Хребты Безумия - Говард Лавкрафт

Мистер Мерритт говорил впоследствии, что не видел на ферме ничего действительно ужасного, но утверждал, что сами названия сочинений, посвященных магии, алхимии и теологии, которые Карвен держал в комнате перед лабораторией, внушили ему непреходящее отвращение. Может быть, этому способствовало выражение лица владельца фермы, когда он демонстрировал свои приобретения. Странное это собрание, наряду со множеством редкостей, которые мистер Мерритт охотно поместил бы, по собственному его признанию, в свою библиотеку, включало труды почти всех каббалистов, демонологов и знатоков черной магии; оно было также настоящей сокровищницей знаний в подвергаемой здравомыслящими людьми сомнению области алхимии и астрологии. Мистер Мерритт увидел здесь книгу Гермеса Трисмегиста в издании Менара, «Турба философарум», «Книгу исследований» аль-Джабера, «Ключ мудрости» Артефия; каббалистический «Зохар», серию изданий Питера Джемма, в том числе «Альберт Великий», издание Затцнера «Великого и непревзойденного искусства» Раймунда Луллия, «Сокровищница алхимии» Роджера Бэкона, «Ключ к алхимии» Фладда, «О философском камне», сочинение Тритемия); все эти таинственные книги теснились на одной полке. В изобилии были представлены средневековые еврейские и арабские ученые и каббалисты, и доктор Мерритт побледнел, когда, сняв в полки тонкий том, носящий невинное название «Закон ислама», увидел, что в действительности это запрещенный и подвергнутый проклятию «Некрономикон» – книга об оживлении мертвецов, принадлежащая безумному арабу Абдулу Альхазреду, о которой он слышал несколько лет назад чудовищные вещи; люди передавали их друг другу шепотом, после того, как узнали о чудовищных обрядах, совершавшихся в странном рыбацком городке Кингспорте, в провинции Массачусетс.

Но, как ни странно, сильнее всего достойного джентльмена поразила одна мелочь, которая внушила ему неясное беспокойство. На большом полированном столе лежал сильно потрепанный экземпляр книги Бореллия, на полях и между строк которого было множество загадочных надписей, сделанных рукой Карвена.

Книга была открыта почти на середине, и строчки одного параграфа были подчеркнуты такими жирными и неровными линиями, что посетитель не смог удержаться и прочел это место книги знаменитого мистика. Содержание ли подчеркнутых строк или особый нажим проведенных пером линий, почти прорвавших бумагу, – он не мог сказать, что именно, – но все вместе внушило посетителю непонятный ужас. Он помнил этот отрывок до конца жизни, записал его по памяти в своем дневнике и однажды попытался процитировать своему близкому другу доктору Чекли, но не дошел до конца, увидев, как потрясен жизнерадостный ректор. Отрывок гласил: «Главные Соки и Соли (сиречь Зола) Животных таким Способом приготовляемы и сохраняемы быть могут, что Муж Знающий в силах будет собрать в доме своем весь Ноев Ковчег, вызвав к жизни из праха форму любого Животного по Желанию своему; подобным же методом из основных Солей, содержащихся в человеческом прахе, Философ сможет, не прибегая к запретной Некромантии, воссоздать тело любого Усопшего из Предков наших, где бы сие тело погребено ни было».

