Записки гробокопателя - Сергей Каледин

И Лида переняла эту привычку — опаздывать. Не лучшее, что можно от нее унаследовать. Сказала как-то дочери, что опаздывает не из кокетства и женственности, а потому что носится, как загнанная кобыла, чтоб ей же, Лиде, помогать. Правда, про «помогать» сказала про себя, не вслух.

Она стояла возле памятника, у самых цепей. Ноги отекли — ужас, хорошо еще в сапогах не видно. Было жарко, Вита расстегнула плащ, но вспомнила, что утром впопыхах схватила поясок от другого платья, и стала развязывать вязаный зеленый пояс. Впрочем, зачем? Вита вздохнула.

— Что сокрушаетесь, Виталия Леонидовна? — спросил ее мужской гундосый голос.

Она сдернула очки, повернулась. Он. Куртка, значок в форме парашютика; на значке цифра «200».

— Здравствуйте, — сказала Вита. — А что значит двести?

— Здравствуйте, — ответил Ростислав Михайлович. — Двести — значит, двести прыжков.

— Вы что же, двести раз прыгнули и ни разу не разбились?

— Двести шестьдесят семь. По документам: двести девять.

Куртка у Ростислава Михайловича была военная, как у летчиков, сильно потертая. Роста он был среднего. И нос перебит.

— Почему такая спешка, Ростислав Михалыч? Что-нибудь связанное с матерью?

— Связанное… Картавите вы уж очень забавно. Еще раз захотелось послушать.

— Вот как?.. — холодно сказала Вита, переступая отекшими ногами. — А телефон — не подходит?..

— Не подходит, — спокойно отреагировал Ростислав Михайлович. — Хотел воочию.

— Ну, и?..

— Поесть чего-нибудь надо, вы, я понял, с работы?.. Пять минут — и у меня. Я рядом живу.

Они дошли до Театра Ермоловой. Дом был во дворе.

Ростислав Михайлович ковырялся в карманах куртки, выискивая, по всей видимости, ключи. Дышал он тяжело, хотя и старался сдержать одышку.

«Плохо дышит, — отметила про себя Вита. — Надо послушать».

— Слежу за прессой, — усмехнулся Ростислав Михайлович, выудив наконец ключ, привязанный к перочинному ножу, и распихивая по карманам газеты. — В основном с кроссвордами.

«Псих», — подумала Вита и вздохнула.

— Куда идти?

— Прямо.

На стене зазвонил телефон. Ростислав Михайлович взял трубку.

— Нет, не Додик, Ростик, — сказал он мрачно и постучал в ближайшую дверь.

Рядом заурчала вода, дверь распахнулась, и из уборной выскочил полный человек в майке.

Комната Ростислава Михайловича была самой дальней, в конце коридора.

Вита поставила сумку на сундук, расстегнула плащ.

— У-у. Старый знакомый, — сказала она, взглянув на вешалку. На вешалке висело женское пальто. Скунс, свесив хищную сухую морду с плеча пальто, смотрел на нее стеклянными глазами. — Пальто Софьи Аркадьевны?

— Ах, это… Да, мамина горжетка. Заходите.

Комната была огромная, в два окна, выходящих на бурые крыши. За крышами был слышен бой курантов.

Вита прошла к платяному шкафу и стала причесываться, поглядывая по сторонам.

— У вас, наверное, самая центральная комната в стране?

— Самая. Садитесь в кресло. — Ростислав Михайлович показал на большое разношенное кресло, прикрытое цветной тряпкой.

— Я уж лучше на стул, — засомневалась Вита.

— Стулья ненадежные. Садитесь в кресло.

Вита с боязнью опустилась в кресло. Кресло задышало и ушло вниз.

— Вы здесь один живете?

— Сейчас — да. Когда-то с мамой, а еще более когда-то — с семьей.

— Да-да-да, — закивала Вита. — Я помню: Софью Аркадьевну две девушки навещали. Внучки? Хорошенькие.

— Дочки, — кивнул Ростислав Михайлович. — А насчет хорошенькие, так то не в папу.

Вита потянулась было к сапогам — расстегнуть молнию да повыше положить отекшие ноги, но передумала: «Ну его к черту, еще подумает…»

— Чем будете угощать?

— Сухое есть, отбивные, если не… — Ростислав Михайлович подошел к окну, достал между рам сверток, понюхал. — Вроде съедобные.

— А холодильник?

— Места много занимает. — Он достал из шкафа масло, сунул Вите «Науку и жизнь». — Кроссворд хороший. Три слова не знаю. Пойду пожарю.

Вита достала из сумочки но-шпу, выкатила две таблетки и неуверенно потянулась к узкому старинному графину с водой. Запила прямо из горлышка. Так и есть, тухлая.

Она поставила графин на место и аккуратно, чтоб не стереть помаду, промокнула губы платком. Нашла кроссворд. «Аппарат для измерения кровяного давления?» Тонометр. («Да, не забыть его послушать».) Она потянулась к сумке, достала фонендоскоп, повесила на шею.

