Украденная победа 14-го года. Где предали русскую армию? - Виктор Устинов

Недальновидностью династии Романовых и высших кругов России, ставшей трагедией русского народа, явилось то обстоятельство, что все крупнейшие предприятия военной промышленности (судостроение, артиллерийское, снарядное, взрывчатых веществ и другие) принадлежали крупному иностранному капиталу и в производственном и техническом отношении их работа зависела от поставок оборудования и механизмов из Германии или, за небольшим исключением, из Англии и Франции. Перед самой войной знаменитый путиловский завод, специализирующийся на производстве артиллерийских систем, чуть не стал собственностью немецкого магната Круппа, и только решительное вмешательство французского правительства и парижских банков спасло его для отечественного производства. Но все равно этот завод, возглавляемый крупным банкиром и промышленником Алексеем Путиловым, так и не стал работать на нужды войны, хотя по своей мощности он в несколько раз превышал мощность всех французских заводов, выпускавших тяжелую артиллерию и боеприпасы к ней.

Самостоятельные немецкие или совместные англо-немецкие или франко-немецкие предприятия были в Великобритании и Франции, но с началом войны они все были национализированы и стали работать на нужды этих стран. В России царская власть до войны и после ее начала бездействовала и благодаря близорукости царя и его нерешительности затронуть экономические и финансовые интересы великих князей и интересы прусских и прибалтийских баронов, в стране даже после начала войны продолжали функционировать германские банки и германские предприятия. С началом войны, без всяких помех со стороны правительства, немецкие банкиры и промышленники перевели свои капиталы в Германию, а предприятия, выпускающие военную продукцию для русской армии, резко снизили производительность или вообще были свернуты[107].

Второй крупной политической недальновидностью высших кругов, скорее сознательно исполненной врагами России, было отсутствие мобилизационных связей гражданской промышленности с нуждами военного ведомства в годы войны. Ведущая мирная гражданская промышленность не была приспособлена к переводу на выпуск военной продукции и снаряжения в условиях военного времени, как это было сделано во всех ведущих европейских странах, особенно в Германии. Немцы мобилизовали на нужды войны всю крупную и даже мелкую частную промышленность, взяв в мирное время на строгий учет все станки, имевшиеся в частных руках немцев. Их оказалось более миллиона, и взятые военным ведомством на учет, эти мастерские обязаны были изготовлять различные предметы военного обихода в количестве и в сроки, определяемые военным командованием[108].

В начале 1914 года был вынужден уйти в отставку председатель совета министров В. Н. Коковцов, соратник Столыпина и убежденный противник войны с Германией. Он совершенно справедливо полагал, что война с немцами неизбежно приведет Россию к революции. За многие годы нахождения на посту министра финансов и председателя правительства, он узнал бесчисленное множество форм зависимости экономики и капиталов России от германской экономики, и считал невозможным обострять отношения с Германией, пока страна не выйдет из-под ее экономической зависимости.

Насколько Россия отставала в промышленно-экономическом отношении от Германии и передовых стран Европы, можно судить по следующим показателям. В 1913 году общий объем промышленной продукции в России был в 6 раз меньше, чем в Германии, в 2,5 раза, чем во Франции, в 4,6 раза – чем в Англии, и в 14,3 раза меньше, чем в США. По некоторым, притом ведущим отраслям, это отставание было особенно велико. Например, добыча каменного угля в России в 1913 году была 30 млн. тонн, а в Германии – 190,1 млн. тонн, в Великобритании – 292 млн. тонн, в США – 517, 1 млн. тонн. Железной руды в России добывалось 9,5 млн. тонн, во Франции – 43 млн. тонн, в США – 63 млн. тонн; чугуна в России выплавлялось 4,6 млн. тонн, в Германии – 16,8 млн. тонн, в США – 31,5 млн. тонн, меди в России – 31,2 тыс. тонн, в США – 557, 2 тыс. тонн. Еще более это отставание промышленной продукции проявлялась в размерах на душу населения. Электроэнергии в 1913 году на душу населения в России приходилось 14 квт. против 175, 6 квт. в США, 206 квт. в Англии и 250 квт. в Германии; добыча угля давала в России на душу населения 209 кг, тогда как в США – 5358 кг, в Англии – 6396 кг, в Германии – 2872 кг. Потребление хлопка в России на душу населения было 3,1 кг, в США – 14 кг, в Англии – 19 кг[109]. Но наиболее угрожающим фактором, подрывающим способность государства к самостоятельности, была зависимость России от иностранного капитала и промышленных технологий, которые недопустимо медленно осваивались и плохо внедрялись в различных отраслях народного хозяйства империи. Особенно тревожной была зависимость России от германской экономики. В России германскими были ¾ текстильной и металлургической промышленности, все химические заводы, 85 % электрических предприятий и 70 % газовых заводов. С началом войны, когда нужда в военном снаряжении становилась все настоятельнее, заводы и фабрики, находившиеся под руководством немцев или их германских агентов, упорно уменьшали выпуск своей продукции, а в конце 1916 года вообще прекратили свою работу[110]. Председатель правительства Коковцов не мог не видеть и не понимать, что полная зависимость и подчиненность Николая II своему окружению ведет страну к гибели, и он не хотел быть ее участником.

