Беги-беги, я догоню - Анна Роддик

– Все это испытывают. Но никто не признается. В тебе удивительно как раз то, что ты делишься этим с другими, это уже шаг к облегчению своей ноши. И более того, мне вдвойне приятно, что ты делишься этим именно со мной

Я покачала головой:

– Да, возможно, но это не помогает. Я все равно постоянно думаю о чем-то, – я знала, что именно подразумевала под этим «чем-то», но видела, что он не догадывается.

– Поверь, придет время, у тебя будет столько занятий и работы, что на все остальное не останется времени. А сейчас у тебя проблемы потому, что ты, как мне кажется, не позволяешь себе расслабиться.

– Я позволяю, но это не помогает.

– Нет, ты этого не делаешь.

– Скажи, что именно ты имеешь в виду.

– Просто развлечься, делать то, что тебе хочется – сходить вечером на дискотеку с друзьями, посидеть-поболтать, забыть о повседневных заботах.

– По-моему я как раз кроме этого больше ничего и не делаю, – я провела рукой по лбу и посмотрела на часы. Еще 3 часа.

– Тогда не зацикливайся. Все мы думаем, много думаем, я тоже думаю, со временем, все встанет на свои места.

Потом как-то постепенно разговор опять вылился с его подачи в «выяснение отношений». Я уже не помню, с чего все началось.

– …Я могу тебе сказать, что ты вообще первая, младше 18, из тех, кто был со мной. У девушек, младше 18, какими бы они ни были, со мной нет шанса. Я не смотрю на них, они меня не интересуют. У меня даже 18-летних не было никогда, всегда 25—30 лет. Очень многие считают, что есть разница между тем, сколько мне и ей лет. Но это не так. Я не чувствую себя старым (ему было 35). Элен, – я снова невольно поежилась от этого имени, – я танцую, когда мне хочется, просто идя по улице, я пою песни, когда есть настроение…

– Да, я знаю… – я улыбнулась, вспоминая, каким действительно харизматичным и игривым он был. Он и правда мог просто затанцевать вдруг на улице или подойти к прохожему и рассмешить его чем-то. Ему улыбались даже наши грубые жирные продавщицы в магазинах, потому что он их смешил.

– Но что касается тебя… ты и правда первая, – ладно, будем считать это ответом на вопрос про особенность. Опять он меня расположил к беседе, – и ты не думай, что ты одинока в своих переживаниях. Взять, к примеру, меня. Я живу один, уже более десяти лет, с тех пор, как мы разошлись с женой. И я знаю, что после этого я никогда не смогу больше жить с кем-либо вместе. Я просто не смогу. Но жить одному? Это тяжело. Это чертовски тяжело. Я прихожу в свой огромный дом, меня там встречает моя кошка, и все. Да, у меня есть деньги, но деньги не разговаривают. Большинство моих друзей думают, что я приехал сюда, в Россию и использую любую возможность, чтобы переспать с любой из своих знакомых. Они глупы. Да, у меня много друзей здесь и есть много женщин, которые уже пытались дать мне понять, что они не против, но мне это не нужно. Все эти дни мы – Умут, Аня, ты и я гуляли, общались, разговаривали, и для меня это было важнее всего. К черту секс, мне гораздо важнее чувствовать внутреннюю связь с человеком. Как с тобой, сейчас, за разговорами.

Через некоторое время и я разговорилась. Не знаю почему, мне вдруг захотелось об этом ему рассказать…

– Этим летом я даже ходила к психологу. У меня были определенные проблемы, расстройство, и к тому моменту все было уже в порядке, но мы хотели выяснить причины…

– Я тоже хочу отправить сына на терапию, мне кажется, это должно помочь ему разобраться в себе.

– Чепуха! Зацени, я сбежала оттуда после четвертого же занятия.

– Ты ему не доверяла, наверное?

– Нет, дело было не в этом. Просто мы пришли с конкретной проблемой, в которой он должен был разобраться, а он вдруг затронул другую тему, которая была мне очень неприятна и никак к делу не относилась.

В этот момент на кухню пришли Умут с Аней и Риччи начал готовить ужин. Я поняла, что шанс рассказать все, как есть, упущен. Но Риччи повернулся ко мне и сказал, чтобы я продолжала. Они все равно по-немецки не понимают.

– Итак, ты сказала, что он затронул некую тему, тебе стало неприятно, и ты больше к нему не ходила?

– Ну да, вроде того, но он сказал, что если я найду решение этой проблемы, то…

– … все встанет на свои места? Ясно, значит так и надо сделать.

– Нет, ты не понимаешь. Он назвал это проблемой, а я не знаю, как найти к ней решение, ведь я не считаю это проблемой.

– Ах вот в чем дело. С лета что-нибудь изменилось? – вот он, шанс сказать! Но я все думала, как бы лучше сделать. Мне упорно казалось, что если я скажу «Этой проблемой был ты», даже на немецком, все поймут, что именно я сказала, и я снова буду чувствовать себя полной дурой. Настоящая теория заговора.

