Злая корча. Книга 2 - Денис Абсентис

К числу «бородных» относятся и песни о «спорыше (спорынье)», исполняемые после завивания последних колосьев:

Усё лета спарыня

З намi на нiвушке была

А сягоння спарыня

Мы сарвалi з карня[116].

Спорыш здесь обычно трактуется фольклористами как «сдвоенный колос» — спорынью попытались нагрузить третьим значением. То ли исследователи сильно оторвались от народа, то ли народ и в самом деле уже забыл, для чего сажали в поле спорынью, и создал карго-ритуал, но известный этнограф Зеленин так и записал: «Как правило, к высеваемым семенам добавляют в магических целях „особое“ зерно… Далее добавляют зерна так называемого спорыша (иначе — спорынья, житная матка), то есть стеблей ржи или пшеницы с двумя или с большим количеством колосьев»[117]. Однако можно предположить, что «сдвоенный колос» означал колос «сдвоенной природы» — колос со спорыньей. Дело в том, что на Урале и в Украине уже давно понимали: спорынья по своей природе чужеродна ржи. Поэтому рожки спорыньи называли «кукушками», что можно увидеть в любой энциклопедии XIX века[118]. А это к тому же дает нам повод присмотреться более внимательно и к другому обряду, с вышеописанными, по мнению фольклористов, не связанным — похоронам кукушки. Обряд сопровождался похоронным шествием, оплакиванием кукушки. «Кукушка» — это антропоморфная ритуальная кукла (закрутка) из растительного материала. Согласно брянскому фольклору, хоронили ее во ржи: «прячем кукушечку, заносим в рожь и прячем ее там, закапываем»[119]. Чем этот ритуал мог быть изначально, до того как его смысл был утерян за давностью лет?

Параллельно с магическими закрутками продолжали существовать и изначальные (рожки спорыньи), но в некоторых областях считалось, что их тоже насылают колдуны (где описываются закрутки-рожки, а где магические закрутки — определить не всегда просто):

В средние века в Украине существовало поверье, будто бы ведьмы и колдуны портят урожай, делая «закрутки» на колосьях. Крестьяне также знали, что тот, кто осмелится собрать зерно с «околдованного» поля, обречен на скорую гибель. Понимание опасности употребления в пищу «закруток» (рожков спорыньи) является весьма прогрессивным для того времени. Одно из первых упоминаний о заражении злаков спорыньей в Украине датируется 1627 г., когда некто Ясько Кошин подал в суд на своего соседа Юхима Любичанина, который, якобы, различными способами пытался околдовать его, в том числе делал «закрутки» на колосьях ржи. В 1765 г. житель с. Годуновки Алексей Литвин обнаружил «закрутки» на ржи на своем поле. Испугавшись проклятия, он хотел было отказаться от уборки урожая, но, во избежание голодной смерти своей семьи, решил обратиться за помощью к жительнице соседнего села Мотре, которую считали специалистом по «раскручиванию» «закруток». Однако умение Мотри оказалось неэффективным. Отведав свежеиспеченного ржаного хлеба, родственники Алексея заболели, а дети погибли[120].

В данном случае видно появление «антиведьм» — специалистов по «раскручиванию» закруток. В этом варианте суеверия магические закрутки — зло, но и бороться с ними необходимо теми же закрутками (или раскрутками). Имело значение, в какую сторону (с какой руки) закручивать. Залом же можно было сжечь. Для этого заломанные колосья замазывали в печь или подвешивали в печной трубе, чтобы изготовитель залома был сожжен жаром и иссушен дымом — симпатическая магия пошла на второй круг. Подобный подход стали практиковать те же ведьмы и колдуны, а также священники: «Уничтожить залом мог колдун, сжигавший его или топивший. Приглашали для этой цели и священников, служивших в поле молебны»[121].

Но для появления «антиведьм» нужен спрос на их услуги, а это значит, что отношение к сакральной спорынье постепенно меняется. Общество готовится спонтанно разделиться на два лагеря — традиционных наркоманов и тех, кто вред спорыньи начнет осознавать. Это еще не явно заметно, ведь уничтожающий залом колдун борется против «злой» ведьмы, которая этот залом или «закрут» сотворила для «отнятия спорыньи» у хлеба. Таким образом «добрый» колдун или священник, наоборот, «возвращают спорынью» урожаю. То есть на магическом плане поддерживают наркотизацию населения. А в реальности, вместо того, чтобы обратиться за помощью к властям по обмену ядовитой ржи на хорошую (в XIX веке власти этим занимались во время эпидемий, хотя и с сомнительным эффектом), за небольшую мзду проводит бессмысленный ритуал, чем способствуют вымиранию своих односельчан или своей паствы. Впрочем, если на поле обнаруживалась закрутка, а по близости не находилось священника или колдуна, то всегда можно было отворожить зловредную ведьму истинно народным, хотя и не слишком магическим методом:

