Пруссия без легенд - Себастьян Хаффнер

И каков государственный деятель, таков и полководец. Военные походы Мольтке — это методично просчитанные, тщательно взвешенные операции. Битвы Фридриха, за некоторым исключением, это стратегические импровизации, и нередко отчаянный риск. Это придавало им — когда все проходило гладко — особенный блеск; но не всегда все проходило гладко, и когда дела были плохи, то последствия были ужасающими. После Кунерсдорфа [38] (1759 год) положение Пруссии было едва ли менее отчаянным, чем через 47 лет после битвы под Йеной. Почему государство после одного поражения развалилось, а после другого нет — это интересный вопрос, к которому мы еще вернемся. Личные заслуги Фридриха повинны в этом лишь частично.

И все же пусть даже частично. Титул "Великий" он по праву заслужил лишь в во время длинных и страшных трех последних лет Семилетней войны, но не гениальностью, а силой характера. Что явил Фридрих миру и потомкам в эти годы — это представление чрезвычайной стойкости, гибкости и непоколебимости при полном отсутствии всякой надежды; безграничное стоическое умение переносить тяготы, даже омертвелость души, о которую разбивались все удары судьбы. Этот король, который начал свое правление как легкомысленный "баловень судьбы" (его собственное выражение), в несчастьях показал самообладание индейцев на пыточном столбе. В этом есть его истинное величие. То, что его личные качества в конце концов были вознаграждены спасительным подарком судьбы — сменой правителя на русском троне и сменой союзника, нисколько их не умаляет.

Однако пришло время несколько ближе рассмотреть историю Семилетней войны. Эта война, блистательная жемчужина "Славы Пруссии", настолько раздута позднейшими легендами, что едва можно разглядеть истинный ход ее событий. Немцы 20-го столетия в обеих мировых войнах ориентировались на эту легенду — с печальными последствиями, как мы знаем. Это еще одна причина, по которой следует прояснить, как было на самом деле.

Для начала предыстория. Началу войны предшествовало нечто, что современники назвали "дипломатической революцией", и что было калейдоскопической сменой традиционных союзов. Толчок этому процессу дала Пруссия. Свой захват Силезии она проделала в союзе с Францией — в союзе, в котором, как мы видели, конечно же отсутствует то, что ему подходит, — и с тех пор французско-прусское сотрудничество стало постоянным. В своем политическом завещании 1752 года Фридрих написал: "В особенности с приобретением Силезии наши современные интересы требуют, чтобы мы оставались в союзе с Францией и равным образом со всеми врагами правящего дома Австрии. Силезия и Лотарингия — это две сестры, с которыми вступили в брак более взрослая Пруссия, более юная Франция". Этот союз вынуждает к одинаковой политике. Пруссия не должна равнодушно смотреть, что Франция теряет Эльзас или Лотарингию, и диверсии, которые Пруссия может предпринять в пользу Франции, будут действенны, поскольку они несут войну тотчас же в сердце наследных земель Австрии". Диковинно это читать для тех, кто хочет приписать Пруссии 18-го века т. н. "немецкое призвание", но в качестве политического расчета описанное выше полностью очевидно — пока оно оставалось наряду со старым французско-австрийским соперничеством.

Но однако же оно не осталось: на место прежнего континентального соперничества Франции и Австрии, которое в конце концов существовало больше благодаря традиции, чем из-за по-настоящему актуального противостояния, все более и более заступало новое противостояние между Францией и Англией с весьма злободневными столкновениями интересов в Америке, Канаде и Индии. И эту новую конъюнктуру недооценивал Фридрих, когда в январе 1756 года он заключил союз с Англией — Вестминстерскую конвенцию. Он просчитался дважды: он надеялся, что Англия отвлечет Россию от ее давно существовавшего союза с Австрией, или по крайней мере объявит тем самым ей шах — напрасная надежда; и он рассчитывал, что антагонизм Франции к Австрии останется неодолимым (так же, как Хольштайн через полтора столетия противоречия между Англией и Россией ввел в свои расчеты как неизменную, постоянную величину). Но тем самым он просчитался (как и Хольштайн): Франция обиделась на его союз с Англией. И это дало Австрии шанс похоронить свои старые споры с Францией и со своей стороны теперь вместе с Францией объединиться против Пруссии: вторая "дипломатическая революция" 1756 года.