– Ну, понимаешь… – я говорила размеренно, подбирая нужные слова, – если бы, скажем, ты приехал летом, я бы ни за что с тобой не встретилась, но так как сейчас я сижу тут и как ни в чем не бывало с тобой разговариваю, значит, я и правда решила проблему…

– Так вооот, о чем ты говоришь! – громко воскликнул Риччи. Когда пицца к ужину была уже в духовке, он вдруг стал нервно расхаживать по комнате и как-то несколько раздраженно пробормотал: – Надо было с этой «проблемой» поговорить, ведь у этой «проблемы» тоже есть чувства, этой «проблеме» тоже тяжело и больно… – мне стало не по себе, так он подчеркивал это слово проблема… Я невольно вжалась в кресло.

– Какой там поговорить, я, когда нервничаю, даже не ем ничего, в такой ступор я вхожу! Я могу день не есть, два не есть, три не есть… – протянула я, посмотрев на пиццу и пытаясь понять, по-прежнему ли я вся на нервах или нет.

– Три дня? Это довольно много, чтобы совсем ничего не есть… С другой стороны, я восхищен тобой, я знаю, как тяжело тебе, скорее всего, было решиться со мной вновь встретиться. Это действительно требует храбрости. И если ты сейчас здесь, и мы говорим, как ни в чем не бывало, значит, ты очень сильный человек.

Через некоторое время я поняла, что раз Риччи спокойно говорит со мной об этом при остальных, он либо уверен на все сто, что они не понимают, либо не беспокоится о том, что они услышат и поймут. Я решилась и спросила:

– У меня есть еще один вопрос… – Риччи заулыбался так, как если бы это его ребенок в очередной раз спросил нечто занимательное вроде «где живут единороги?». Я захотела продолжить гнуть свою линию. В общем и целом, это был тот же самый вопрос, но, наверное, в таком контексте ему будет проще его понять. – Ты сказал, что у девушек младше 18 с тобой нет шанса, мол, они тебя не интересуют. Что же в этот раз тогда изменилось? – он еще больше расплылся в улыбке, потом, слегка запинаясь, ответил:

– На это сложно что-то сказать. Это чувства, это необъяснимо, нельзя описать словами. Что-то потянуло меня, я не знаю, как это объяснить. Я никогда раньше такого не чувствовал…

Что ж, давай зачетку, садись, пять.

В конец он опять расчувствовался и много раз повторял, что безумно рад, что мы поговорили, обсудили все как есть. Он в очередной раз напомнил мне, что я всегда могу ему все рассказать, когда мне тяжело или когда мне этого хочется. Мы вместе поужинали, потом мужчины пытались протестировать мое знание турецкого. Они говорили что-то, я отвечала им на английском или немецком, по мере восприятия.

За столом, уже после пиццы и чая пошло второе блюдо. Пиццу, надо сказать, я ела не охотно, но ела все-таки. Значит, все было нормально. Второе блюдо, приготовленное по рецепту Риччи – паста в томатном соусе под айраном. Это было необычно, но очень вкусно. Аня долго шутила, что только турки могут есть пиццу вместе с пастой и еще вприкуску с хлебом.

В десять часов мне было пора уходить. Риччи предложил остаться, сказал, может постелить мне в своей комнате, а сам лечь в гостиной на диване, но как бы сильно я этого ни хотела, я наврала маме про вечерние занятия в художественной школе, и она и так волновалась, что я только к полуночи буду дома. Звонить и говорить, что я останусь у подружки ночевать, я не хочу. Да и оставаться на ночь в одной квартире с Риччи, сколь бы благородным он ни был, я тоже не хочу. Не хочу начинать все по новой. Он хотел меня проводить до метро, но я попросила его этого не делать. Надо же мне, наконец, от него отдохнуть! Попросил позвонить, как доеду. Проследил, что я дождалась лифта. Распрощались.

Уже дома по телефону я поблагодарила его за все, потом на турецком спросила: «Ты от меня и бесконечных разговоров, наверное, уже устал?» – он посчитал это установкой к переходу на турецкий, начал быстро меня в этом разубеждать, потом сказал: «Если я буду еще в Москве, обязательно позвоню и мы проведем время вместе. Уговор? Потом, если ты будешь в Турции, обязательно звони и мы проведет время вместе. Уговор?» Да-да. Непременно.

Эпилог

Собственно, так и будет всегда. Ты уедешь, тебе там будет тяжело в одиночку. Я останусь тут, буду долго думать и размышлять о том, что ты тут мне всего наговорил. Но в этот раз все совсем по-другому. Это то, о чем я всем говорила, это то, чего я так долго ждала. Ведь тогда мы расстались очень странно, все было так скомкано, мы никогда потом не обсуждали, что между нами произошло, никогда даже не затрагивали эту тему.