В плену у орбиты - Мартин Кейдин

Он рванул на себя рычаг сектора газа, так как был уверен, что самолет падает. Не веря глазам, он смотрел на указатель воздушной скорости: стрелка уже ушла далеко за желтую предупредительную черту; она перешла и запретную красную черту, обозначавшую максимально допустимый предел скорости. А он и не заметил…

Ручка больно стукнула по коленям, он отпустил ее. Лайонз приказал откинуть колпак. Пруэтт ошалел: «Стирман» вверх колесами, с воем пикировал к земле.

Дня два Пруэтт подавленно молчал. До конца недели Лайонз, хмурый и мрачный, заставлял его летать по приборам, по старому «классическому» комплекту — уровень, указатель скорости, альтиметр.

Но однажды Пруэтт, посадив «Стирман», вдруг осознал, что случилось нечто совсем необычное. В кабинете он повернулся к Лайонзу.

— Эд, до меня только сейчас дошло…

Лайонз уплетал пончик.

— Что только сейчас дошло? — спросил он, продолжая жевать.

— Сегодня, великий летчик… сегодня, впервые с тех пор, как началась эта пытка, вы не орали на меня. Господи, сегодня в воздухе вы были просто приятным человеком! Вы не поносили моих предков, не называли меня идиотом и даже ни разу не выругались!

Лайонз отхлебнул кофе и сморщил лоб.

— Ну и что?

— Разве не к чему было придраться?

Лайонз швырнул пустой стаканчик в корзинку. Он неторопливо снял обертку с сигары, откусил кончик, сплюнул в корзину, зажег сигару и выпустил в Пруэтта облачко голубоватого дыма.

— Нет.

У Пруэтта рот растянулся до ушей.

— Вы хотите сказать?..

— Да-да, мальчик. Сегодня у тебя был выпускной экзамен. Со следующим полетом ты как-нибудь справишься в одиночку. Ты только что закончил летную школу, которая называется «получи по заднице от Лайонза».

В тот вечер они устроили шумное празднество. Но самое главное Лайонз приберег на утро. Когда Пруэтт появился на аэродроме, то с удивлением увидел второй «Стирман», стоявший рядом с самолетом, на котором он почти ежедневно летал в течение шести недель.

— Сегодня урока не будет, — пояснил Лайонз. — Сегодня состоится… ну, вроде бы выпускная церемония. Ты полетишь на «Надежном старичке»… — он показал на знакомый «Стирман», — а я на «Желтой смерти», на том самолете. И мы устроим воздушную дуэль. В обоих самолетах есть радио, так что можно будет и поговорить.

На высоте тысячи восьмисот метров они разошлись, а затем с ревом ринулись в лобовую атаку. Вдруг в наушниках захрипел голос Лайонза:

— Ладно, отваливай вправо… Живо!

Оба «Стирмана», сделав глубокие виражи, разлетелись — это была своего рода увертюра к предстоящей схватке. Пруэтт понял, что ему предоставляется полная свобода действий, когда Лайонз махнул ему вслед рукой.

— Посмотрим, как ты справишься со стариком, Кипяток.

Услышав прозвище, которое не срывалось с уст Лайонза уже несколько недель, Пруэтт рассмеялся.

— Ладно, папочка, — крикнул он в микрофон, — держись за ручку покрепче…

Этот полет был поистине вершиной мастерства. Состязание двух настоящих мужчин — у каждого самолет, накрепко «привязанный» к спине; каждый инстинктивно чувствовал свою машину и малейшее ее движение в воздухе, мастерство каждого отточено до совершенства, насколько человек способен этого добиться. Но у одного из них было небольшое преимущество перед другим: Пруэтт усвоил все, чему его мог научить Лайонз, кроме одного — знания, понимания всем своим существом, и умом, и инстинктом, что это такое, когда вражеские пулеметы рвут твой самолет в клочья.

Они неистовствовали почти целый час. На улицах и дорогах люди останавливались, чтобы посмотреть, как два самолета в небе ткут на лету волшебные узоры. Они были похожи то на порхающих стрекоз, то на дерущихся псов. Под конец Лайонз приказал Пруэтту «сесть» ему на хвост. «Сумею ли я не оторваться от него?» — подумал Пруэтт. Лайонз, конечно, испробует все свои трюки, а если надо, выдумает новые, чтобы избавиться от «погони».

Но ему это не удалось. Пруэтт мрачно вцепился в самолет Лайонза, совершенно не отдавая себе отчета в движениях своих рук и ног и ни разу не позволив другому самолету уйти от этого упорного преследования. Что бы ни делал Лайонз, ученик всякий раз успешно парировал его маневр. Что бы ни задумывал Лайонз, ученик разгадывал его замыслы. Казалось, обоими самолетами управляет один и тот же человек — столь равным было мастерство обоих летчиков.

Вдруг желтый «Стирман» затрясся. Пруэтт в ужасе уставился на биплан, который бешено завертелся, совершенно потеряв управление.

— Господи, — прошептал Пруэтт. Биплан беспомощно кувыркался. Пруэтт толкнул рычаг сектора газа вперед и пошел в пике за ним. Он и не замечал, что зовет Лайонза по имени, кричит ему что-то.

Как же он был ошеломлен, когда «Стирман» Лайонза вдруг рванулся вверх и описал над ним коварную и изящную петлю! Пруэтт оглянулся и увидел., что биплан, сверкая винтом, уже «сидит» в нескольких метрах от хвоста его самолета.

Радио Пруэтта ожило.

— А это, мой юный друг, был последний урок. В бою никогда, никогда не верь врагу. Противник всегда опасен, пока ты не увидишь, что либо его самолет развалился в воздухе или врезался в землю, либо летчик выпрыгнул из машины.

Лайонз помолчал.

— Летим домой. Дик.

И сразу же, как бы вспомнив:

— Надеюсь, тебе никогда не придется вспоминать…

ГЛАВА IV

Капсула «Меркурий-7» продолжала полет, беспорядочно кувыркаясь.

Расход энергии был сведен до минимума, капсула пребывала в своеобразном механическом анабиозе: электрический пульс был ослаблен до крайнего предела, необходимого для поддержания жизни ее пассажира. Холодно и безмолвно зияли в вакууме сопла реактивной системы. Космический корабль с единственным представителем человечества на борту продолжал в бесконечном падении огибать земной шар. Половина поверхности капсулы сверкала под безжалостными лучами Солнца, другая была в тени, подсвеченной слабым голубовато — зеленым сиянием — отраженным светом лежавшей внизу Земли.

Капсула была не одинока. Вокруг ее компактного корпуса роились тысячи мельчайших частиц льда и инея. Одни походили на земные снежинки, другие были скручены в причудливые завитки, третьи… их было несчетное множество, бесконечное разнообразие форм. И все они плыли огромным роем вокруг капсулы. Несомая волшебной паутиной переплетающихся сил, капсула «Меркурий» сама в то же время была центром крохотной Вселенной; вокруг капсулы с космонавтом медленно вращались по своим орбитам замерзшие частицы.

Из отверстия в обшивке капсулы в вакуум вырывался пар, но, едва покинув систему, отводящую за борт тепло, вырабатываемое человеческим телом, он мгновенно превращался в иней и лед. Замерзшие частички присоединялись к рою, движущемуся вокруг капсулы.