Схимники. Четвертое поколение - Сергей Дорош

Ждан прибежал, сел напротив, весь измазанный в земле. Торопился, бедняга, боялся гнева моего и молнии с небес, которая поразит нерадивого.

– Умойся, – буркнул я и уже не удивился тому, с каким рвением бросился он к ручью.

Теперь не составит труда уничтожить любой страх, подавить любое сомнение в нем. Подумалось, что можно попробовать учить его, несмотря ни на что, но тут же эта мысль показалась до предела омерзительной.

Ждан тщательно вымылся, выстирал и хорошенько отжал одежду. Фанатик оказался не менее талантливым, чем до того был несостоявшийся ученик. Он уже предугадывает возможные приказы, ведь про одежду я не говорил ничего. Самым разумным было бы признать поражение. Но я не мог сдаться, не предприняв еще одной попытки.

Я вновь превратился в того бедного юношу, который когда-то шел за великим и могучим Экспериментатором. Не было десятилетий обучения и практики. Новая задача. Я не чувствовал Ждана, не мог предугадывать его реакции, не мог даже влиять на него своими обычными способами. Передо мной присело у костра нечто новое, с собачьим взглядом и великой целью в жизни.

– А теперь послушай меня и попытайся понять, – начал я.

Он закивал:

– Слушаю.

– Ты прав, но прав лишь отчасти. Кто-то показал тебе половину картины, другую же утаил. Ты знаешь о богах, в наше время это удивительно. Однако ты ничего не знаешь об их природе. Сами себя мы называем по-другому.

– Значит, вас много? – спросил он, как зачарованный.

– Смотря с чем сравнивать. Больше одного – это точно. – Я усмехнулся, и он ответил широкой подобострастной улыбкой.

– Правда в том, что раньше мы были людьми. Просто однажды в нашу жизнь пришел некто, обладающий нечеловеческими, как нам казалось, способностями.

– Как ты пришел ко мне?

– Не совсем. Я пришел к тебе слишком рано. Нужно время.

– Ты приходишь только к особенным?

Хотелось сказать «да», но я вовремя остановил себя. Не знал, плакать мне или смеяться. Не ждал от паренька такой ловушки. Проще всего было сказать, что он – особенный, избранный. Это помогло бы исцелить его от фанатизма. Но заразило бы ложным чувством собственного величия.

– Я просто прихожу. Ты должен понять, нам все равно, чем живет большинство людей. Иногда мы отбираем кого-то из них и следим. Реже – направляем. Но он всего должен достичь сам, прежде чем мы позовем его за собой. Ваша вера и поклонение не нужны нам. Они нас лишь раздражают. Представь, каждый день к тебе прилетали бы сороки и стаскивали в подарок весь мусор, который они считают ценным. Это тебе понравилось бы?

– Нет. – Он покачал головой.

Я не знал, что с ним тогда происходило, но главное – Ждан вновь начал думать. Я не мог ему рассказать все о нас, не мог даже прямо сказать, что потом буду учить его. Лучший способ исцелить человека от фанатизма – заставить размышлять. И это мне удалось. Я балансировал на тонкой грани между тем, что можно было открыть, и тем, чего нельзя ни в коем случае.

Конечно, мы еще возвращались к этой теме не раз. Все-таки Ждан не был из той породы людей, которые становятся преданными фанатиками. Теперь он занимался еще прилежнее, постоянно следил за мной, перенимая все, что считал полезным. Второе наше путешествие отличалось от первого. Мой спутник вновь нашел себе наставника среди наемников, и на сей раз страх не стал помехой. К концу пути он уже сносно владел ножом и даже начал потихоньку осваивать меч. Ведь как ни крути, а наняться охранником было проще всего. У меня уже сложился к тому времени узкий круг знакомых купцов, знавших, что странный невооруженный человек стоит полноценного десятка наемников. Насчет Ждана мнения разнились, но все сходились в одном: спутник такого полезного человека тоже может быть полезным. В помощники к поварам парень уже не лез, зато всегда находил общий язык с писцами и к концу пути получал денег больше того мизера, о котором договаривался вначале.

В те времена дороги кишели разбойниками самого разного пошиба. Обедневшие крестьяне, разорившиеся ремесленники, дезертиры и беглые каторжники – всех привлекала легкая нажива. Охрана торгового обоза зачастую представляла собой небольшое войско. Работы хватало. Мы не задерживались надолго в одном и том же месте. Ждан, чья вера в меня, как в высшее существо, слегка остыла, теперь тянулся ко всему, что, по его мнению, могло позволить приблизиться ко мне.

