Второе дыхание (СИ) - Дора Шабанн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тебе сорок, ты давно прочно замужем и с детьми, а страсть и любовь в твоей жизни есть только в книгах, которые ты сотнями читаешь.
Вроде же, с точки зрения общественной морали всё хорошо, но ты-то, пребывая внутри всего этого, чувствуешь же? Что не всё? Что живёшь ты для других? Что для себя у тебя ничего нет, иногда кажется — и тебя-то нет.
И чего тебе делать?
Ведь разводиться, посреди полного семейного благополучия, — безумие! Да тебя дорогие родственники в дурку засунут отдохнуть на пару месяцев, нервишки подлечить, затем «на воды целебные» отконвоируют, а потом ты уже «перебесишься» и снова настанет на ваших болотах тишь да гладь, да божья благодать.
Вопрос, сколько ты после этого проживёшь, остаётся открытым, ибо все болезни от нервов, а твои на взводе уже лет тридцать, последние двадцать — натянуты, а крайние десять — звенят.
Пора бы им полопаться, нет?
А потом ты, вся такая звенящая, приходишь к терапевту с мыслью обсудить ваши отношения с детьми, которые тебя вроде как сильнее всего беспокоят. И через двадцать минут, внезапно, обнаруживаешь, что давишься водой, хрипишь и икаешь, когда пытаешься произнести «страшное слово». Потеешь, моргаешь, потом трясёшься, как при лихорадке, а после — плачешь.
Но уходишь, по истечении часа, с гордо поднятой головой, хоть и шмыгая носом.
Слово произнесено.
21. Артем. Июль. Санкт-Петербург
Как идёт твоя жизнь, когда работа захватила целиком?
Идёт хорошо. Но мимо.
Артём совершенно случайно, между эскизной прорисовкой и чертежами, узнал, что Верочка уже третью неделю на морях в первом на лето спортивном лагере. А когда вернулся из очередной командировки, с удивлением увидел загорелую и подросшую дочь на кухне, где она деловито готовила себе капучино на новой замороченной кофемашине, и это в двенадцать — то лет?!
Кадрами кинохроники пролетают перед глазами дети: Надюша с полотенцем и пижамой в охапку уходит вечером ночевать к бабушке в соседний дом, ибо мама и папа всю неделю на работе, а Люба в саду; Любочка, прижимая к груди любимого, подаренного крёстной, замызганного зайца, вылезает из машины жены и спрашивает: «Ты опять уезжаешь?», на что можно ответить только: «Да, милая, у папы работа!» и погрузить ручную кладь в недра прибывшего такси; Вера, гордо фыркнув, удаляется вверх по лестнице в себе в комнату, после простого вопроса: «Какие планы?».
И жена. Жена, в прихожей с понимающей грустной улыбкой, ерошащая тебе волосы на затылке, спрашивающая: «Всё ли ты взял, и встретят ли тебя по прилёту?», а после, отвернувшись, созывающая детей на выход, кого — куда. У них тут без него своя жизнь. Он даже не может сказать, кто из его детей сейчас где находится и чем занят. Он хороший отец? Спорно. Да, они сыты, им есть где жить, они одеты и обуты, но как давно он сам последний раз говорил с девочками о том, что им интересно и чем они живут? Смотрят всё ещё «Смешариков» и «Барбоскиных» или что-то другое уже пошло?
А на работе всегда: важные проекты, ленивые коллеги, требовательный Шеф. Да, он, Артём, много сделал для родного Бюро, но плюшки на него упадут лишь при определённых условиях. И с выполнением этих условий что-то как-то непросто идёт.
Отвозя в выходные Веру во второй спортивный лагерь, рискнул спросить:
— Как тебе всё это? Дома почти не была.
— Нормально. Дома Надька всё время воет, из бабы Леры конфеты выманивает. На качелях я накачалась, на батуте напрыгалась, — Вера спокойно отворачивается и утыкается в телефон.
И что добавить?
— А мама? Люба? Не скучаешь по ним?
В ответ равнодушное:
— Вижу, всё равно, редко.
Как так вышло? Что с семьёй случилось? Как он это пропустил?
Ясное дело, как — на работе жил.
22. Ульяна. Июль. Санкт-Петербург
Лето, ах, лето! Куда же ты бежишь от меня с такой скоростью? Я не успеваю за тобой…
С утренней почтой неожиданно получила от бухгалтерии запрос на подтверждение отпуска. Он, оказывается, у меня через две недели должен начаться. Это что? Уже июль? Боги, что же это творится-то?
Я же ничего не успеваю…
Стоп. Разве? Отставить панику.
Ревизия всесемейного состояния: Вера в пятницу возвращается из второго лагеря; у Любы как раз к началу отпуска должен смениться дежурный сад; родители только что прилетели с моря (опять разругавшись в пух и прах, но, тем не менее); брат бродил по горам месяц назад; сестра обычно отдыхает зимой, а нынче и вовсе — собирается к Шуше в Тиват на Новый год.
Полтора месяца еженедельной терапии слегка проветрили мне мозг, вдохнули сил и желания творить, подарили немного спокойствия на работе и в быту. А тут уже и отпуск.
Так, сверим часы:
— Милый, я на минутку. Ты помнишь, что в пятницу возвращается Верочка, а через две недели у нас отпуск? — не люблю звонить мужу во время работы: он вечно то на селекторе, то на совещании, но тут обстоятельства вынуждают.
— Уль, я сейчас занят.
— Понимаю, но это срочно и важно. Для нас, — не нравится мне этот тон и попытка отложить разговор.
— Я же тебя просил перенеси отпуск на осенние каникулы?
— Что? — хорошо, что не ультразвук, а шипение включилось от офи… удивления.
Тяжкий вздох в трубку, слышу скрежет отодвигаемого кресла, быстрые шаги и следом невероятное:
— Мы же говорили с тобой в начале июня, что, из-за моего срочного и очень важного тендера, поедем на море в октябре. Что, ты забыла, что ли? Вроде в нашей семье у меня горящие проекты… — лучшая защита, говоришь? Нет, я не настолько в бытовом колесе закрутилась.
— Возможно, у тебя есть ещё кто-то, с кем ты обсуждаешь свой отпуск, — да, я злобно-ехидная язва, — но конкретно мне ничего подобного ты не говорил. Поверь мне, Никитский, такое я бы не забыла!
Тишина, перестук пальцами по динамику смартфона, а потом покаянное:
— Уль, прости. У меня тут заметка, что надо тебе сказать про перенос отпуска есть, а отметки о выполнении нет. Прости, замотался.
Нет. Нет во мне ни капли прощения. Да мы этот несчастный отпуск год планировали, обсуждали,
