О, боже, снова Париж! Наблюдая за французами - Стефан Кларк

Я знаю, это глупая мальчишеская выходка – разбудить девушку, обрызгав ее холодной водой. Но устоять перед соблазном невозможно. Девушка визжит и корчится, мышцы ее живота напрягаются, груди вздрагивают и затвердевают соски. Потом, если тебе повезет, она соблазнительно улыбнется, и тебе лишь останется встать на колени и поцеловать эту улыбку.

– Не пора ли мне втереть в тебя еще немного солнцезащитного крема? – спросил я.

– Но я же не заходила в воду.

– Ну тогда, может, я сотру старый слой и натру тебя заново? Предосторожность не бывает лишней, когда речь идет о защите от ожогов.

– Это да, но у тебя все руки в песке, и от них я должна защитить себя в первую очередь.

Что ж, торопиться не будем, подумал я и улегся у нее под боком. Мы определенно не были одной из тех парочек, которые пользуются разными полотенцами.

– Ты мокрый, Пол, иди на свое полотенце!

Поспешил я с выводами.

Мы лежали на длинном белом песчаном пляже, на северо-западном побережье острова, что в самом верху куриной лапы. Его нельзя было назвать цивилизованным пляжем – купить что-нибудь из еды и напитков можно было только у студента с тележкой, который курсировал из стороны в сторону по берегу. Примерно в миле от нас, возле старого маяка, стояли два массивных нацистских блокгауза, которые съехали с дюн прямо на берег, но на той полоске, где валялись мы, не было ничего, кроме моря, песка и загорающих. Здесь казалось, будто жизнь человека подчинена исключительно отдыху на морском побережье. Если бы только это было правдой, каким замечательным стал бы мир, подумал я.

Хотя голова моя и была забита сентиментальным мусором, я не мог игнорировать тот факт, что многие парни пытались навеки запечатлеть обнаженную грудь Флоранс. Когда они, проходя мимо, вдруг резко останавливались, чтобы сфотографировать ее (я все-таки загородил обзор одному парню, который, делая вид, будто ловит сигнал, упорно направлял свой мобильник в сторону Флоранс), я, честно говоря, не возражал. Может, потому, что лично мне никто не мешал разглядывать другие роскошные образцы загорелых женских тел, коих вокруг было немало. Этот кусочек пляжа вполне мог стать местом фотосъемки для каталога купальников, куда завезли только трусики. И мы как раз были на границе с тем участком пляжа, где вообще не приветствуется пляжная одежда. Его оккупировали равномерно обугленные на солнце немолодые тела, с сыпью от бритья и татуировками в таких местах, о которых я предпочел бы не знать.

Я не мог смотреть на этих женщин, не вспоминая о Бриджит. И почему, недоумевал я, мужчины, прежде чем нырнуть в воду, чувствуют себя обязанными посвятить несколько секунд разглядыванию каких-то тряпочек, болтающихся у них между ног? Судя по тому, какое самодовольство отражается в этот момент на их лице, туристические фирмы просто обязаны упомянуть эти гениталии в списке достопримечательностей острова.

Не будучи завсегдатаем нудистских пляжей, я обратил внимание на одну особенность мужского тела, которую не замечал раньше. Кстати, ее не показывают даже в самых откровенных фильмах.

– Посмотри на него, – сказал я Флоранс. – Вон там, справа, парень с брюшком и волосатыми сосками.

– Да?

– У него большие жирные яички и крохотный краник.

– Краник?

– Ну или сосиска, как хочешь назови. В общем, дружок.

– А… да. – Флоранс снова легла на спину. Видимо, ее не впечатлил мой прорыв в познании физиологии человека.

– Это даже не пара грецких орехов с чиполатой[72] посередине, а скорее два киви и грибок-пуговка. Тебе это не кажется странным?

– Честно говоря, Пол, если zizi[73] маленький в состоянии покоя, это еще не значит, что он таким и останется, когда возбудится. – Она как будто защищала парня, ей даже хотелось, чтобы он ее услышал. – Знаешь, очень часто у мужчины с виду крохотный член, но dans le feu de l’action[74] он может приятно удивить.

– Ладно, ладно, я понял, спасибо. – Есть женские секреты, которых лучше не знать: скажем, насколько глубоко она изучала особенности возбужденного zizi.

– У тебя что, комплекс? – спросила Флоранс, игриво прищуриваясь.

– Нет, с чего вдруг?

– Ah, les hommes[75]. – Она снова закрыла глаза, так было удобнее философствовать. – Знаешь, вам всем есть что предложить женщине. И лучшие мужчины те, которые знают, что предложить, и делают это со всей щедростью. Не хочу вселять в тебя излишнюю самонадеянность, mon chéri[76], но должна сказать, что ты из их числа.

