Пресс-центр. Анатомия политического преступления - Юлиан Семенов

Звонили беспрерывно; Папиньон отвечал так, как ему сказал Шор; корреспондент "Геральд трибюн" связался с комиссаром полиции Матэном, пожаловался на нарушение закона об ответственности чинов сыска за гласность информации; Матэн пообещал разобраться и решил было уехать из офиса, понимая, что и ему не будет покоя, но, как раз когда он собирался надеть легкое пальто из невесомой ангоры, секретарь сказала, что на проводе мистер Джон Хоф, просит соединить его хотя бы на три минуты; шеф знал, кто такой Джон Хоф, подошел к аппарату, не уследил за лицом, почувствовав гримасу некоторого подобострастия, рассердился на себя, ответил поэтому сухо:

— Комиссар Матэн слушает.

— Доброе утро, комиссар, спасибо, что нашли для меня время… Меня замучили покровители из нашего посольства, в газетах появились странные сообщения, связанные с трагической кончиной Грацио, он был большим другом Штатов, его самоубийство всполошило всех… Не согласились бы вы пообедать со мною, комиссар? В час дня, — торопливо закончил Хоф, опасаясь услышать отказ, — в ресторанчике Пьера Жито?

Джон Хоф был резидентом Центрального разведывательного управления, жил здесь под крышей вице-директора "Уорлд иншурэнс компани", поддерживал отношения с полицией открыто, как-никак возглавляет страховую компанию; связи его были широки и надежны; комиссар Матэн ответил поэтому:

— А у вас нет никаких сведений, связанных с этой трагедией?

— Кое-что есть.

— Хорошо, я принимаю ваше приглашение, мистер Хоф.

Комиссар снял пальто, попросил секретаря ни с кем его не соединять, сварил себе кофе и вызвал инспектора Шора.

— Изложи-ка мне свои соображения по делу Грацио, дорогой Соломон….

Шор удивился: комиссар обычно не вмешивался в его дела, ждал, когда инспектор сам придет с новостями; за помощью никогда не обращался, волк среди волков, он привык работать в одиночку.

— Еще рано делать выводы, шеф.

— Мне надо быть готовым к разговору с человеком, который интересуется этим делом….

— Не один человек этим интересуется, шеф.

— Тот человек интересуется не ради любопытства, Шор, дело экстраординарное, ищут политическую подоплеку, словом — ты уже читал материалы Пресс-центра — приплели мафию, ЦРУ, КГБ и палестинцев…

— Я не убежден, что он шлепнулся, — Шор пожал плечами. Экспертиза только что прислала мне ответ на повторный запрос: на пистолете нет отпечатков пальцев, а Грацио лежал на кровати без перчаток…

— Ну, а если горничная с испуга вытерла рукоять?

Шор закурил и, вздохнув, заключил:

— Ха-ха-ха!

— Ты будешь шутить, — поморщился комиссар, — когда свалишь дело в архив, пока что тебе не до шуток, Шор. Дальше, пожалуйста.

— Дальше проще. Я установил, что Грацио вызвал на десять утра Бенджамина Уфера и Хуана Бланко… И тот и другой были его доверенными людьми — биржа и международные связи; Хуан искал контакты в России и Пекине, а Уфер выполнял самые щекотливые поручения на бирже. Помнишь эпизод, когда кто-то решил свалить Ханта, пустив бедолагу по миру с его запасами серебра? Так вот, Уфер приложил к этому руку, сработал по высшему классу, никаких улик… Я вызвал их на допрос… Фрау Дорн была невменяема… Обрывки информации… Буду беседовать с нею сегодня, думаю, что пришла в себя… Довольно любопытна его записная книжка… Там телефон посла Гариваса Николаев Колумбо и запись о ленче, который должен был состояться у них сегодня в два часа во французском ресторанчике, даже меню записано: "салад меридиональ", антрекот "метрдотель", на десерт "шуа де фромаж"[7] и "айриш кафе"[8]… Как быть? Имею ли я право вызвать на допрос этого посла?

— Ты сошел с ума? — деловито осведомился комиссар Матэн.

— Отнюдь. Трижды звонила какая-то баба из Гамбурга, она аккредитована в Шёнёф при Пресс-центре, требует встречи, говорит, что ей известны причины, приведшие к преступлению… Прямо говорит, что Грацио убили, и утверждает, что ей известно, кому это было выгодно.

— Кому же?

— Она требует встречи и предметного разговора… Я отказываюсь… Грозит бабахнуть свою информацию…

— Ты знаешь ее фамилию?

Шор медленно поднял глаза на комиссара и кивнул.

— Как ее фамилия? — повторил свой вопрос комиссар.

— Кровс.

— Пригласи ее, не надо ссориться с прессой… Послу Гариваса я бы на твоем месте позвонил и попросил его назначить встречу… Ни о каком допросе речи не может быть…

— Хорошо.

