Междуглушь - Нил Шустерман

— Впечатляюще!

— Расскажите мне о вашей войне!

Ник немного помолчал, соображая, как бы ей всё это преподнести.

— Что ты слышала о Мэри, Небесной Ведьме?

Цин взглянула на Ника, потом на Джонни-О, потом опять на Ника.

— О ком? — Она взглянула и на Кудзу, как будто пёс мог подсказать, о ком речь, но тот лишь повилял хвостом.

Ник вздохнул в притворном сокрушении. На самом деле это очень хорошо, что она не слыхала о Мэри — легче будет настроить её в нужном направлении.

— Пойдём, — сказал он. — Я расскажу тебе о Мэри по дороге.

И тут, наконец, Джонни-О пощупал свою губу и возопил:

— Эй, где мой «кэмел»? Что случилось с моим «кэмелом»?

— О чём это он? Не было тут никаких вонючих верблюдов[11]!

— Моя цигарка, ты, полумужик недобитый!

Ник не стал ввязываться в их перепалку и повернулся к «Челленджеру». Хлипкий стеллаж исчез, и теперь ничто не маскировало тот совершенно потрясающий факт, что корабль висел, ни на что не опираясь; вернее, он опирался на невидимое воспоминание о пусковой платформе. Память в Междумире была силой куда более могущественной, чем гравитация. Она могла удерживать многотонную махину в воздухе. Она могла медленно превратить человека в шоколад.

В голове Ника уже начал складываться план, в котором умениям Цин отводилась немаловажная роль, но делиться им с кем-либо юноша не был готов — по крайней мере, пока.

Тем временем драма продолжалась.

— Как же я буду без моего «кэмела»? — горестно причитал Джонни-О.

— Может, Цин раздобудет тебе никотиновый пластырь? — предложил Ник.

— Ещё чего! А от жилетки рукава те’ не надо? — окрысилась Цин на Джонни-О и добавила, вложив в это словечко всё своё ехидство: — Сэр!

— Ты глянь, она знает, что такое жилетка! — не остался в долгу Джонни-О.

Ник едва сдержался, чтобы не расхохотаться. Всё понятно — эта парочка была словно создана друг для друга. Пусть потешатся, он не будет мешать.

Они отправились в обратный путь, а космический корабль остался парить на точке запуска — терпеливый, величественный, вечно устремлённый к звёздам. 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Танцы с «Дохляками»

В своей книге «Всё, что говорит Мэри — чушь» Алли-Изгнанница так отзывается о Криминальных Фокусах:

«Скинджекинг и эктодёрство наряду со всеми прочими так называемыми «криминальными фокусами» вовсе не являются чем-то преступным и порочным, если их разумно применяют люди с твёрдыми понятиями о чести и совести. Называя их «криминальными фокусами», Мэри Хайтауэр попросту старается опорочить то, над чем у неё нет власти».

Глава 8

Драгоценная плоть

Живой мир для скинджекера подобен наркотику для наркомана — он вызывает сильнейшее привыкание. Алли пыталась ограничить свои вылазки в мир живых случаями, когда это было абсолютно необходимо, но у неё не всегда хватало сил контролировать себя. Сопротивляться влечению живого мира было трудно, и с каждой новой «экскурсией» в чужое тело становилось всё труднее.

Девушка, в которой как раз сейчас пребывала Алли, была её ровесницей или, возможно, на год старше. Она носила одежду невыразительной расцветки и тесные туфли; лицо было покрыто угрями, а зубы настоятельно требовали услуг дантиста. На таких невидных особей обычно никто не обращает внимания, поэтому никто не заметил бы, что в неё влез чей-то чужой дух.

Сейчас девушка стояла у киоска с газетами и журналами на неширокой главной улице городка Абингдон, штат Вирджиния, в квартале от музыкального магазинчика, где Алли вселилась в неё. Цель сегодняшнего скинджекинга была исключительно познавательной. С той поры, как Алли очнулась в Междумире, прошло уже столько времени, что она потеряла представление о происходящем в мире живых. Кто выиграл последний чемпионат США по бейсболу? Как обстоят дела с глобальным потеплением? Какие новые фильмы вышли? Какие музыкальные группы сейчас топ-десятке? Таковы были причины для сегодняшнего скинджекинга. Вернее, это то, что она сказала Майки. То, в чём она сама пыталась себя уверить.