Однако самые зловещие слухи ходили о Джозефе Карвене возле доков, расположенных вдоль южной части Таун-Стрит. Моряки – суеверный народ, и просоленные морские волки, из которых состояли команды шлюпов, перевозивших ром, рабов и патоку, каперов и больших бригов, принадлежащих Браунам, Кроуфордам и Тиллингестам, осеняли себя крестным знамением и складывали пальцы крестом, когда видели, как худощавый, обманчиво молодой, желтоволосый Джозеф Карвен, слегка сгорбившись, заходил в принадлежавший ему склад на Дублон-Стрит или разговаривал с капитанами и суперкарго у длинного причала, где беспокойно покачивались его корабли. Даже служащие и капитаны, работающие у Карвена, боялись и ненавидели его, а все члены его команды были сбродом смешанных кровей с Мартиники, из Гаваны или Порт-Ройала. По правде говоря, именно то обстоятельство, что команда Карвена так часто менялась, было основной причиной суеверного страха, который моряки испытывали перед таинственным стариком. Команда, получив разрешение сойти на берег, рассеивалась по городу, некоторых моряков посылали по всей вероятности с разными поручениями. Но когда люди вновь собирались на палубе, можно было побиться об заклад, что одного-двух обязательно недосчитаются. Эти поручения большей частью касались фермы на Потуксет Роуд; ни одного из моряков, отправленных туда, больше не видели, все это знали, и со временем Карвену стало очень трудно подбирать свою разношерстную команду. Почти всегда, послушав разговоры, ходящие в гавани Провиденса, несколько человек сразу же дезертировали, и заменять их новыми членами команды, завербованными в Вест-Индии, стало для Карвена очень трудно.

К 1760 году Джозеф Карвен фактически стал изгоем; с ним никто не хотел знаться, ибо его подозревали в связи с дьяволом и во всевозможных ужасах, которые казались тем более угрожающими, что ни один из горожан не мог сказать внятно, в чем они заключаются, или даже привести хоть одно доказательство того, что эти ужасы действительно происходят. Может быть, последней каплей стало дело о пропавших в 1758 году солдатах: в марте и апреле этого года два королевских полка, направляющиеся в Новую Францию были расквартированы в городе и непонятным образом поредели в гораздо большей степени, чем бывает обычно в результате дезертирства. Ходили слухи, что Карвена часто видели беседующим с этими облаченными в красные мундиры парнями; и так как многие из них бесследно исчезли, снова вспомнили о странных исчезновениях моряков. Трудно сказать, что случилось бы, останься полки в городе на более длительный срок.

Тем временем состояние Карвена все росло и росло. Он фактически монопольно торговал селитрой, черным перцем, корицей и с легкостью превзошел другие торговые дома, за исключением дома Браунов, в импорте медной утвари, индиго, хлопка, шерсти, соли, такелажа, железа, бумаги и различных английских товаров. Такие купцы, как Джеймс Шрин из Чипсайда, на лавке которого красовался слон, Расселлы, торговавшие напротив Большого Моста под вывеской «Золотой орел», или Кларк и Найтингейл, владельцы харчевни «Рыба на сковородке», почти полностью зависели от него, ибо он владел большей частью их недвижимости; договоры же с местными виноделами, коневодами и маслоделами из Нараган-сетта, а также с мастерами, отливающими свечи в Ньюпорте, превратили его водного из наиболее крупных экспортеров колонии.

Подвергнутый своеобразному остракизму, Карвен все же не был лишен определенного чувства солидарности. Когда сгорел дом Управления Колониями, он щедро подписался на значительную сумму для устройства благотворительной лотереи, благодаря которой в 1761 году было построено новое кирпичное здание, по сей день красующееся на старой Главной Улице. В том же году он помог перестроить Большой Мост, разрушенный октябрьским штормом. Он восстановил публичную библиотеку, сгоревшую при пожаре в Управлении Колониями, и сделал огромное количество покупок на благотворительном базаре, на выручку от которого была вымощена большими круглыми булыжниками грязная улица Маркет Парад и изрезанная глубокими колеями Таун-Стрит, да еще посредине была устроена дорожка для пешеходов, которую на французский манер называли «козе». К этому времени он уже выстроил себе не отличающийся особой оригинальностью, но роскошный новый дом, чьи двери представляют собой шедевры резьбы по дереву. Когда в 1743 году приверженцы Уайт-филда отделились от Церкви на Холме доктора Коттона и основали церковь во главе с деканом Сноу против Большого Моста, Карвен присоединился к ним, хотя вскоре перестал быть ревностным прихожанином. Однако впоследствии он снова начал проявлять набожность, очевидно желая рассеять тень, павшую на него, ибо сознавал, что если не примет самые решительные меры, то зловещие слухи могут сильно повредить его торговым делам.