— Как у покойника было с бабами?

— Как у всех…

— То есть?

— Имел двух-трех любовниц, с женой, Анжеликой фон Варецки, давно не живет… — Где она?

— В Торремолинос, это где-то в Испании…

— Тебе не кажется разумным слетать к ней?

— Оставленные жены всегда валят три короба на своего бывшего избранника, стоит ли брать в толк ее показания?

— А если она исключение?

— Бывшие жены не бывают исключениями. Тебе, как шефу, можно позволить себе иллюзии, а я живу грубой явью…

— Я женат вторым браком, Шор, и сохраняю с первой женой самые дружеские отношения…

Шор знал первую жену Матэна, слушал запись ее бесед с тем альфонсом, который спал у нее, когда сыновья уезжали на ферму, оставленную семье комиссаром; как же она говорила о бедняге, что несла — уши вянут! Наивная, святая простота; воистину, стареющие мужчины невероятно глупеют, самая глупая баба в сравнении с ними — Ларошфуко; в сравнении со мною тоже, поправил себя Шор, и я не юноша, пятьдесят четыре все-таки возраст, куда ни крути.

— Я понимаю, — сказал наконец Шор, — наверно, ты прав, я и первым-то браком не успел сочетаться, сплю со шлюхами, это дешевле, чем благоверная, никаких претензий, семь раз в месяц по пятьдесят франков. Коплю на гостиницу в Сен Морице…

Комиссар рассмеялся.

— Разве вам, евреям, надо копить? Обратись в свою общину, сразу соберут деньги, это нам, католикам, трудно жить… Ну, хорошо, вернемся к делу… Кому могло быть выгодно убийство, если это, как ты считаешь, действительно убийство?

— Черт его знает… Сегодня иду на биржу, надо посмотреть, как там. Что же касается меня, я патриот швейцарской конфедерации, в бога не верю, в синагоге не молюсь, акции не покупаю. Еще не научился продавать совесть… А на бирже началась игра… Через пятнадцать минут после того, как я вошел в номер покойника, его акции полетели вниз, кто-то греет на нем руки…

— Вечером или, в крайнем случае, завтра утром я бы попросил тебя рассказать мне, как прошел день.

Шор поднялся.

— О'кэй… Я свободен?

— От меня да, — улыбнулся комиссар, — но не от обстоятельств…

Джон Хоф был, как обычно, весел и резок в жестах (постоянно бил посуду в ресторанах, платил за убыток щедро, поэтому его приходу радовались и хозяева, и официанты; впрочем, он выбирал для деловых встреч маленькие ресторанчики, где официантов не было — хозяин готовил, хозяйка, дочь, сын или невестка обслуживали гостей, очень удобно, полная конспирация, времена крутые, клиентом дорожат).

— Месье Матэн, нас угощают сегодня оленем, ночью привезли с гор, стараются охотники Венгрии, у них на границе с Австрией замечательно отлаженные охотничьи хозяйства… Выпьете кампари? Или, как мы, грубые янки, виски жахнете?

— Немного виски со льдом, благодарю вас.

— Забегая вперед, хочу вас обрадовать: Жиго договорился с кубинцами и напрямую покупает у них самые роскошные сигары, так что я обещаю вам двадцать минут блаженства после кофе.

— Сегодня придется сократить, — ответил комиссар, — в связи с делом Грацио у меня совершенно нет времени, каждая минута на счету.

Он тактично пригласил Джона Хофа к делу, тот был смекалист, к беседе всегда готовился тщательно.

— На нас часто обижаются, — заметил Хоф, — за излишний практицизм… Между прочим, именно из-за этого наш государственный департамент проиграл Франца Йозефа Штрауса; мне рассказывали, как баварский фюрер жаловался друзьям. "Они высокомерны, эти янки, смотрят на часы, прерывают беседу, ссылаются на занятость, никакого такта…" Как представитель крестьянского изначалия, он никогда не простит этой нашей прагматичной, действительно весьма специфической манеры поведения…

— Мы, швицы[9], нация банкиров и лыжников, — ответил комиссар, — и те, и другие в ладу с понятием "время".

Джон Хоф рассмеялся.

— Вы меня прямо-таки толкаете коленом под зад, комиссар Матэн… Хорошо, я готов… Утром у меня было три разговора с Нью-Йорком и Вашингтоном, звонили люди, так или иначе связанные с Леопольдо Грацио… Они потрясены случившимся. Их, понятно, интересуют все обстоятельства трагедии… Сейчас, как вы понимаете, те, кто был с Грацио на ножах, распустят слух о банкротстве и все такое прочее, может начаться паника, он ведь не только строил электростанции и мосты, играл на бирже и вкладывал деньги в рискованные предприятия, он еще давал займы целому ряду режимов, особенно в Латинской Америке… Что, по-вашему, могло привести его к столь страшному решению?