Тонкая красная линия - Джеймс Джонс

Чтобы пройти эти десять километров, им потребовалась почти вся вторая половина дня, и к тому времени, когда они достигли назначенного района, добрая треть роты не выдержала и отстала в пути. Те, что дошли, шатались, задыхались от недостатка воздуха и почти падали без чувств от усталости. Кухонное оборудование роты и вещевые мешки солдат, а также один из ротных джипов уже были доставлены на место, но никто не был в состоянии что-либо делать в течение более получаса после того, как они прибыли на место. Потом послали джип подобрать отставших в пути, а сержант Сторм с поварами и выделенным ему в помощь усталым нарядом приступили к разбивке кухонной палатки с откидным полотнищем и установке полевых кухонь, чтобы приготовить к вечеру горячую пищу. Другие команды, усталые и недовольные, отправились разбивать палатки для припасов и ротной канцелярии. Не успели закончить работы, как пошел дождь.

Глава 2

Метрах в ста пятидесяти от расположения роты тянулась длинная полоса джунглей. В просветах между кокосовыми пальмами, сквозь дымящуюся, прохладную завесу тропического дождя она казалась сплошной стеной. Плотная, массивная, в три метра высотой, она простиралась до предгорья; возможно, она покрывала древний поток лавы, извергнутой столетия назад каким-то вулканом, образовавшим это плато с плоской вершиной; можно было взобраться по крутому склону на вершину и выйти на твердую поверхность, по крайней мере, такую же твердую, как влажная земля, на которой находился район расположения роты. Почти невидимая сквозь дождь, вершина маячила там, чуждая и величественная.

Солдаты упорно трудились, разбивая лагерь в кокосовой роще. Дождь падал строго вертикально, не колеблемый ветром. Метрах в четырехстах отсюда сквозь пелену дождя виднелось солнце, ярко освещающее бесконечные кокосовые рощи. А здесь дождь лил как из ведра — большими, крупными каплями, такими частыми, что казалось, будто с неба упала сплошная завеса воды. Все, что не успели накрыть, за несколько секунд промокло насквозь. За несколько минут дождь затопил весь участок. О плащах нечего было и думать — такой дождь промочил бы их тут же. Промокшие до костей, измотанные переходом солдаты третьей роты топали по участку, превращая его в море жидкой грязи, и делали все что нужно для устройства лагеря. Выбора у них не было.

На душе было так мерзко и так скверно, что все это вдруг вылилось в какое-то судорожное, бурное веселье. Правда, веселье это было притворным и жалким, потому что люди не могли забыть мертвых, умирающих и раненых во время воздушного налета, и, может быть, именно поэтому паясничанье и хохот дошли до высшей точки, граничащей с истерикой. Некоторые менее осмотрительные солдаты, забыв, что даже рабочую одежду надо стирать, садились в грязь и скользили по ней, как ребятишки по снегу. Однако все это в конечном счете не ослабило ту мучительную напряженность, в которой пребывала рота. Веселье замерло, а волнение осталось. Весь этот рев, хохот и катанье по грязи нисколько его не уменьшили. А дождь не переставал.

В кухонной палатке, которую только устанавливали, когда пошел дождь, Сторм, отчаянно ругаясь, пытался разжечь огонь в полевых кухнях отсыревшими спичками. Сухих спичек ни у кого не было, а ведь если ему не удастся разжечь кухни, вечером не будет горячей пищи. Но Сторм твердо решил, что ужин будет. Наконец ему удалось развести огонь с помощью взятой у кого-то зажигалки, хотя это и было рискованно: он знал, что может довольно серьезно обжечь руку. Так и вышло. Обернув руку полотенцем и приказав просушить спички над горящей печкой, он, превозмогая боль, продолжал работать, гордясь собой значительно больше, чем посмел бы признаться вслух. Он покажет этим бездельникам, кто их кормит! Никто и никогда еще не смел сказать, что Сторм не накормил своих ребят.

После тщательной проверки обнаружилось, что выделенные роте восьмиместные палатки для личного состава вместе со складными койками не прибыли с корабля. Когда сержант Уэлш, ухмыляясь, с явным удовольствием сообщил эту новость, капитан Стейн не сразу решил, что делать. Это была одна из тех небольших неполадок, которых всегда можно ожидать, когда большие группы людей стараются совместно выполнить сложную операцию. Надо же было случиться, чтобы именно в этот день и в этот дождь на него свалилась такая большая неприятность, думал Стейн. В создавшейся ситуации он мог принять одно-единственное логичное решение: распаковать ранцы и достать плащ-палатки, и Стейн отдал именно такое распоряжение. Логичное или нелогичное, все равно это было нелепое распоряжение, и Стейн мучительно это сознавал. Он сидел с непокрытой головой в только что установленной, сравнительно сухой палатке ротной канцелярии, насквозь промокший и продрогший, и рылся в вещевом мешке в поисках сухого обмундирования, когда вошел Уэлш. Увидев в ответ на свое распоряжение презрительную усмешку на мокром лице Уэлша, он забыл свою политику отеческой терпимости в отношении безумного первого сержанта.

