Кто следующий? Девятая директива - Брайан Гарфилд

— Я полностью отдаю себе отчет в этом, господин президент.

Вежливые прощальные фразы были сухими и сдержанными. Фэрли опустился в кресло рядом с телефоном. Он понимал, что, если бы он сам находился сегодня в Вашингтоне, ему было бы трудно не поддаться чувству ужаса и безрассудному желанию немедленной расправы.

По своему положению он обязан был поддержать Брюстера, но его отказ менял их позиции.

Брюстер являлся президентом США и имел право принимать окончательные решения, но только в течение следующих шестнадцати дней, после которых решения будет принимать Фэрли, и Брюстер должен был беспокоиться об этом сейчас, потому что он не мог просто поставить своего преемника перед свершившимся фактом. Если Брюстер арестует тысячи людей, а Фэрли в скором времени их выпустит, это бросит тень на Брюстера и всю его партию; и в то же время придаст блеск либерализма администрации Фэрли — может быть, не настолько сильный, чтобы убедить радикалов, что Фэрли можно доверять, но этого будет вполне достаточно, чтобы удержать их от широкомасштабных выступлений против Фэрли на какое-то время, пока они будут выжидать и наблюдать за его действиями.

Эти соображения проносились в голове Брюстера в Белом доме, и это были мысли, от которых трудно отделаться. Брюстер хорошо ориентировался в обстановке и понимал свою роль, и если бы у него было время подумать — а реакция Фэрли давала ему такую возможность, — он мог изменить свое решение, потому что в противном случае он рисковал проиграть из-за одного опрометчивого поступка.

Нельзя было точно предсказать линию поведения Брюстера, но Фэрли предложил ему выход — и Брюстер, политик до мозга костей, должен был извлечь из него максимальную для себя выгоду.

Не имело смысла лететь в Вашингтон. Выступление Брюстера по телевидению начнется раньше, чем самолет Фэрли достигнет западного побережья Ирландии. Если Брюстер объявит об облавах, Фэрли немедленно вернется в Штаты. Но если Брюстер смягчит свой подход, нет необходимости отказываться от запланированных визитов в Рим и Мадрид, а прозвучавшее несколько часов назад сообщение, что Перец-Бласко заручился дипломатическим признанием Пекина, подчеркивало важность того, чтобы Фэрли завершил свою программу и решил вопрос с испанскими базами. Между тем в ближайшие несколько часов было нечего делать, кроме того, чтобы сформулировать свое собственное заявление и ждать.

18:35, восточное стандартное время.

Холодный дождь обрушивался стеной тумана и воды. Уличные фонари и огни проносящихся по мокрому асфальту машин окружал сияющий ореол. На ступеньках лестницы здания Управления делами стояли охранники в желтых полицейских плащах с капюшонами.

Дэвид Лайм пересек дорогу, направляясь к Белому дому, и пошел вдоль ограды к воротам. В проемах решетки ему были видны искаженные дождем тени бдительных охранников — агентов специальной полицейской службы, ранее называвшихся Отрядом полиции по охране Белого дома и людей из отряда секретной службы по охране Белого дома: первая группа защищала здание и окружающие территории, вторая президента и других лиц.

Около главных ворот под ночным дождем стояла группа встревоженных людей. Лайм пробрался сквозь них, предъявив удостоверение охранникам, и те пропустили его.

Он вторгся в царство Брюстера через низкий боковой вход и едва оказался в приемной для прессы, заполненной репортерами, толпящимися под огромной картиной, как его тут же увлек обратно в коридор Халройд, особый агент, стоящий во главе отряда секретной службы по охране Белого дома.

— Господин Саттертвайт сказал, что у него есть к вам пара вопросов, сэр.

Лайм вопросительно поднял брови, и Халройд провел его в ту часть подвала, которую занимали кабинеты Саттертвайта и других советников президента.

Кабинет, в который они пришли, был очень мал и невообразимо завален всевозможными бумагами. Саттертвайт, интеллектуал, постоянно живущий в Белом доме, не обращал внимания на внешний вид; беспорядочно наваленные кипы на его столе говорили о нетерпеливом уме. Из пяти или шести жестких стульев, находившихся в комнате, только два были Свободны от бумаг. Лайм сел на один их них, следуя приглашению, которое Саттертвайт выразил простым взмахом руки.

