Оборотень - Фридрих Незнанский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Граждане!..— чуть не плача взмолился отставший от поезда пассажир.— Ради Бога, дайте я позвоню! Честное слово, я быстренько...
Первой в очереди к ближайшему автомату стояла девица в облезлой джинсовой юбке, с волосами, перехваченными на затылке ярко-малиновым ботиночным шнурком. Она молча пожала плечами и отодвинулась, пропуская парня вперед. Тот кивнул виновато и благодарно и встал, в позицию «На старт, внимание!», плотоядно глядя в спину женщине, говорившей в это время по телефону. Женщина громко выясняла у абонента на другом конце провода, почему так трещит в трубке. Когда она наконец пообещала перезвонить (вероятно, затем, чтобы тогда-то уж окончательно выяснить этот жизненно важный вопрос), отставший пассажир, спохватившись, торопливо полез в карман за жетонами. Там их, естественно, не оказалось. Надпись на стеклянной двери советовала покупать их «в проходе за рестораном». Лукавые руки, вооруженные импровизированными скребками, уже подправили надпись, ампутировав некоторые абсолютно липшие буквы.
— Вам жетончиков?.. — подоспел расторопный мужичок с длинными волосами, перехваченными аптечной резинкой. В обоих кулаках у него мелодично позвякивало.— Сколько?
Парень схватил у него десять штук, пугливо оглянулся на даму, выплывавшую из телефонной кабинки, и выдернул из кармана кошелек. Считать деньги было некогда, и он сунул кошелек в руки девице с ботиночным шнурком:
— Пожалуйста, рассчитайтесь с гражданином...
Она кивнула. Парень прыгнул в освободившуюся нишу, как голодный тигр на добычу. Можно было предположить, что в данный момент он толком не помнил собственного адреса, но нужный номер горел перед его мысленным взором, почти зримо проецируясь на черный кафель стены, как те письмена из библейской истории. Загорелая рука с лихорадочной быстротой запорхала над кнопками. Секунды, пока в недрах телефонной сети происходило соединение, показались ему вечностью. Потом пошли длинные гудки. Один, второй, третий... Господи, если Ты есть, сделай так, чтобы Турецкий был дома. Чтобы он скорее снял трубку и...
— Александр Борисович!!! — отдалось под сводами зала. — Да, да! Это я, Олег... Я в Ленинграде... то есть да... вы понимаете... Мне проводница сказала... Я еще переспросил для верности, потому что в расписании... Ну вот, а поезд... Да, «Белый»... Нет, нет, я никому, вы же мне... Ну, как не волноваться, Александр Борисович, ведь я... вы же сами... Что? Нет, слава Богу, при мне...
Он непроизвольно коснулся левого бока. Под курточкой обрисовалась характерная выпуклость, и любознательная очередь дружно поняла, что речь шла о пистолете.
— Третий вагон, второе купе... как войдете, левая верхняя... На багажном чердаке, который над коридором... Нет, внизу ничего нет... Вы знаете, очень приличные, семья с ребенком и военный моряк... Да, с самого Мурманска... Моряк до Питера... Сказали, никуда не уйдут, я потому с собой и не... Следующий раз надо, будет наручником... Спасибо, Александр Борисович... Спасибо большое...
Парень повесил трубку и, оживая, оглядел очередь прояснившимися глазами. И стало заметно, что он был совсем молоденький, легко краснеющий и белобрысый, но лет через пять обещал стать матерым и мужественным красавцем мужчиной.
— ..Можете передать по факсу, — терпеливо внушал кому-то мужчина у соседнего аппарата.— Записывайте: код восемьсот двенадцать... во-семь-сот...
Девица протянула отставшему пассажиру кошелек, и тот со смущенной улыбкой сунул его в карман. Ладони были мокрыми и горячими. Девица выставила его из ниши и хладнокровно принялась набирать номер.
— Лена? — спросила она, когда трубка откликнулась человеческим голосом. — Леночка, ну как, у тебя ничего не изменилось? Значит, завтра часиков в двенадцать я буду... А как же! Все везу! И дискету, и распечатку... Даешь Израиль! — Девица засмеялась. — Ну все, пока, тут очередь ждет.
Несчастный страж правопорядка отошел на два шага в сторону, прислонился спиной к стене и тихо опустился на корточки, оставив на полированном камне влажную полосу пота. Вполне вероятно, по возвращении Александр Борисович спустит с него шкуру. И правильно сделает. Но не далее как в Твери во второе купе третьего вагона заглянет кто надо, и кейс с документами все-таки прибудет по назначению. И с чертовой проводницей, так безапелляционно указавшей ему время отправления на полчаса позже настоящего, надо полагать, разберутся.
— Молодой человек! Вам, может, валидольчику дать? — участливо спросила толстая тетка, передвигавшая с собой вдоль очереди целую гору сумок.
