Башня. Новый Ковчег-2 - Евгения Букреева

— Чего так рано припёрся?

Павел тоже пропустил его вопрос мимо ушей и, осмотревшись вокруг себя, произнёс:

— Распорядился бы тогда диван здесь поставить что ли.

— Да пошёл ты.

Марат потянулся, разминая затёкшие спину и плечи.

Оставаясь вдвоём, без других членов Совета и без подчинённых, они как будто снова превращались в двадцатилетних парней, простых инженеров с северной электростанции. И не было этой давившей на плечи ответственности, неподъёмных обязательств — была только их юность, и море, и злой северный ветер. Марат не скупился на солёные шуточки, а Павел охотно их подхватывал. Но сегодня Руфимову было не до шуток, похоже, он дошёл до своей крайней точки. Павел посмотрел на мятую, несвежую рубашку Марата, на расстёгнутый ворот и закатанные по локоть рукава.

— Чего смотришь? Пуговица на манжете оторвалась, вот я и…

Павел пожал плечами.

— Слушай, Марат, давай уже перевози наверх Сашку. Ну не дело это, ты тут, она там.

— Не хочет она, — Руфимов нахмурился, уселся за стол и тяжело подпёр голову руками. — Сам знаешь её ослиное упрямство. Упёрлась и ни в какую.

Павел знал. Упрямство, по ходу, было фамильной чертой Руфимовых.

После назначения на пост Главы Совета, отдавая себе отчёт в шаткости своего положения, Павлу кровь из носу нужны были наверху свои люди. Одного Ледовского было недостаточно. «У тебя, папка, теперь должен быть свой кабинет министров», — смеялась его дочь. Но смех смехом, а если в критической ситуации ему не на кого будет опереться, то чёрт его знает, что может быть.

Поэтому Марата он перетянул наверх чуть ли не в приказном порядке. Объединив наконец-то сектор систем жизнеобеспечения и энергетический сектор и устранив тем самым искусственное разделение, существовавшее бог знает с каких пор, Савельев поставил Руфимова руководителем вновь сформированного подразделения, сняв с должности начальника станции. Марат от такого назначения чуть не взвыл — без своей драгоценной станции он не мыслил жизни. Он не работал там, он ею жил. Станция привязала к себе всех Руфимовых: Сашку, упрямую жену Марата; сына, как две капли воды на него похожего, который по окончании учёбы пришёл на станцию инженером и которому Руфимов не давал спуску; его невестку, невысокую крепкую девчонку, вошедшую в семью Руфимовых недавно, но уже обзаведшуюся знаменитым Руфимовским характером. Эти чертовы Руфимовы, казалось, рождались и умирали на станции, под рёв волн и бесконечный гул турбин.

Павел Савельев чувствовал себя последним гадом, насильно отрывая Марата от его любимой работы, но другого выхода он не видел.

— Слушай, да поставь ты на это место Вадика Полынина, — чуть не плача, говорил Руфимов.

Но Павел был непреклонен. Бестолковый и трусливый Полынин был ему тут не нужен. Ему был нужен Марат. С его опытом. С его честностью. С его преданностью. И Марат это понял и смирился.

Хуже обстояло дело с Сашкой, женой Руфимова. Она наотрез отказывалась покидать свой семьдесят четвёртый уровень, обжитую квартиру и перебираться наверх. Марат, не в силах переспорить свою упрямую супругу, мотался между этажами, и частенько, не успевая на последние лифты, развозившие работников по домам, просто засыпал у себя в кабинете, уткнувшись усталым лицом в согнутые в локтях руки.

— Ты бы хоть ко мне ночевать приходил, — Павел смерил Марата пристальным взглядом. — Посмотри на себя, на человека не похож.

— Да ну… у тебя дочка… чего я тебя стеснять буду, — Руфимов привычно заупрямился.

— Дурак, — выругался Павел. А потом, без перехода, резко спросил. — Так, чего, Марат, как думаешь, там ошибки быть не может?

Руфимов сразу понял, о чём спрашивает Павел. По-прежнему не отрывая тяжёлых кулаков от щёк, покачал головой.

— Нет, Паша. Всё чётко. Я вчера сам два раза перепроверял.

— И?

— Если тенденция будет сохраняться, через две, максимум через три недели придётся расконсервировать.

— Так быстро?

— Сам понимаешь, медлить нельзя. Опоздаем, и будет нам здесь всем крышка.

Они оба замолчали. В воцарившейся тишине слышно было, как мерно тикают механические часы.

— Ладно, — Павел первым нарушил молчанье, встал с кресла. — Пошли. У меня душ примешь и переоденешься в чистое. А по дороге ещё поговорим.

— Поговорим, — эхом отозвался Руфимов, поднимаясь вслед за Павлом.

* * *

Павел полусидел-полулежал на диване, прикрыв глаза, убаюканный мерным шумом льющейся воды, доносившимся из ванной — Марат принимал душ. Было в этом звуке что-то такое успокаивающее, оттесняющее на задний план тревогу и волнения последних дней.

«Надо бы мне самому поговорить с Сашкой, — подумал Павел, вспомнив про упрямую жену друга. — Ну в самом деле доведёт своим упрямством мужика. Он и так с лица спал, отощал — штаны скоро свалятся».

Руфимов был из тех людей, которые в азарте работы забывали обо всём на свете, в том числе и о том, что надо бы ещё и жрать по-нормальному, а не на ходу перекусывать. Александра, зная о такой особенности мужа, всегда тщательно следила за его рационом, но сейчас, обиженная и на мужа, и на него, Павла, за то, что перетащил Руфимова наверх, она изо всех сил делала вид, что то, что Марат скоро превратится в тень, её никоим образом не касается.

«Вот упрямая баба», — улыбнулся про себя Павел. Улыбка вышла весёлая, не злая. Он знал их обоих — и Марата, и Сашку — сто лет, и уже привык к их иногда очень непростым отношениям.

Павел закинул руки за голову, потянулся. «Завтра же поговорю с Сашкой, — сказал он себе, — Всё равно завтра так и так внизу буду на станции…». Он осёкся. А стоит ли? Теперь, после вновь открывшихся обстоятельств. Сколько там осталось примерно по подсчётам Марата? Две, максимум три недели? И, если Марат прав, значит, через три недели его придётся отправлять вниз. Павел и сам предпочёл быть в это время там, но это уже вряд ли.

По лицу Павла пробежала тень.

Всю свою сознательную жизнь он ждал этого события, радостного, вселяющего надежду, не веря и одновременно страстно желая, чтобы это случилось при его жизни. И вот мечта, в чём-то детская и наивная, сбылась, а он оказался к этому не готов. Вернее, ему стало страшно. Страшно от того, что он не справится. Облажается. Не вытянет. Потому что сейчас он — один. Конечно, есть Марат Руфимов, но одного Марата мало. А вот тот, кто ему был нужен больше всего, того уже нет. Ни рядом. Ни на этом свете…

О Борисе Павел старался не думать, получалось, конечно, плохо, но если постоянно переключаться с одной рабочей проблемы