Учитель афганского - Дино Динаев

Сам себе он казался ангелом: безгрешным и невинным.

Резные ворота выросли внезапно. Чуме показалось, что машина затормозила сама собой, а не въехала бампером и заглохла.

Директор открыл дверцу, как оказалось, это было единственным препятствием, удерживающим его в вертикальном положении, выпал наружу и на четвереньках двинулся к воротам.

Он полз вдоль деревянного забора с аляповато разукрашенными наличниками, пока не уткнулся головой в роскошные дубовые ворота, покрытые медным листом с чеканкой, изображающей русалку с обширными телесами.

Он постучал, не исключено, что головой.

Воротина со страшным скрипом приоткрылась, и открывшая их дородная женщина рывком поставила директора на ноги.

— Вам кого? — строго спросила она.

— Примите друж-жскую российскую делегацию, — с немалым трудом смог произнести директор.

— Проходь, — так же строго произнесла вахтерша.

Директор, пошатнувшись, шагнул вовнутрь.

Он оказался в саду, освещенном слабым расплывчатым светом немногочисленных фонарей. По-ночному молчаливые кроны деревьев висели в воздухе мрачными пятнами. До лужаек свет не доходил вовсе.

В глубине сада возвышался абсолютно белый, словно светящийся изнутри дом, к которому вела песчаная дорожка, но стоило директору на нее ступить, как рядом в кустах залаяли собаки. Лай показался директору ненатуральным.

— Цыц, вы! — прикрикнула вахтерша, и лай сразу сменился мяуканьем.

— Там что, люди? — не понял директор.

— Нет, не люди, — спокойно ответила женщина. — Ты иди, а то время кончится, и мурид тебя опять не примет.

Директор хотел еще что-то спросить, но тут песок зашевелился у него под ногами, и он сразу забыл обо всех своих вопросах. Чума вприпрыжку побежал к дому.

Песок продолжал бугриться под ногами, мало того, директор почувствовал жгучие укусы в босые ноги. Подскакивая от боли, Чума припустил уже изо всех сил.

Сад вдруг ожил. Зашумели кусты, будто по ним прошел слон, кто-то зашевелился на деревьях, перепрыгивая с ветки на ветку, роняя на землю гнилую труху и сухие ветки.

Добежав до крыльца, Чума должен был неминуемо врезаться в дверь, если бы та вдруг не распахнулась, и директор не растянулся на полу носом вперед.

Оглянувшись, он увидел, что дорожку стремительно прочерчивают крохотные извивающиеся тела. Поначалу, ему показалось, что это змеи. Потом он понял, что ошибся.

— Черви, — простонал он.

— Не черви, а пиявки, — поправили его. — Обычные песчаные пиявки.

Чума огляделся, ища невидимого собеседника. Комната, в которой он оказался, была абсолютно пустой, если не считать висевших на стенах зеркал, задрапированных тканью, и остановленных напольных часов с боем. Наверх вело сразу три спиральных лестницы.

У подножия одной из лестниц стоял человек, одетый в цветастый шелковый халат, распахнутый на волосатой груди. Растительность столь щедро разрослась на незнакомце, что забиралась даже на шею, до самого подбородка.

Лицо встречающего поблескивало в свете одинокой рампы без абажура. Когда Чума подошел поближе, то понял причину столь странной иллюминации.

Дело в том, что и лицо незнакомца покрывал слой очень коротко постриженных волос. Лишь в глазных ямках, куда машинка не могла добраться, волос был длинный, и глазки хитро проблескивали, как сквозь заросли.

— Разрешите представиться, мурид, — сказал хозяин. — Как добрались, Анатолий Борисович?

Поначалу, директор не знал, с чего и начать, стоял и ел глазами легендарную личность. Потом его прорвало.

— Уважаемый мурид, позвольте от имени российского народа…

Его прервал самый отвратительный визг, который ему когда-либо доводилось слышать, внезапно донесшийся с улицы. Мурид подскочил к двери и швырнул в темноту палкой, крича:

— Заткнитесь вы, презренные обезьяны! Я на вас в суд подам! — потом он вернулся к Чуме и продолжил уже спокойно. — Я про тебя все знаю.

— Все? — севшим голосом спросил директор.

Мурид, не мигая, смотрел на него черными глазами, в которых вдруг растворились зрачки.

— У тебя есть враг, — сказал он.

— Баобаб?