Через полтора года ему впервые довелось убить. Дело происходило в лесах севера. Я не любил этих маршрутов. В степи бандитов можно заметить издалека. Мой опытный взгляд всегда вычислял вожака, и я успевал заговорить с ним до того, как сверкнет оружие. Тогда драки удавалось избежать. В лесу же чаще всего понимаешь, что попал в засаду, лишь когда поперек дороги валится подрубленное дерево и со всех сторон начинают лететь стрелы и копья. К тому времени Ждан, превратившийся из замухрышки-подростка в юношу, уже и сам чувствовал результаты от наших утренних упражнений.

Засада была организована на совесть. Даже я не заметил ее до самого последнего момента. Ни о каком организованном отпоре речи не шло. Бандиты набросились разом со всех сторон. За оружие взялись все. Я предпочитал драться голыми руками. Обычно стараюсь избегать подобного, но тогда выбора не было. Я знаю все точки на теле человека, позволяющие легким касанием парализовать его или даже убить. Впрочем, жизни я не отнимал и не отнимаю. Мог бы драться шестом. Длина оружия не имела значения, я бы в любом случае не промахнулся, но контроль при этом ухудшается, и можно случайно убить.

Моего спутника бойцом никто не считал. Охранники каравана – даже те, кто пытался чему-то учить его, – всегда говорили, чтобы в случае стычки Ждан лез под телегу, сидел там и не путался под ногами. Он был послушным парнем, к тому же никогда не рвался в драку. В тот раз он поступил точно так же. Ясное дело, следить за ним было некому. Часть банды составляли дезертиры. Армейская подготовка – вещь серьезная.

Я не знаю, как получилось, что один из нападавших оказался сбит с ног возле той самой телеги, под которой спрятался Ждан. Охранник, посчитав своего противника мертвым, перепрыгнул через него и ринулся на помощь остальным. А слегка оглушенный падением грабитель быстро пришел в себя, и первым, что он увидел, оказались испуганные глаза Ждана. Среди разбойной братии не принято было кого-то оставлять в живых, а уж тем более тех, кто мог узнать лица нападавших. Сами понимаете, в лесу они не жили. Лишь на промысел выходили. А столкнуться в городе нос к носу с ограбленным тобой человеком – верный способ угодить на виселицу.

На миг грабитель и Ждан замерли. Разбойник – не из солдат, прибившийся к ним крестьянский парень. Оба были молоды, неопытны. А потом разбойник перевернулся на бок и, не вставая, попытался ткнуть моего спутника мечом. И тут многочисленные тренировки принесли свои плоды. Когда разум забился, словно испуганный зверек в силках, тело приподнялось само, пропуская отточенное острие, и раскладной рыбацкий нож оказался в руке. Ждан ударил, как заправский головорез, в открытое горло противника, перерезая яремную вену. Грабитель не успел даже удивиться такой прыти паренька, спрятавшегося под телегой.

Я и один из охранников, тот самый, который обучал Ждана, нашли его после боя рядом с трупом первого убитого им человека. Парнишка лежал в луже собственной блевотины и рыдал, размазывая по щекам слезы и чужую кровь. А я уже забыл, как это – отнять первую жизнь.

Ждан опять поставил меня в ситуацию, заставившую почувствовать собственную беспомощность. Ведь казалось бы чего проще – утешить человека? Тем более для меня, способного играть на чувствах целых толп, как на простой пастушеской свирели. Но не хотел я так же поступать с этим пареньком. А по-другому, по-простому, по-человечески – разучился. Наверно, пора вспоминать. Может быть, этот этап нашей жизни служит тому, чтобы каждый вспомнил: прежде всего мы – люди, какими бы способностями ни обладали.

Но тут на плечо мне легла крепкая, мозолистая рука охранника. Он развернул меня и только что пинка не дал, отправляя прочь. Нет, не дал бы, конечно, он прекрасно видел, что я такое в бою, но все-таки сейчас его простая житейская мудрость была нужнее всех моих знаний и способностей.

Странно, вот имени его я не помню. Но в каждом более-менее серьезном отряде встречались такие седоусые ветераны. Они не рвались к власти и потому избегали ударов ножом под лопатку от тех, кто боялся их влияния. Они знали пределы своих сил и потому не лезли на рожон, при этом производя на окружающих впечатление какой-то надежности, что ли. Простые трудяги меча, дожившие до седин. Их уважали. Они были настоящими дядьками-наставниками для молодежи, щедро передававшими свой опыт и не требующими ничего взамен, кроме такой же надежности в бою.

Охранник вытащил Ждана из-под телеги, надавал пощечин, а потом обнял, как сына, утешая. Ему удалось подобрать простые, грубоватые слова, которые подействовали. А потом мой спутник ушел вместе с ним к костру, у которого грелись охранники, пуская по кругу фляги с чем-то забористым и поминая тех, кто не пережил сегодняшнего боя.