Начальник Дикого Порта - Олег Серёгин

Тьфу. Раньше бы такого не случилось вообще. Чтобы ррит связался с человеком…

…татуировка. Волосы.

Запах.

Лет десять назад Люнеманн повстречал бывшего соседа по общежитию. В университете были знакомы. Сосед явно спивался, но щеголял дизайновой курткой с пуговицами нетипичной формы. Из зубов были пуговицы, но тогда Рихарда не особенно интересовало, из чьих, а хозяин не стал поднимать эту тему…

Молчание.

- Рихард, ты передумал? - наконец тихо спросил ррит.

Люнеманн едва не ответил “да”, не поняв, что именно Л’тхарна имеет в виду.

Успел закрыть рот. Это же каким подонком он бы выглядел…

Вот таким. Он решил, что ты передумал, Рихард, и хочешь назад свои деньги. Несчастные сорок тысяч. А зверюги сегодня не стали пытаться заработать, не праздновать ли отправились?

Между прочим, собственный облик в глазах зверюг тебя волнует, а твой любимый брат сейчас киллеров нанимает. Чтобы убрать пятерых человек, повинных лишь в том, что их услуги не понадобились. И самое смешное, что кто-то, пошедший на такое только ради бабла, никого бы не удивил. Дело житейское, Дикий Порт.

А тебе уже и бабло нужно только для зверюги…

Дожил.

- Л’тхарна, - начал Люнеманн, удивляясь тому, что моргать ему отчего-то физически необходимо раз в пять чаще, чем обычно, - я…

И замолчал. Полный набор замусоленных фраз пронесся в голове, да не единожды. “Сожалею”, “раскаиваюсь”, “мне жаль”, “я не должен был”…

Тьфу.

После затянувшейся паузы человек Рихард Люнеманн, пират по кличке Ариец, сказал то, что уже говорил однажды.

- Л’тхарна, прости меня. Я сволочь.

Возымело действие. Верхняя губа ррит вздернулась, открывая не весь комплект белых лезвий, а только мелкие передние резцы. Чуть косо: он усмехался.

- Я слышал.

Ариец разве руками.

- Я не должен был связываться с этой бандой. Явиться к вам в гости не решился. Сказал, что ищу тебя.

- Зачем?

- Ты станешь снова работать на х’манка?

Ррит снова усмехнулся.

- Если х’манк заплатит, - поднял голову, шевельнул ушами - без серег, добавил, - сорок тысяч - большие деньги. Вот только праздник ты испортил, Рихард.

- Праздник? - тупо повторил Люнеманн.

- Ну не то чтобы праздник. Мы долги отдали. Теперь хоть отопление снова включат. Еды купили для всех.

- А сколько вас? - зачем-то спросил Ариец.

- Восемь тысяч триста четырнадцать.

Так четко, без заминки и малейшего сомнения было сказано это, что стало ясно - столько и есть. Именно столько, ни одним больше. Все. Представить, что от всей твоей расы осталось восемь тысяч триста четырнадцать человек… да это даже представить, и то поплохеет, а если всерьез?

Косы с висков стекали до пола: ррит по-прежнему сидел на ковре перед стоящим человеком. Можно протянуть руку и погладить. У ррит кожа жесткая, но кое-где бархатистая, чувствительная, дотронешься - вздрогнет… На ушах, например.

Да нет. Восемь тысяч - на Диком Порту.

Рихард сказал это вслух.

Л’тхарна уставился на него. Ничего не сказал, но в желтых глазах читалось: “А где?!..”

- Поехали, - сказал Люнеманн. Под этим взглядом невидимая удавка его отпустила, и он почти успокоился. - Я не хочу разговаривать здесь.

Их провожали взглядами не то чтобы сильно удивленными. Во-первых, здесь вообще мало чему удивлялись, а во-вторых, последнее время х’манки просто не нанимали ррит для гладиаторских боев и заказных убийств. Этот, видимо, решил вспомнить прежнюю моду.

Выяснить суть происходившего оказалось несложно. Почти сразу после беседы с Гуго старший Люнеманн позвонил одному коллеге, с которым ему ни разу не доводилось конфликтовать. Коллега занимался когда-то перепродажей кемайла, вполне легальной, но ушел в социально альтернативные, не выдержав конкуренции. Великая ужасная тайна уместилась в четырех словах.

“Фронтир - это Ррит Кадара”.

Оставшиеся минут пятнадцать разговора коллега, потешаясь, расписывал изумленному Люнеманну радости секса между крупными корпорациями и правительственными структурами. О том, как после первой войны якобы уничтоженную планету скрыли под невинным названием, о том, как во время второй ее извлекли из небытия, чтобы напоказ разбомбить и вновь упрятать в тихий омут по окончании боевых действий.

Люнеманн не был “наци”. Последнее время в особенности. Но район, предназначенный Only for humans, обычно вызывал в нем положительные чувства. Не только потому, что был чище и тише: у человека все же имеется такое качество, как естественная ксенофобия, и постоянно в глубине души превозмогать ее не очень приятно. Но сейчас Рихард молча обматерил того, кто подал эту идею. Лучше всего было бы, конечно, отвезти Л’тхарну на корабль, но там совершенно точно оставался кто-то из команды, и пришлось бы объясняться. Хорошие гостиницы Люнеманн знал только в человеческом районе.

***

“Для х’манка вполне естественно”, - сказала она. - “Это ты недостаточно хорошо помнил их обыкновения. Поэтому оказался беспомощен. Это как в бою”.

Л’тхарна не смог удержаться от злой усмешки. Хорошенький бой…

“Надень серьги немедленно!” - тут же рявкнула старейшина. - “Женщинам, значит, можно, а тебе постыдно? Если бы у меня все, кто выменял честь на жизнь, выкидывали такие штуки, нас бы вообще не осталось. Ты сам сказал, что то был х’манк-вождь. Лучше подумай о том, сколько добра он нам принес. Этот х’манк благороден на свой лад. У них в обычае не платить. Любая женщина скажет”.

Тетка страшно постарела за последнее время, но в ней все еще чувствовалась сила. Та сила, которая вскормила вторую войну, не иссякла, и пусть Цмайши не надеялась дожить до третьей, она, сестра Р’харты, которой когда-то побаивался сам грозный брат, не потеряла веры. Любой ценой - победить. Слишком много мертвых ждут. Цмайши верила, что кровь, будучи пролита достаточно обильно, смоет все. Возражать ей было некому.

Но серьги Л’тхарна все-таки не надел.

И не знал, что ответить Рихарду, когда сидел на полу у его ног, устроив голову на колени, а х’манк снова чесал его за ушами. “Ладно”, - сказал, наконец, тот, не добиваясь ответа, - “разрешишь подарить другие?”

Человек был изумлен; поднял голову, ловя взгляд круглых зрачков в сапфировой опояске. Даже разница в мимике и анатомии не делала тайной то, как у х’манка потеплели глаза.

Л’тхарна с изумлением почувствовал, что мурлычет.

Когда х’манк сказал то, что хотел, Л’тхарна вначале не понял его. Слишком невероятно было. И х’манк тревожно спросил: “Не веришь?”, потому что х’манки умеют не верить сразу.

***

Рихард сидел в сборном кресле. Жилой модуль многорасовой гостиницы, привычная мебель корабельного типа. Почти каюта на “Элизе”, только окно в стене, а за окном, над ветвями, знакомые очертания города в сгущающемся мраке - уже вечерело - и в призрачных, искусственных, всех мыслимых и немыслимых цветов и форм огнях, над которыми в подзвездной вышине господствовали алые знаки латиницы.