Олежка Золотарев снова покраснел, поблагодарил и вежливо отказался.
23.30
Тот вечер не предвещал никаких новых ЧП. Мама благополучно расплатилась с Марьей Николаевной, до слез благодарила Сашу и клятвенно обещала больше не попадаться на удочку никаких новых финансовых мошенников, какими бы привлекательными ни были их посулы. Мама обещала, хотя Турецкий вовсе не был уверен, что она сдержит свое обещание — очень уж сильна была в ней выработанная годами мудрость — нужно иметь что-то про запас.
День прошел как будто спокойно — тревожные предчувствия не оправдались. Завтра утром прибудет Олег Золотарев из Кандалакши, и Турецкий очень надеялся, что новый член его бригады привезет важные документы. В том, что убили Степана Прокофьева на почве приватизации, он ни минуты не сомневался. И теперь им владело какое-то даже мстительное удовлетворение — пусть хоть кто-то из этих мошенников сядет. Пусть не те, кто облапошил несчастную Елену Петровну, а другие, все равно. Жалко было, конечно, неизвестного Степана Прокофьева — погиб человек только-то за то, что не махнул рукой, как другие. Но такой уж в России закон — не высовывайся, а то прихлопнут.
Саша посмотрел на маленькую Ниночку. Дочурка прилипла к экрану телевизора, где нестареющие Хрюша и Степашка вели свой смешной и забавный диалог. Он снова погрузился в свои мысли, а когда вновь посмотрел на экран, ни Хрюши, ни Степашки там уже не было. Вместо этого какой-то высокий шатен в кожаной куртке с падающими на правый глаз волосами проникновенно смотрел на зрителей и с придыханием произносил: «Похмелья не будет. Водка — высший класс. Выпьем!» Он картинным жестом поднимал бутылку с яркой этикеткой, на которой был изображен рычащий лев, и добавлял восторженным полушепотом: «Лео!» Внезапно он пропал, а на его месте появился живой лев.
— Папа! Папа! — воскликнула Нина. — Смотри, какая киска большая! А почему дядя пропал?
— Он выпил из той бутылочки и превратился вот в такую зверюгу, — ответил Саша.
В комнате появилась Ирина, которая уже накрыла ужин.
— Мама, — вдруг серьезно спросила ее Нина, — а что такое тампакс?
Ирина сердито посмотрела на мужа:
— Ну о чем ты говоришь с ребенком!
— Я тут вовсе ни при чем! — возмутился Турецкий. — Его тут по телевизору рекламируют. «Спокойной ночи» кончилось, и пошла реклама. Так что претензии не ко мне.
Ирина только покачала головой:
— После детской передачи могли бы дать что-нибудь другое. Ну ладно, давайте ужинать.
В этот момент отчаянно зазвонил телефон, причем по характеру зуммера было очевидно, что звонят из другого города. «Кандалакша!» — пронеслось в голове Турецкого, но он тут же одернул себя — Олег уже, наверно, выезжает из Питера, это не может быть он. И тем не менее он внезапно вновь ощутил тревогу — что-то случилось.
— Ну вот, поужинали, — мрачно произнесла Ирина. Они с Ниной молча наблюдали, как папа снял трубку и
немедленно подскочил на месте как ужаленный. Видимо, стряслось что-то действительно из ряда вон выходящее — Ирина, как ей казалось, еще никогда не видела Сашу в таком состоянии. Разговор длился совсем недолго, но, когда Турецкий положил трубку, на нем не было лица. Не отходя от телефона, он первым делом принялся звонить, как поняла Ирина, домой Шуре Романовой.
— Что? Мало одной бригады, мало! — кричал Турецкий. — Карелина давайте! Что, как в отпуске? Когда? Хорошо, пусть без него, но две бригады, две! Через четыре часа должны быть в Бологом! Как это не успеют? Должны успеть! — Он на несколько мгновений замолчал, слушая, что ему говорит Романова, затем снова закричал: — Шура, это невозможно! Мы должны перехватить их в Бологом, мало ли что может случиться до Твери! Что?! Почему час? Это ударные бригады или нет? Хорошо. Ладно. Я понял. Черт знает что! — снова воскликнул Турецкий, уже положив трубку: — Они будут на Петровке, 38, только через час. Тоже мне, ОМОН называется!..
Последние слова он уже бормотал почти про себя, впопыхах собираясь убегать. Ирина молча наблюдала, как муж надевает тяжелые непромокаемые ботинки, брезентовую куртку, кладет в карман брюк пистолет.
— Саша, ты надолго? — только и спросила она.
— Не знаю, Ириша, не знаю, наверно, до утра, возможно, приду только завтра днем или вечером. Похоже, все-таки пронюхали, мерзавцы...