— Большое спасибо, Халройд, — сказал Саттертвайт высоким неприятным голосом, и особый агент удалился. Дверь закрылась, заглушив шум голосов, пишущих машинок и телетайпов. — Президент попросил меня получить от вас информацию из первых рук перед тем, как он будет выступать по телевидению. Это вы — тот человек, который выследил их? Чертовски ловкая работа. Президент не перестает говорите об этом гении секретной службы, который спас нашу шкуру.

— Если бы я был гением, я бы думал быстрее и мы бы обезвредили бомбы до того, как они взорвались.

— Из тех скромных отрывков информации, которые долетели до меня, у вас едва ли один человек на десять тысяч догадался бы, что существует какой-то заговор.

Лайм пожал плечами. Ему бросалось в глаза, что лестные слова Саттёртвайта не соответствовали выражению его лица. На этом лице было написано неизгладимое высокомерие, надменность блестящего, но бестактного ума, презирающего тех, кто не достиг подобных интеллектуальных высот. Саттертвайту, этой мозговой машине, был сорок один год. Он носил очки с толстыми линзами, в которых его глаза увеличивались до пугающих размеров, и одевался с преднамеренной небрежностью, так что его внешность казалась вызывающе непривлекательной. Его черные перепутанные волосы напоминали клубок электрических проводов; маленькие грубые руки постоянно двигались. Как многие коротышки, он легко становился агрессивен.

— Итак, — сказал Саттертвайт, — что вы можете сказать?

— Пока не слишком много, если говорить о террористах. Мы обрабатываем их.

— Резиновыми шлангами, я думаю.

Эта реплика была, пожалуй, данью риторике. Лайм не отреагировал на нее. Саттертвайт продолжал:

— Картотека АНБ[4] идентифицировала для вас главаря — того, кто стоит за спиной этих шести. Вы знаете, кто он такой? Юлиус Стурка.

Услышав имя, Лайм почувствовал волну гнева, приливающую к лицу, которую не мог сдержать. Саттертвайт заметил это и вскочил, но Лайм опередил его:

— Я никогда не встречался с этим человеком. Пятнадцать лет назад он работал в той же части света, что и я, вот и все.

— Он был офицером Алжирского ФИО.[5] Во время всей этой кутерьмы вы были в Алжире, — парировал Саттертвайт. — Этот самый Стурка — кто он такой на самом деле?

— Армянин, я думаю, может быть, серб. Мы так и не узнали наверняка. Это его не настоящее имя.

— Балканец и смуглый. Все это напоминает Эрика Эмблера.

— Я думаю, он представляет себя именно так. Джентльмен удачи, пытающийся в одиночку перевернуть мировой порядок.

— Но не самонадеянный новичок.

— Нет, если не считать того, что он еще не нюхал пороха, когда получил чин подполковника в ФНО. Как я уже сказал, я ни разу его не видел. Вероятно, ему за сорок. У нас есть один нерезкий моментальный снимок — и мне не известно о существовании каких-либо других фотографий. Он не любит позировать. Но назовите мне любую войну за освобождение на протяжении последних десяти лет, и он скорее всего фигурирует в ней. Не на самой верхушке, но и не как исполнитель черновой работы.

— Наемник?

— Иногда. Не всегда. Возможно, его просто наняли для проведения операции, но у нас нет пока доказательств, подтверждающих это. Более вероятно, что он действует по собственной инициативе. Иногда, в течение нескольких последних лет, он работал с кубинцем по имени Рива. Но никаких следов Ривы в этом деле нет. Пока нет.

— У него много приверженцев? Странно, если это так, — я никогда о нем не слышал.

— Он работает по-другому. Сколачивает одну-две небольшие группы и наносит удары по жизненно важным центрам правительства, которое он пытается свалить. В Алжире у него, по-моему, было не больше двадцати солдат, но все они являлись профессионалами высокого класса. Причинили больше вреда, чем некоторые полки.

— Для человека, который никогда не встречался с ним, вы слишком хорошо его знаете, не так ли?

— Я должен был поймать его. Мне это не удалось.

Саттертвайт облизнул верхнюю губу с видом умывающейся кошки. Он поддернул на носу очки и без всякого выражения наблюдал, как Лайм закуривает сигарету.

— Вы надеетесь схватить его сейчас?

— Я не знаю. Все подняты на ноги.

— Вы предупредили другие агентства? Другие страны?

— Да. Вероятно, он еще в Штатах — во всяком случае, у нас есть основания считать, что он был здесь прошлой ночью.

— Вы имеете в виду, здесь, в Вашингтоне?