И вот она стоит у киоска с газетами и журналами, проглядывает, пролистывает их... И вдруг Алли обнаружила, что все эти новости ей совершенно неинтересны. Её занимает совсем другое, а именно: заимствованное тело. Сознание его истинной хозяйки она легко загнала куда-то на задворки, а сама теперь роскошествовала, наслаждаясь чужими эмоциями и ощущениями. На запад Вирджинии накатила волна жары. Влажность, сопутствующая ей, возможно, очень не нравилась живым, но Алли находила её чудесной. Чувствовать, как ей жарко, ощущать, как она потеет — всё это было так здорово, так по-человечески! В Междумире ей было отказано в этих простых радостях.

А ещё голод! Алли не знала, как давно её хозяйка ела, но она, без сомнения, была голодна, даже желудок бурчал. Она учуяла дурманящий аромат, доносящийся из расположенной неподалёку пекарни. Звякнул колокольчик — это покупатель открыл дверь, и на Алли накатила такая волна запаха, что ей показалось: ещё немного — и она взлетит, как на настоящей волне... Она не осмеливалась войти в пекарню, чтобы не наброситься на всю эту вкуснятину. Кто знает, а вдруг её хозяйка страдает диабетом или у неё смертельная аллергия на орехи? Алли вынуждена была напомнить себе, что скинджекинг — это честь, а не право.

Продавец вырвал её из раздумий:

— Мисс, вы покупаете этот журнал? Или собираетесь стоять и читать задаром?

Смутившись, Алли залезла в хозяйский кошелёк, выудила оттуда пару долларов и купила то, что держала в руке.

Только теперь, открыв чужую сумочку, Алли поняла, какое сокровище ей досталось — все эти милые, щемяще человеческие вещицы! Связка ключей с брелоком, на котором значилось «Я люблю Вирджинию»; бальзам для губ, пахнущий земляникой; пачка салфеток — нос у девушки был практически постоянно — ах, как прекрасно! — забит; а посреди всей этой роскоши — самое большое чудо: батончик «Сникерс». Алли обожала «сникерсы»... И вообще — девушке хотелось есть! К тому же батончик уже лежал в её сумочке — значит, никаких неведомых медицинских проблем у её хозяйки не было. Ну, не повредит же ей один ма-аленький кусочек?..

«Нет, мне не следовало бы...»

— Чего не следовало бы? — спросил продавец газет.

Оказывается, Алли произнесла это вслух.

— Я не с вами разговариваю.

Продавец бросил на неё странный взгляд, и Алли отошла от прилавка. Перейдя через улицу, она села на скамеечку в тени автобусной остановки.

«Я внутри этой девушки уже минут пятнадцать», — подумала она. Хозяйка тела наверняка перепугается до чёртиков, как только Алли покинет его. Она же не знала, что в ней был кто-то другой, эти четверть часа покажутся ей провалом во времени. Но с другой стороны — это же всего пятнадцать минут! И непохоже, чтобы девушка была занята чем-то действительно важным — стояла себе, никуда не торопясь, перебирала диски в музыкальном магазине. Неужели какие-то несколько лишних минут могут иметь такое уж большое значение?

Алли вытащила «сникерс», медленно надорвала краешек обёртки, аккуратно завернула... Верхний слой шоколада расплавился от жары. Алли запачкала пальцы и, конечно же, вспомнила Ника, отчего ей ещё больше захотелось найти утешение в еде.

Она поднесла «сникерс» к губам и откусила маленький кусочек. Зубы погрузились в мягкую карамель, восхитительный вкус растёкся по всему языку, лаская вкусовые сосочки... «Живые даже не сознают, какие они счастливые!» — подумала Алли. Они всё принимают как должное: жару, ветер, дождь, вкус шоколадного батончика, ощущение текучести времени и неудобство, доставляемое тесными туфлями. Для Алли все эти вещи были чем-то волшебным, необыкновенным, чудесным.

Принявшись за батончик, она уже не смогла остановиться. Укусила раз, потом другой, третий и... вскоре от «сникерса» осталось только воспоминание. Теперь, когда преступное деяние было совершено, на Алли нахлынуло чувство вины, которое почти — но не совсем! — перевесило удовольствие. Надо бы пойти обратно к тому киоску, купить другой батончик и положить его в сумочку. Да, она обязана это сделать.

— Ну и как, вкусно? — пропищал вдруг чей-то детский голосок.

Она вскинула взгляд: перед ней стояли очень маленький мальчик и очень старый мужчина. Малыш, которому на вид нельзя было дать больше трёх, смотрел на неё с холодным выражением, никак не вязавшимся с его детским личиком. Старик держал в трясущейся руке тросточку и тоже пялился на Алли со злобной, кривой ухмылкой. Что-то в этих двоих было до того жуткое, что Алли поёжилась от внезапного холодка, пробежавшего по спине.

— Он задал тебе вопрос, — прокаркал старик. — Как насчёт того, чтобы ответить, а? А?