Не менѣе важный вредъ хлѣбу, по общему предразсудку, причиняли такъ называемые завитки (клочекъ ржи среди нивы, скрученный въ узелъ). Такъ, напримѣръ, въ 1723 году въ селѣ Мошкахъ, около Овруча, дворявки Люба и Анастасiя Мошковскiя заподозрѣны были своимъ односельцемъ, дворяниномъ Ильею Духовскимъ, въ томъ, что онѣ занимаются чародѣйствомъ и дѣлаютъ завитки. Когда же завитка оказалась на нивѣ Никона Мошковскаго, то Духовскiй взялся отворожить ее и, съ этою цѣлью, встрѣтивъ Любу Мошковскую, удариль ее въ грудь на-отмашь такъ сильно, что опрокинулъ ее ударомъ на землю[122].

Заметим, что эти завитки в Овруче (Житомирская область нынешней Украины) в данном случае появились в 1723 году, на следующий год после эпидемии эрготизма во время персидского похода Петра I и одновременной эпидемии в Европе. Участники этнографической экспедиции конца XIX века, которые приводят данную запись из Овручской городской книги, считают эти завитки априорно колдовскими, хотя о каких именно завитках шла речь, определить невозможно (судя по году, о вполне «натуральных»). В этом же XIX веке наступает перелом, когда в народном сознании «спорынья-счастье» и «спорынья-рожки» начинают разделяться — наблюдения за частыми эпидемиями и постоянная разъяснительная работа властей и врачей все-таки вырабатывает у крестьян некоторых деревень (но далеко не всех, по разному в различных регионах) понимание опасности спорыньи. Правда, уничтожать такой урожай крестьяне все равно бы не стали, они могли только пытаться продать его в соседнюю деревню или в город, так что отравленное зерно в любом случае всегда находило свои жертвы:

…въ 1885 и 1886 годахъ я наблюдалъ отдѣльные случаи заболѣванія рафаніею, на которую приходится смотрѣть, какъ на болѣзнь, свойственную этой мѣстности; и дѣйствительно, крестьяне знакомы издавна съ этою болѣзнью, хорошо знаютъ причину ея и какъ только замѣчаютъ обильный урожай спорыньи, то стараются поскорѣе сбыть хлѣбъ въ видѣ муки на сторону, между прочимъ также и въ Кiевъ, какъ ближайший крупный рынокъ; такъ, въ 1880 году въ Кiевѣ наблюдалась рафанiя, обязанная своимъ появленiемъ сбыту хлѣба съ спорыньей изъ с. Вишенки, остерскаго уѣзда[123].

На Ярославщине даже при обезвреживании залома урожай уже считался испорченным, и его не брали для домашнего употребления, а старались сбыть на сторону. И это было со стороны крестьян разумно — такой урожай опасен (моральный аспект действия «накорми ядом соседа» нас тут не интересует — да и не изменилось с тех пор ничего, только метод теперь чаще действует на уровне стран, а не отдельных деревень). Насколько хорошо эта опасность осознавалась крестьянами, а насколько это действие (когда-то кем-то логично предложенное) уже стало ритуалом — другой вопрос (любая рациональная мысль в архаичном обществе обречена выродиться в ритуал или стать частью культа).

Колдовские закрутки (уже почти потерявшие в народном сознании связь со спорыньей) часто упоминаются в художественной литературе. Что они изначально обозначали, никто уже давно не понимает. Писатель Владимир Короленко родился в Житомире и хорошо знал о распространенных (особенно в Полесье) колдовских «закрутах», он упоминал о них в рассказе «Глушь», где православный священник отец Ферапонт развязывает «закруты» на хлебной ниве, ничуть не смущаясь исполнением этого «языческого» обряда — обряда, который сам же охарактеризовал как «плод суеверия и невежества». В рассказе Короленко «В дурном обществе» тем же занимается колдун Тыбурций:

Вследствие окружавшей Тыбурция тайны, в числе других профессий ему приписывали также отличные сведения по части колдовского искусства. Если на полях, примыкавших волнующимся морем к последним лачугам предместья, появлялись вдруг колдовские «закруты», то никто не мог вырвать их с большею безопасностью для себя и жнецов, как пан Тыбурций[124].

При этом реального физического действия закруток Короленко не знал. И когда столкнулся с неким загадочным явлением в глухой вятской деревне — предположить, что же именно случилось, не смог. Зато классик литературы оставил нам описание того, что мы вполне можем посчитать эрготинным психозом.