Анатомия Комплексов (ч.1) (СИ) - Витич Райдо

Доктор заулыбался в ответ, словно хвалебную оду в свой адрес услышал.

‘ Что ж он скалится?’ –– озаботилась Алена, скорчив презрительную гримасу. Тесное общение с ‘Квазимордой’ лишило ее страха напрочь, его место заняла разнузданная дерзость отчаявшегося и уже все потерявшего человека:

–– Ну, и чего так смотришь ‘желтыми брызгами’?

–– Любуюсь, –– усмехнулся кафир. –– На ‘бис’, что-нибудь будет?

–– А ты желаешь? С радостью .. У меня идея: возьми меня к себе –– я тебе каждый день сольные концерты устраивать стану!

–– Нет уж, избави…Не по карману ты мне, ‘деточка’, да и характер у тебя препаршивейший, не каждый совладает, а я человек старый. К чему мне лишние хлопоты?

–– Это –– да! –– согласилась Алена. –– нервы беречь надо, они, говорят, не восстанавливаются. А характер у меня и, правда, скверный. Наследственность, видать, плохая: стойкое неприятие садистских методов воздействия, хамства, грубости насилия над личностью и отвращение к иезуитским приемам давления на психику!

–– Тебя как зовут, дитя природы?

–– Царица Савская! А тебя, внук ‘Шерхана’?

Зрачки доктора предостерегающе сузились, а лицо превратилось в застывшую маску оскорбленной невинности:

–– Ты много себе позволяешь! Сними кофту, я хочу осмотреть рану.

–– А больше ничего не хочешь? –– скривилась девушка, уничтожающим взглядом окинув фигуру доктора.

–– Мне позвать Вейтклифа? –– с угрозой спросил тот.

–– Не знаю такого, бог миловал, но если ты про ту туполобую гориллу, что меня сюда сопроводила, то не надо - уговорил, сама уж как-нибудь, –– девушка скинула кофту с плеча и выставила его на обозрение - на, любуйся!

‘Шерхан’ укоризненно поджал губы и, взяв откуда-то, словно материализовав из воздуха, знакомый стальной инструмент со светящимся наконечником, приблизившись вплотную и, в раздумье, поглядывая на рану, покрутил им перед носом Алены.

Это произвело на девушку эффект красной тряпки на быка, словно не по почкам ей ударили, а по голове. Она и секунды не думала: резко вскочила с кушетки, схватив врача за запястье и, зайдя ему за спину, заломила руку до упора, принудив того ткнуться лицом вниз и затихнуть, дабы обезопасить свою конечность от непоправимой травмы. На всякий случай, Алена заломила и вторую руку, но на этом решимость иссякла, самодеятельность закончилась и появилась растерянность : а что, собственно, дальше?

–– Сколько врачей на корабле?! –– как можно угрожающе спросила она у доктора.

–– Я один, –– спокойно ответил тот, не делая и малейшей попытки вырваться. Он просто лежал на кушетке и словно развлекался, смакуя происходящее. Это тревожило.

–– Мы сейчас пойдем на пульт управления или, как там у вас называется… В общем, только попробуй дернуться! –– прошипела девушка, а врач вздохнул:

–– И что потом? Ты хоть понимаешь, что делаешь? Ты всерьез решила, что сможешь пробраться до пульта управления кораблем живой и невредимой? Глупо, тебя снимут на выходе или в коридоре, но даже если на миг представить, что твоя абсурдная идея претворится в жизнь, то как, интересно, ты сможешь управлять кораблем? Повернуть его назад?

Алена прикусила губу от бессилия, принимая правильность замечания. Машину она водить умела, Сашка еще два года назад научил, но джип -- не самолет и не звездолет пришельцев.

–– А мы… Ты отведешь меня сначала к другим! Я знаю, что где-то еще рабы есть –– ты поможешь мне их освободить!

–– Ты не пройдешь и пары шагов.

–– Давай попробуем! –– обозлилась Алена и дернула кафира за руку. Тот поморщился:

–– Мне больно, –– насмешливо заметил мужчина, но девушка не обратила внимания на тон.

–– Прекрасно! О-очень рада! Значит, для тебя не все потеряно! Авось, запомнишь это ощущение и впредь будешь более гуманен к своим пациентам! –– Она рванула его на себя, соображая, как бы так расположиться, чтоб и этого в узде держать, и других ‘гоблинов’ контролировать, себя не подставляя?

