Путешествия пана Броучека - Сватоплук Чех

Пан Броучек благоговейно выслушал изысканные стихи, а затем взял белый цветок, который Эфирия протянула ему с обворожительной улыбкой. Растерянно держал он цветок за тонкий стебель, — не зная, куда его девать. «Кажется, эти луняне помешаны на цветах!» — подумал он про себя.

— Очень красивый цветок, — произнес он вслух, дабы что-то сказать, — да какой большой! Это уже не колокольчик, а целый колокол! И до самых краев наполнен росой.

— Да, чистейшей утренней росой, — подчеркнул старец, — настоящим нектаром. Отведай же!

Пан Броучек воспринял его слова как неудачную шутку, но, отдавая дань вежливости, взглянул на старца с улыбкой. Однако вид у хозяина был совершенно серьезный, более того, старец снова поощрил гостя любезным «ну!» Наш друг, желая угодить хозяину и смущенно улыбаясь своему столь ребячливому поведению, слегка пригубил цветочную чашу. В ней действительно оказалась роса, чистая и абсолютно безвкусная водица. Пан Броучек не смог с собой совладать и зарделся, стыдясь того, что унизился, хотя бы и в шутку, до такого смехотворного сумасбродства; он сердито сунул цветок в петлицу сюртука и буркнул себе под нос: — Нет, у этого философа и впрямь не все дома!

Эфирия прощалась с гостями сонетом:

Я ускользаю запахом магнолий,Чтоб возвратиться бабочкой к лианам,Горя, как радуга, над стадом павианов,Как бриллиант, невиданный дотоле.Я райских птиц, играя на виоле,Приворожу дыханием тимьяна,Под кистью вспыхнет пляска диких кланов,Дымящаяся Этна, шабаш троллей.И в голосе, что соловьем дарован,Распустится рулад волшебных ирис.Надев кирасу драмы, я сурова.А ножкой — топ! — звенит веселье, ширясь…Из древа Аполлон родится новый,Из-под резца — Исида и Осирис.

Пообещав сие, Эфирия выпорхнула из комнаты на своих мотыльковых крылышках.

Лунобор с гордостью обратился к пану Броучеку:

— Ну-c, что ты скажешь о моем сокровище? Не являет ли собой этот искуснейшей выделки бриллиант ослепительное чудо образованности? Ради, тебя Эфирия снизошла до образов, заимствованных с земных нив, которые она изучила лучше, чем все наши землеведы вместе взятые. А что если бы свои сонеты она выткала чарующими орхидеями лунных кущ?! Вскоре она возвратится с арфой и флейтой, с палитрой и резцом, с ножичком для резьбы по дереву и трагической маской — вот тогда-то ты изумишься ее многогранному совершенству и на крылах всех искусств поднимешься в головокружительные выси Прекрасного. Я же в довершение духовного пиршества принесу вторую главу из моей «Эстетики».

С этими словами величественный старец тоже покинул комнату, а Броучек заломил руки над головой: «Вижу, что здесь мне не дождаться даже чесночной похлебки! Эта волосатая развалина просто-напросто водит нас за нос. И еще изволь слушать вторую главу да бренчанье на арфе — о господи, быть бы сейчас за тысячу миль отсюда!..» Тут его взгляд упал на лунного поэта, и пан Броучек обомлел от ужаса.

Селенит корчился на полу будто в предсмертной агонии, рвал на себе волосы, царапал грудь и в исступлении бился головой об стену.

— Мать честная, что вы делаете, пан Лазурный?! — вскрикнул перепуганный пан домовладелец. Что с вами?!

— О подлый змий! Убийца! Ты меня лишил владычицы мечтаний, сердца и души! Не продлевай же пытку! Милосерден будь! И острие кинжала ты вонзи мне в грудь!

— Что? Ну, это уж вы хватили через край! Если я правильно понял вашу лунную болтовню, то, кажется, вы думаете, что я отбил у вас Эфирию? Вот уж чего и в мыслях не держал! Скажу откровенно: кисейные прелести не в моем вкусе. И сильно сомневаюсь, чтобы я мог удовлетворить ее лунные запросы. Что вам внушило эту безумную мысль? Наверно, сумбурные стишки, где она обозвала меня верблюдом. Уж не думаете ли вы, что она влюбилась в меня с первого взгляда?!

— О, хватит и мгновенья, чтоб любви стрела навек вонзилась в сердце, душу обожгла! Ха-ха! В душе бушует ярость, в сердце — ночь… Прочь от измены гнусной! Прочь! Прочь!..

— В смысле — прочь отсюда? С превеликой радостью! Хоть на край света! Лишь бы выбраться из этого философского логова, где не дождешься даже заплесневелого сухаря!