— Черт побери, сержант, я сам знаю, что это нелепое распоряжение! — закричал он. — А теперь отправляйтесь и передайте его солдатам. Это приказ!

— Слушаюсь, сэр, — осклабился Уэлш, небрежно отдал честь и вышел с довольной, презрительной ухмылкой.

Солдаты, сгорбившиеся под дождем, выслушали распоряжение с бесстрастными лицами и без особых замечаний приступили к делу.

— Он чокнутый! — проворчал Мацци, обращаясь к Тиллсу, стирая воду с лица и разбирая колышки для палатки. — Чертов псих! — Они размещались вместе, и Тиллс, сидя под дождем на двадцатилитровой канистре, застегивал половинки палатки. Он ничего не ответил. — Что, разве неправда? — настаивал Мацци; он уже разобрал колышки и начал разматывать веревки. — Разве неправда, черт его раздери? Эй, Тиллс!

— Не знаю, — ответил Тиллс и снова замолчал. Тиллс был одним из тех, кто затеял игры в грязи, и теперь горько сожалел об этом. К этому времени дождь уже смыл большую часть грязи с рук и лица, но все остальное было сплошь покрыто густой, противной, вонючей тропической грязью. — Что еще ему оставалось? — помолчав, он добавил упавшим голосом.

— Откуда мне знать, что ему оставалось? Я не командир роты. — Мацци, растянув, как мог, мокрые веревки, стал забивать колышки. — Думаешь, эти паршивые, старые колышки будут держаться в таком дерьме? — злобно спросил он. — Был бы я командиром этой роты, многое бы здесь изменилось, и довольно-таки быстро, провались я на этом месте! Ну, как ты? Кончил, наконец?

— Уж наверное, изменилось бы, — сказал Тиллс. — Да, кончил. — Он встал и вытер дождевую воду с лица. Скрепленные полотнища промокшего брезента упали на грязную землю.

— Тогда поди сюда. — Мацци отбросил два последних колышка. — Он дурак. Набитый дурак и сукин сын. Вот кто он такой. Не понимает, что к чему, и никогда не поймет. Поди же сюда, черт возьми!

— Все дураки, — сказал Тиллс, но не сдвинулся с места. Он украдкой пару раз провел по лицу, безуспешно пытаясь стереть грязь, потом стал оттирать руки, но тщетно. Тонкие полоски липкой грязи оставались во всех морщинках и складках кожи на руках, грязь забилась под ногти. Чистыми были только выступающие на тыльной стороне рук косточки, что придавало рукам странный вид — они казались черно-белыми. — Ты сам говорил, что все дураки.

— Правильно, — согласился Мацци. — Кроме меня и пары моих лучших дружков — здесь только мы толковые ребята. Поди же сюда, я сказал. Давай поставим эту проклятую палатку.

— Послушай-ка, Мацци. — Тиллс все еще не двигался с места. — Я хочу тебя спросить. Как ты думаешь, в этой грязи есть какие-нибудь микробы?

Мацци, сидя на корточках у места для палатки, поднял глаза, от удивления лишившись на мгновение дара речи.

— Микробы? — наконец переспросил он, стер воду с лица и задумался. — Конечно есть. Самые разные.

— Ты вправду так думаешь? — встревоженно спросил Тиллс и оглядел себя. Он казался себе совершенно беззащитным.

Мацци продолжал смотреть на него снизу вверх, почувствовав тревогу Тиллса. Его лицо приняло довольное выражение. Он злобно усмехнулся:

— А как же! Ты что, не читаешь газет? Этот остров кишит всевозможными микробами. Тут есть любые микробы, какие только захочешь. А где сидят микробы? В земле, глупая голова. Каких тебе надо микробов? — Он вытянул руку и стал загибать пальцы. — Малярийные микробы…

— Малярийные микробы сидят в москитах, — мрачно возразил Тиллс.

— Конечно, но откуда москиты их достают? Из земли. Есть еще…

— Неправда, — снова перебил Тиллс, — они достают их из других людей, которые болеют малярией.

— Ладно, пусть так. Но откуда они берутся сначала? Все это знают. Микробы берутся из земли, и они грязные. — Он продолжал загибать пальцы. — Есть еще микробы тропической лихорадки, микробы желтухи, микробы техасской лихорадки, микробы дерматита, микробы дизентерии… — Мацци загибал пальцы уже на другой руке. Продолжая злобно усмехаться, он остановился и выразительно раскинул в стороны руки. — Черт, каких еще микробов тебе надо? Назови хоть одного, какого нет на этом острове. — Он помолчал. — Господи, — снова заговорил он, довольный собой. — Наверное, ты завтра заболеешь всеми хворобами.