–– У тебя ничего не выйдет, –– опять завел свою мелодию нравоучения доктор.

–– Посмотрим! –– девушка толкнула его коленом под зад, принуждая двигаться к выходу.

Эллан прошел ровно два шага и вдруг резко поддался вперед, а потом назад, так что Алена невольно выпустила его запястья. Мужчина мгновенно развернувшись, врезал ей по челюсти и под дых. Девушка отлетела к стене и рухнула на пол, согнувшись пополам.

Врач в совершеннейшем спокойствии склонился над ней, осмотрел рану, смазал чем-то бесцветным с едким запахом, от которого у Алены немного прояснилось в голове, но запершило в горле и, удовлетворенно кивнув, открыл стену, впустив гоблинов и ‘Квазиморду’.

Алена смотрела на них, кусая губы от бессилия и осознания собственной бесправности и никчемности, и слушала незнакомый, плавно льющийся язык, похожий на смесь итальянского, арабского и тарабарского.

––Гаэлли, кафир[8]! –– буркнул Вейтклиф и, рывком подняв девушку, толкнул ее в ‘теплые‘ объятья бультерьеров. Те потащили ее по коридору. Она шла, морщась от боли, и старалась на этот раз не выступить с акцией протеста, а запомнить дорогу, на всякий случай, чтоб знать каким путем идти за сатисфакцией, если удастся сбежать. Неудачный бунт не лишил ее решимости и веры в лучшее, только наполнил ее душу негодованием и злостью до краев и укрепил в желании разнести эту коробушку к чертовой матери.

Ненависть, как и страх, как известно, активный двигатель прогресса (или регресса –– это уж кому как угодно).

Алену протащили по коридору под аккомпанемент топота ног глыбоподобного за спиной и швырнули лицом к стене, с силой вдавив в поверхность.

–– Кьяро, –– прошелестело над ухом, и язык флэтонца лизнул ее щеку.

’Ах, ты!..’ Девушка с силой резко ударила Вейтклифа затылком, попав по носу. Мужчина взвыл, чуть отпрянув, на секунду ослабив хватку, и прикрыл лицо ладонью. Алена, вспомнив все уроки каратэ, воспользовалась замешательством нахала и, оттолкнувшись, с разворота врезала ему по коленной чашечке и вскинула кулак, желая еще разок проехаться по узколобой физиономии.

И с чего она решила, что ей это удастся? Наверное, американских боевиков насмотрелась. А Вейтклиф их не смотрел и потому не знал, что одна девушка может положить взвод спецназа и покрошить в винегрет полк атлетов, спасая себя и весь мир. Ну, не местный он, дремучий и бессовестный, взял да и поймал кулак Алены на лету, безжалостно вывернув кисть, и заставил рабыню упасть на колени, а потом подхватил за шиворот и закинул в комнату, как неодушевленный предмет.

ГЛАВА 6

Ворковская чувствовала себя отвратительно. Голова гудела, рука ныла, но эта боль воспринималась Аленой, как победа, и доставляла почти мазохистское удовлетворение –– она, маменькина дочка, избалованная кисейная барышня, все ж смогла противостоять инопланетному экстремизму!

Это, конечно, радовало, но и несказанно удивляло: как это она сподобилась, не побоялась?

Она-то? Изнеженная капризуля и трусишка, которая любую царапину воспринимала, как трагедию и смертельно опасную рану, а малейшую боль тушила в зачатке сильнейшими обезболивающими из аптечки родителей, стоило той только намекнуть о своем приближении. Может стресс сказывается? Или под давлением обстоятельств, она, подсознательно перестав воспринимать себя живой и нормальной, утратила естественное чувство самосохранения? А может, генная память шутит? Прадед- то ее у Ковпака в отряде партизанил, до Берлина дошел, из таких передряг вылезал чисто из-за своего казачьего упрямства, что и не поверишь. Алена его только на фотографиях видела, задолго до ее рождения умер прадед Василий, но мама охотно рассказывала о нем и привила детям глубокое уважение к памяти умершего родственника - героя.

‘Видать, пошла правнучка по твоим стопам ‘диду’- думала Ворковская, разглядывая квадраты потолка, и нервно усмехнулась:’ Ура! Ты против фашисткой нечисти, я - против инопланетной гадости. По коням! Шашки наголо, базуку под мышку и вперед! По империалистическим тарелочкам террористов-гуманоидов - пли! Ура!’