Австрия никогда не смирилась с потерей Силезии. Даже её союз с Россией служил подготовке предстоящего обратного завоевания. Новый тройственный союз Австрия-Франция-Россия мог еще больше послужить её целям: возврат Пруссии в границы маркграфства Бранденбург; разделение остальных её владений между союзниками. Нельзя сказать, что эта постановка цели в свете подавляющего преимущества большой коалиции было нереалистичной; также нельзя сказать, что она выпадала из рамок политики силы того столетия. Почему бы не разделить Пруссию так же, как позже это было сделано с Польшей?

Положение Фридриха было скверным. Его новый союзник Англия была далеко, вероятные английские поля сражений находились еще дальше — в Индии и в Канаде. Он должен был в одиночестве готовиться к встрече с тремя противниками, каждый из которых поодиночке был сильнее его. И он решился на превентивную войну.

Но — вот удаль Старого Фрица [39]! — одновременно с этим из превентивной войны он сделал новую завоевательную войну. В уже многократно цитировавшемся политическом завещании Фридриха от 1752 года есть такие слова: "Из всех стран Европы особое значение для Пруссии имеют: Саксония, польская Пруссия и шведская Померания. Саксония была бы наиболее полезной". Фридрих начал войну с того, что без объявления войны напал на Саксонию, оккупировал её и взял в плен саксонскую армию. И в течение всей войны он обращался с Саксонией не как с оккупированной страной, а как с завоеванной и аннексированной областью: саксонцы впредь должны были платить прусские налоги, которые собирались прусскими чиновниками, а плененную саксонскую армию король Пруссии без раздумий присоединил к своей армии. Однако это себя не оправдало. Саксонские солдаты дезертировали при первой возможности. У них тоже ведь была своя собственная честь.

Война, начавшаяся с захвата Пруссией Саксонии, имела четыре неравных по продолжительности периода. Первый, девять или десять месяцев — Пруссия в нападении; затем в течение двух лет Пруссия была в обороне — неожиданно успешной обороне; после этого в течение трех лет только отчаянное затягивание действий и почти безнадежная борьба Пруссии за выживание. И в конце концов — год охватившей всех усталости от войны с заключением мира по причине всеобщего изнеможения.

У Пруссии, как писал Карлайл, меч оказался короче, чем у Австрии, Франции и России, но она вытащила его из ножен быстрее. Если на этом основывалась надежда Фридриха, то он обманулся. Завоеванием Саксонии осенью 1756 года он потерял драгоценное время. Следующей весной хотя и смог он вторгнуться в Богемию [40], но там его уже ожидала столь же сильная, готовая к сражениям австрийская армия, и битва под Прагой — по тому времени самая грандиозная битва столетия, в которой участвовало около 60 000 человек с каждой стороны — для Пруссии была лишь тем, что фон Шлиффен имел привычку называть "обыкновенной победой". Австрийцы отступили в полном порядке, заняли круговую оборону в Праге, их пришлось взять их в осаду, а австрийские войска уже подтягивалось для снятия осады. Фридриху пришлось разделить свою армию, чтобы отразить попытку снятия блокады Праги, и в первый раз он решился на наступательное сражение под Колином с количественным превосходством сил противника: 33 000 пруссаков против 54 000 австрийцев. Он проиграл, и это означало следующее: он вынужден был отказаться от осады Праги и отступить из Богемии. План превентивной войны — эффект нападения врасплох — сорвался.

Собственно говоря, тем самым была уже и война проиграна, ведь теперь все уже вытянули свои мечи из ножен, и противники подступили со всех сторон: французы вместе с отрядом немецких войск империи [41] (империя также объявила войну Пруссии из-за нападения на Саксонию) подступили через Тюрингию, австрийцы забрали обратно плохо защищенную Силезию, а русские оккупировали вообще никак не оборонявшуюся Восточную Пруссию. Но теперь Пруссия показала, на что она способна: вдоль и поперек, и здесь и там она все той же небольшой, но отличной армией нападала на противников поодиночке и добивалась, каждый раз против превосходящего противника, блестящих побед в сражениях: поздней осенью 1757 года под Росбахом в Саксонии против французов и под Лейтеном в Силезии против австрийцев, летом 1758 года под Цорндорфом в Ноймарке против русских (столь далеко они меж тем проникли). Эти три сражения до сегодняшнего дня — самая большая гордость Пруссии, и они сделали Фридриха известным и популярным во всем мире: Давид, который был готов сражаться с тремя Голиафами! (Гёте писал: "Мы были настроены по-фритцевски — вот что воспламенила в нас Пруссия!").