— Баобабу сейчас не до тебя. Он подумал, что Папа помрет, и очень не вовремя развернул кипучую деятельность по выдвижению Нового Папы, а Старый возьми и не помри. Теперь он не в шутку осерчал и обложил Баобаба по всем фронтам, его счета арестованы, за границу не пускают. Сидит теперича Баобабушка в своей скромной квартирке площадью с футбольное поле и от досады писает в потолок. Хотел офис свой двадцатиэтажный в центре Питера подорвать в отвлекающих, естественно, целях, да все без толку: Папу уже не сбить с курса, а курс этот прямиком по Баобабовским яйцам. Так что Баобабу не до тебя сейчас, — мурид помолчал и продолжил совсем в другой тональности. — А все-таки много ты для народа сделал. Можно сказать, себя не жалея. Тебе этот миллиард на блюдечке должны были принести. А что получается? Ты, оказывается, еще три должен.

— А что делать? Мне, как всегда, не везет. Нет в жизни правды.

— Если нет правды, то существует месть.

— Не понял.

— Когда я говорил о враге, то я имел в виду врага коллективного. Вся эта экспедиция в Плачущее ущелье и есть твой коллективный враг. Они хотят заграбастать не чьи-то там бесхозные деньги, и даже не деньги МВФ, это твои личные деньги. Ведь именно ты, рискуя всем кровью нажитым, провез груз по всей Европе и Азии. А теперь заявляются эти туристы, жадные до чужого добра. Эти деньги не должны никому достаться.

— А ведь верно. Я и сам об этом думал, но не знаю, как сделать так, чтобы мои денежки не достались этим ублюдкам-американцам.

— Американцы-ублюдки! — мурид с довольным видом просмаковал слова, потом вновь посерьезнел. — Надо использовать Баобабовский опыт, который для достижения своих целей стравливает между собой разные группы людей: белых с неграми, обрезанных с необрезанными-не суть важно кого. Баобаб, безусловно, гнус и паразит, чего нельзя, безусловно, утверждать про тебя. Ты могучий мозг. Такую Новую приватизацию провел, ужас. Я хотел сказать, блеск. А теперь к делу. Раз уж ты не смог америкашек в Ташкенте остановить, надо их остановить в Афгане.

— Но как?

— Свяжись с Иван Иванычем. Есть у него хорошая девушка Ширин. Пусть едет в Кабул, там у Иван Иваныча должны быть подвязки. Эту экспедицию надо остановить. И не просто остановить, а остановить окончательно. Бесповоротно. Они должны исчезнуть.

— Не имею права больше задерживать историческую личность, — завершил свою речь мурид. — Иди по дорожке, пока пиявки дремлют.

Чума торопливо направился по тропинке, но необычное зрелище заставило его обернуться. Кусты шумно раздвинулись, выпуская двух совершенно обнаженных женщин с ошейниками и поводками. Они подбежали на четвереньках к стоящему на крыльце муриду и стали тереться о его ноги, повизгивая и полаивая словно собаки.

Мурид заметил взгляд Чумы и строго прикрикнул:

— Не задерживайся! Сейчас пиявки беситься начнут.

Знакомые змейки быстро прочертили песок, следом на Чуму обрушились первые жгучие укусы. Директор припустил по дорожке к выходу.

Пиявки, тем временем, вообще озверели. Видно разглядев, что Чума одет в одну лишь рубаху, они выскакивали из песка и пытались допрыгнуть до частей тела директора, более не прикрытых одеждой.

Подскакивая вместе с проклятыми попрыгуньями, Чума кое-как добрался до ворот.

— До свидания, Анатоль Борисыч, — чересчур уж радушно пожелала дородная привратница, используя для пожатия обьект, уже облюбованный пиявками, да так, что директор взвился на месте.

7.

МУРИД, БРАТ МОЙ.

Стас оставался один в номере, когда зазвонил телефон.

Карадайна не было. Хотя он ничего никогда не объяснял, что-то у него не получалось с визами.

Телефон продолжал по-домашнему трезвонить. Солнце празднично играло на дрожащих колокольчиках, лучи кузнечиками весело скакали по комнате.

— Алло, — сказал Стас, взяв трубку, и мгновение ему казалось, что он слышит на том конце органную музыку.

— Салам малейкум, усто. Здесь Кулахметов.

— Вы ошиблись номером.

— Нет. Ты ведь показываешь дорогу неверным, значит, ты их учитель. Усто.

Когда он упомянул неверных, Стас и вспомнил его. Вернее, как Гарри его крыл, называя варваром и мошенником.

— Мурид?

— Узнал, рахмат. Нам необходимо встретиться и поговорить о важном.

— Приезжайте. Вы знаете, где мы остановились.

— Это невозможно. Мне нельзя выходить за начитанный круг. Брат мой Раннахар строит козни и все время подтачивает его, и ежечасно читая молитвы, я укрепляю круг. Лучше ты приезжай, усто.

Стаса пронзило чувство опасности. Одновременно, очень хотелось поехать, но отлучаться из гостиницы было строжайше запрещено: Карадайн каждый день ездил в консульство и в любой момент мог привезти разрешение на выезд.