От этих слов мое настроение резко поднялось, как и то, что скрывалось в моих шортах.

– Но с другими мужчинами, – продолжала Флоранс, – иногда приходится повозиться, убеждая их в том, что они могут доставить женщине удовольствие, даже показывать им, как это делается. Помню одного парня, так у него zizi был гораздо скромнее, чем у тебя, но он…

Вот оно, основное правило жизни, подумал я. Такое же незамысловатое и глубокое по сути, как и то, что нельзя заходить в двери лифта, не убедившись в том, что кабина перед вами. Не комментируй размеры чужих пенисов, иначе сам угодишь в яму.

2

Когда я сажусь на велосипед, меня, как любого нормального парня, начинают одолевать половые проблемы. Хромосомные, если быть точным. Лично мне совсем не хочется, выбиваясь из сил, крутить педали – это мои мужские хромосомы жаждут скорости.

Вот и сейчас они гнали меня вперед, требовали, чтобы я оставил Флоранс позади, пусть медленно катит к дому. Они хотели, чтобы я резко свернул с главной дороги, исколесил все тропки и, сделав крюк, вынырнул прямо перед Флоранс или чтоб, на худой конец, ехал рядом с ней, выписывая зигзаги, не держась руками за руль.

Впрочем, как выяснилось, я работал ногами на пределе своих возможностей, но все равно проиграл бы гонку даже одноногому лобстеру. А все потому, что под каменным навесом дома отца Флоранс хранилось четыре велосипеда, и это были самые дряхлые и самые ржавые велики в истории человечества. Рамы, колеса, цепи и руль были покрыты коричневой чешуей ржавчины; даже резина проржавела, а мне всегда казалось, что это невозможно с чисто научной точки зрения.

Очевидно, велики были куплены вместе с домом, но Флоранс настояла на том, чтобы мы ими пользовались, хотя они превращали то, что могло бы стать приятной шестикилометровой прогулкой по ухоженным велосипедным дорожкам, в великое противостояние лязгающего старого железа и наших беззащитных нижних конечностей.

Честно признаться, красивая девушка на старом велосипеде смотрится особенно сексуально – наверное, все дело в контрасте, это как горячий десерт с мороженым. Но нет ничего сексуального в том, чтобы биться копчиком о твердое, как камень, седло в отсутствие даже намека на подвеску. Каждая трещинка на велосипедной дорожке отдавалась вибрацией в области таза и угрожала перетасовкой зубов во рту.

Возвращение с пляжа на этих ржавых велосипедах могло сравниться разве что с нашим многострадальным путешествием через всю Францию к острову Ре.

Наутро после того, как Бриджит затопила ванную комнату, я попросил Мишеля отвезти нас в Брив, где мы сели на местный поезд и двинулись через Дордонь. Этот train regional, мини-TGV[77], был таким новым, что пассажиры, заходя в вагон, говорили: «О, пардон», поскольку думали, что оказались в первом классе. Кстати, среди тех, кто с комфортом пересекал Дордонь, не было ни одного англоговорящего пассажира, что лишний раз показывает, насколько мы отвыкли ездить на поездах, напуганные страшилками о британских железных дорогах.

Приятная часть нашего путешествия, с удобствами и кондиционером, закончилась, когда мы добрались до Бордо. У перрона нас ждал магистральный поезд (французские железнодорожники в этом смысле очень вежливы – они дожидаются прибытия стыковочных поездов), но беда в том, что мы не забронировали места. А этот монстр из двадцати вагонов был битком набит теми, кто заранее позаботился приобрести билеты для предстоящей миграции вдоль западного побережья от Биаррица до Нанта. Если бы не улыбки отпускников и не пляжная одежда, можно было подумать, что вся Юго-Западная Франция спасается от испанской интервенции. Восьмиместные купе были плотно оккупированы семьями, которые благополучно уплетали заготовленную в дорогу провизию, болтали, играли в карты, а их чемоданы перегораживали коридоры или опасно балансировали на багажных полках, угрожая устроить похрапывающему деду жестокую побудку.

Мы с Флоранс с трудом прокладывали себе путь по вагонам, карабкаясь по горам багажа и людским головам, словно пауки по угольным кучам, пока не сдались, рухнув у дверей туалета вагона первого класса. Здесь нас то и дело беспокоили сердитые пассажиры, которые подозревали, что мы явно не относимся к той категории путешественников, для которой предназначен вагон, а подоспевший контролер и вовсе заявил, что мы должны доплатить за счастье стоять под дверью столь привилегированного туалета.