Коковцов предостерегал правительство от опасности следовать курсу войны, а Николаю II он подал правительственную записку, в которой высказал твердое убеждение, что «если она начнется, то она будет неудачной и приведет к гибели династию»[111]. Германия готовилась к войне, и кайзеровское правительство устраняло с политической сцены России всех приверженцев мира, всех влиятельных деятелей, кто мог повлиять на царя и удержать его от принятия опасных решений. Проводилось это через Государственный Совет, в котором в царствование Николая II все время существовала сильная прогерманская фракция, и ее лидеры во главе с П. Дурново, И. Щегловитовым и Н. Маклаковым, стоявшие на острие прусско-немецких интересов, в конце 1913 года выступили с острой критикой председателя правительства Коковцова, обвиняя его в недостатке воли при отстаивании интересов монархии, в заигрывании с Государственной Думой и неприязни к Распутину. Но была еще одна причина, скрытая от простого наблюдателя. Коковцов все время добивался от членов своего правительства пересмотра неравноправного русско-германского торгового договора, и в начале января 1914 года правительство повысило пошлины на отдельные продовольственные и промышленные товары, ввозимые из Германии, что вызвало резкое обострение русско-германских экономических отношений[112]. Понимая, что все эти выступления не могли состояться без одобрения императора, и чувствуя общую неприязнь царского двора к своей деятельности, Коковцов, боясь повторить судьбу Столыпина, сам попросился в отставку, и она была незамедлительно удовлетворена Николаем II. Перед отставкой он получил титул графа за заслуги перед той кучкой царедворцев, кто определял вместо правительства внутреннюю и внешнюю политику России.

Тонко и хорошо проведенная царским двором акция по отстранению В. Н. Коковцова от власти осталась для широких кругов общественности неизвестной, но назначение семидесятипятилетнего И. Л. Горемыкина на должность председателя правительства многих в стране повергло в уныние. Никто не связывал с ним надежд на уменьшение угрозы войны, приближение которой все ощутимее и острее чувствовалось во всех странах Европы, а в России в особенности, зная, что царь безволен и послушен своему окружению. В столичных кругах поговаривали, что назначение Горемыкина состоялось по просьбе «старца» Распутина и князя Мещерского, которых, в действительности, использовали как занавес на сцене, за которым не были видны истинные хозяева опасных правительственных преобразований в России. Его в буквальном смысле слова подняли с постели и на старого, больного человека возложили ответственность за внутреннюю и внешнюю политику российской империи. Долгой жизнью царедворца Горемыкин выработал в себе «олимпийское спокойствие: его ничем нельзя было удивить, а тем более взволновать, так как он исповедовал принцип, что в истории все повторяется и что сие одного человека недостаточно, чтобы остановить или задержать ее течение»[113]. Царя он считал божьим посланником и никогда ни в чем ему не перечил.

Горемыкин был женат на дочери тайного советника и сенатора Капгера, предки которого был выходцами из курляндских дворянских семей, приблизившихся к трону в царствование Александра I и укреплявших из поколения в поколение вокруг престола свои прочные связи с династическими семьями Романовых в России и Гогенцоллернов в Пруссии. Разменявший свои убеждения и долг перед народом и страной на пристрастие к обогащению, Горемыкин оказался востребованным именно в то время, когда в прусских военных кругах созрело твердое решение начать войну, к которой они готовились несколько десятилетий. Царское окружение, состоящее из приверженцев этой политики, хорошо знало, что при Горемыкине их любые меры, направленные к осложнению международной обстановки, чреватые взрывом, могут быть поддержаны правительством, которое он стал возглавлять. Теряющий уже сообразительность и не способный к возражению придворной прусской камарилье Горемыкин в конце января сказал Коковцову, пришедшему его поздравить с назначением: «Совершенно недоумеваю, зачем я понадобился; ведь я напоминаю старую енотовую шубу, давно уложенную в сундук и засыпанную нафталином»[114]. Так в предгрозовую пору, когда приближение войны ощущалось во всех европейских правительственных кабинетах, и когда Берлине и Вене выбирался лишь удобный предлог для ее развязывания, в России вместе с безвольным Николаем II на троне оказался не менее безвольный председатель правительства, да еще один из активных сторонников прусских интересов в русской политике. Он был подготовлен к исполнению роли могильщика России и сам он вскоре станет ее жертвой.