Селенит бросился к окну.

— Туда?! — воскликнул пан Броучек. — А, верно, свистнете своей кобылке?

— Обычно из подобных домов и при подобных обстоятельствах, наставительно отозвался Лазурный, — мы спускаемся по связанным вместе рыцарским перевязям или по вуали обожаемой девы. На сей раз мне сослужит службу немой свидетель моих страданий.

И, привязав простыню (то бишь носовой платок) к лепному высокохудожественному карнизу, он стремительно скользнул по ней в бездну.

Пан Броучек не решался повторить его головоломного трюка. Но тут ему почудились за дверью шаги философа с рукописью и мелодичный аккорд арфы.

С отчаянной решимостью последовал он примеру Лазурного. Однако не сумел как следует ухватиться за простыню, руки скользнули по мокрому от слез полотнищу, и пан домовладелец стремглав полетел в бездну.

По счастью, он угодил как раз на хребет крылатому коню и очутился за спиной у пиита. В тот же миг Пегас взвился с обоими всадниками высоко в воздух.

VII

Размышления о лунянках и перспективе брака. Страшная мысль. Полноземие. Земля в первой ц последней фазе. Сколько времени занимает путешествие на Луну. Нежные воспоминания об осиротевших квартирантах. Лунные часы. Первый обед за четыре недели.

Во время этой лихой езды пан Броучек, примостившись за спиной скорбно-задумчивого спутника, размышлял о недавнем приключении и горестном своем положении.

«Ах, Броучек, Броучек, — сокрушался он про себя, — вот какому страшному наказанию подвергся ты за то, что в минуту ослепления возроптал на свою земную судьбу! Земля тебя, видите ли, не устраивала. Ну и сиди теперь на этой распрекрасной Луне! Ты тут уже бог знает сколько времени, а у тебя еще росинки маковой во рту не было… Зато ты навидался и наслушался стольких глупостей, что голова идет кругом. Если так будет продолжаться, то в конце концов и сам полунеешь. В хорошенькую историю влип ты с этой Эфирйей! На Земле ты уже столько лет не знал никаких треволнений из-за женщин, а тут вдруг в первый же день вроде бы кралю подцепил… Да еще этакую прозрачную кисейную барышню, небось одна кожа да кости. Тоже мне удовольствие!.. А ведь шут его знает, может, сия паутина и: вправду в тебя влюбилась… Сердца у лунян такие же ненормальные, как и головы. И как знать, может, лунянки сами выбирают себе мужей! Недаром тут с бабами так цацкаются. Еще, чего доброго, пронюхают, что на Земле ты счастливо обогнул гавань супружества, и окрутят на старости лет с какой-нибудь лунатичкой! Правда, Эфирия обошлась бы мне недорого — вид у нее такой, будто она питается одним воздухом, а уж тележку маргариток и одуванчиков для ее туалета ты сообразил бы почти задаром. А надоест — сдунешь ко веем чертям и баста!» Но тут пан Вроучек утратил свой юмор. Глаза его обратились к небу, к пылающему серпу Земли, и тотчас увлажнились. Он вспомнил, как, возвращаясь из трактира домой, частенько смотрел в радужном настроении на золотистый, лукаво улыбающийся месяц, как еще совсем недавно любовался с Градчан полной луною.

И в голове его мелькнула ужасная догадка…

Ему вспомнилась глава из уже знакомой нам брошюры, где шла речь о том, какой предстала бы Земля наблюдателю с Луны.

Там говорилось, что продолжительность лунных cутoк от полуночи до полуночи составляет двадцать девять с половиной земных суток, то есть почти целый земной месяц. За этот срок Земля демонстрирует селенитам (если таковые вообще существуют, — по невежеству делал оговорку автор брошюры) все четыре превращения, какие за то же самое время претерпевает на наших глазах Луна, — только в обратной последовательности. Когда у селенитов полночь, нам, землянам, Луна не видна, наступает новолуние, зато они лицезреют Землю во всей ее красе. Когда же у селенитов утро, мы видим Луну в первой фазе, а они Землю- в последней, В лунный полдень мы наблюдаем полную Луну, а для лунян наступает, так сказать, новоземие. Когда у селенитов вечер, Луна предстает нам в последней фазе, а Земля лунянам — в первой. Последний раз пан Броучек видел ночное светило в полнолуние, когда для селенитов наступал полдень и «новоземие». Сейчас с Луны он видит Землю в последней фазе значит, на Луне утро, и с той злополучной ночи прошло уже три четверти лунных суток, то есть больше трех земных недель. А значит, миновал срок взимания квартирной платы!..