Прошлась по комнате. Плетеная козетка у окна, кое-где продранная, такой же столик. И пыль, пыль. Напротив буфета книжный шкаф с резными колонками и выломанным замком. На полках что-то непонятное, чертежи какие-то. Из них: «Теория и практика парашютной подготовки», Уголовный кодекс… о! Сборник Сельвинского. Вита достала книжку. «Моему взыскательному читателю Ростиславу Михайловичу Орлову. 1930 г.». Вита прикинула, сколько лет было тогда «взыскательному читателю». Лет двенадцать-тринадцать. Поставила книжку на место, рядом со «Справочником машиностроителя».

Вита подошла к буфету, открыла: внутри было плохо. Тарелки не вымыты, а обтерты, по всей видимости, хлебом.

Коробочка с поливитаминами. «Молодится, старый хрен…»

— Взята с поличным! — Ростислав Михайлович поставил на стол скворчащую сковородку. — Прошу. — Он взглянул на Виту. — У вас скулы в форме знака вопроса. Вспомнил: тонометр! — Он достал ручку.

Ручка не писала. Он тряхнул ее над полом. Капельки сорвались с пера на старинный, давно не мытый паркет.

— Простота нравов, — заметила Вита.

— Угу-у, — пробубнил Ростислав Михайлович, вписывая нужное слово. — Руки, кстати, не хотите помыть?

— Лень, — улыбнулась Вита. — Моешь, моешь весь день…

— Ну, сейчас я — кофе, и все. Магнитофон пока…

— Ростислав Михайлович! — донеслось из коридора. — К телефону!

— Вот, слушайте. — Он нажал клавишу и вышел из комнаты.

Запел Окуджава. Вита подождала, когда шаги за дверью уйдут, достала помаду и посмотрела в зеркало. Губы были еще ничего, а вот румянца, прямо скажем, маловато. Она ткнула помадой в одну щеку, в другую и стала растирать их ладонями.

«Ничего еще девушка, — подбодрила она себя. — Старовата, конечно, да кто об этом знает?» Сняла зеленый поясок, но без него платье получалось уж очень балахонистое. Повязала снова: ничего, коричневое с зеленым не так уж плохо…

Над кроватью в углу комнаты висело что-то огромное, черное. Кошма не кошма… Бурка, догадалась Вита.

Она присела на узкую жесткую кровать. Над тумбочкой вместо настольной лампы зацепленный за гвоздь рефлектор. Лида таким греет нос от гайморита.

— Я говорю, посуду надо мыть, — сказала она, когда Ростислав Михайлович с кофейником в руках вошел в комнату, — тараканы пойдут…

Он поставил кофейник на журнал и выключил магнитофон.

— Вы знаете, Виталия Леонидовна, нет тараканов. У всех есть, даже у Додика, а у меня не живут. Может, грязи боятся, живые все-таки существа…

— А это что у вас такое? — Вита качнула подвешенный над столом белый вялый абажур с большим количеством ненатянутых веревочек.

— Талисман. А по происхождению: вытяжной парашютик. «С помощью вытяжного парашюта вводится в действие главный купол. При отсутствии вытяжного парашюта главный купол вводится в действие без его помощи». Короче, бред сивой кобылы. Вреда больше, чем пользы. Только на талисман и годится.

Ростислав Михайлович достал из буфета тарелку, поставил перед ней.

— Ну, уж нет! — Вита отодвинула тарелку и притянула к себе сковородку.

Ростислав Михайлович достал из буфета вино.

— Я не буду! — замотала головой Вита. — Я от него помру. Водки рюмку я бы выпила.

— Водки нет. Могу сходить.

— Да Бог с ней, сядьте. Откуда у вас бурка?

— У этой бурки своя история, Виталия Леонидовна, — пожевав, сказал Ростислав Михайлович. — Я шел пальто купить. Захожу в комиссионку. Висит, несчастная. Никому не нужна. Купил, принес домой. Мать чуть не в слезы: у тебя же, говорит, пальто зимнего нет. Действительно нет. А эта — висит, пыль аккумулирует. Я погляжу на нее иной раз да как ударюсь плакать, а потом вспомню, что пальто зимнего нет, — смех берет. И главное: в шкаф не лезет, подлая, четыре метра в подоле.

— А что ж на пальто денег нет? Подработали бы где-нибудь…

— Вот и я думаю, — согласился он. — К вам на свидание шел…

— Это не свидание, — поправила Вита.

— …На несвидание, — согласился Ростислав Михайлович. — Иду, вижу объявление: требуются сторожа. Помимо зарплаты бесплатное обмундирование, переходящее в собственность. Цитирую.

— Прекрасно, — прокартавила Вита.

Ростислав Михайлович поднял голову от тарелки, взглянул на нее.

— Скажите «трактор».