Открытие себя (сборник) - Владимир Савченко

Словом, сейчас Матвей Аполлонович твердо понимал одно: выпускать Кривошеина из рук никак нельзя.

– Нет, погодите! Не придется вам, гражданин Кривошеин, вернуться к вашим темным делам! Думаете, если вы это… загримировали покойника, а потом уничтожили труп, так и концы в воду? Мы еще проверим, кто такой Андросиашвили и по каким мотивам он вас выгораживает! Улики против вас не снимаются: отпечатки пальцев, контакт с бежавшим, попытка вручить ему деньги…

Кривошеин, сдерживая раздражение, поскреб подбородок.

– Я, собственно, не понимаю, что вы мне инкриминируете: что я убит или что я убийца?

– Разберемся, гражданин! – теряя остатки самообладания, проговорил Онисимов. – Разберемся! Только не может такого быть, чтобы вы в этом деле оказались ни при чем… не может быть!

– Ах, не может быть?! – Кривошеин шагнул к следователю, лицо его налилось кровью. – Думаете, если вы работаете в милиции, то знаете, что может и что не может быть?!

И вдруг его лицо начало быстро меняться: нос выпятился вперед, утолстился, полиловел и отвис, глаза расширились и из зеленых стали черными, волосы над лбом отступили назад, образуя лысину, и поседели, на верхней губе пробились седые усики, челюсть стала короче… Через минуту на потрясенного Матвея Аполлоновича смотрела грузинская физиономия профессора Андросиашвили – с кровянистыми белками глаз, могучим носом с гневно выгнутыми ноздрями и сизыми от щетины щеками.

– Ты думаешь, кацо, если ты работаешь в милиции, то знаешь, что может и что не может быть?!

– Прекратите! – Онисимов отступил к стене.

– Не может быть! – неистовствовал Кривошеин. – Я вам покажу «не может быть»!

Эту фразу он закончил певучим и грудным женским голосом, а лицо его начало быстро приобретать черты Елены Ивановны Коломиец: вздернулся милый носик, порозовели и округлились щеки, выгнулись пушистыми темными дугами брови, глаза засияли серым светом…

«Ну, если сейчас кто-нибудь войдет…» – мелькнуло в воспаленном мозгу Онисимова: он кинулся запирать дверь.

– Э-э! Вы это бросьте! – Кривошеин в прежнем своем облике стал посреди комнаты в боксерскую стойку.

– Да нет… я… вы не так меня поняли… – в забытьи бормотал Матвей Аполлонович, отходя к столу. – Зачем вы это?

– Уфф… не вздумайте звонить! – Кривошеин, отдуваясь, сел на стул; лицо его блестело от пота. – А то я могу превратиться в вас. Хотите?

Нервы Онисимова сдали окончательно. Он раскрыл ящик.

– Не надо… успокойтесь… перестаньте… не надо! Пожалуйста, вот ваши документы.

– Вот так-то лучше… – Кривошеин взял документы и подхватил с пола котомку. – Я ведь объяснял по-хорошему, что этим делом вам не следует интересоваться, – нет, не поверили. Надеюсь, что теперь я вас убедил. Прощайте… майор Пронин!

Он ушел. Матвей Аполлонович стоял в прострации, прислушивался к какому-то дробному стуку, разносившемуся по комнате. Через минуту он понял, что это стучат его зубы. Руки тоже тряслись. «Да что же это я?!» Он схватил трубку телефона – и бросил ее, опустился на стул, обессиленно положил голову на прохладную поверхность стола. «Ну ее к черту, такую работу…»

Дверь широко распахнулась, на пороге появился судмедэксперт Зубато с фанерным ящиком в руках.

– Слушай, Матвей, это же в самом деле криминалистическая сенсация века, поздравляю! – закричал он. – Ух, черт, вот это да! – Он с грохотом поставил ящик на стол, раскрыл, начал выбрасывать на пол вату. – Мне только что доставили из скульптурной мастерской… Смотри!

Матвей Аполлонович поднял глаза. Перед ним стояла сработанная из пластилина голова Кривошеина – с покатым лбом, вздернутым толстым носом и широкими щеками…

Глава пятая

Самый простой способ скрыть хромоту на левую ногу – хромать и на правую. У вас будет вид морского волка, шагающего вперевалку.

«Пижон из пижонов, мелкач! – ругал себя Кривошеин. – Нашел применение открытию: милицию пугать… Ведь он и так отпустил бы меня, никуда бы не делся». Мышцы лица и тела натруженно ныли. Внутри медленно затихал болезненный зуд желез. «Все-таки три трансформации за несколько минут – это перегрузка. Погорячился. Ну, да ничего со мной не станется. В том-то и фокус, что ничего со мной статься не может…»

Быстро синело небо над домами. С легким шипением загорались газосветные названия магазинов, кафе и кинотеатров. Мысли аспиранта вернулись к московским делам. «Выдержал марку Вано Александрович, даже не поинтересовался: почему задержали, за что? Опознал – и все. Понятно: раз Кривошеин скрывает от меня свои дела – знать не хочу о них! Обиделся гордый старик… Да и есть за что. Ведь именно в беседе с ним я осмыслил цель опытов. Впрочем, какая там беседа – был спор. Но не с каждым вот так: поспоришь – и обогатишься идеями».

…Вано Александрович все ходил мимо, посматривал с ироническим ожиданием: какими откровениями поразит мир дилетант-биолог? Однажды декабрьским вечером Кривошеин захватил его в кабинете на кафедре и высказал все, что думал о жизни вообще и о человеке в частности. Это был хороший вечер: они сидели, курили, разговаривали, а за окном свистела и швырялась в стекла снежной крупой московская предновогодняя пурга.

– Любая машина как-то устроена и что-то делает, – излагал Кривошеин. – В биологической машине под названием «человек» тоже можно выделить две эти стороны: базисную и оперативную. Оперативная: органы чувств, мозг, двигательные нервы, скелетные мышцы – в большой степени подвластна человеку. Глаза, уши, вестибулярный аппарат, осязательные участки кожи, нервные окончания языка и носа, болевые и температурные нервы воспринимают раздражения от внешней среды, превращают их в электрические импульсы (совсем как устройства ввода информации в электронной машине), головной и спинной мозги анализируют и комбинируют импульсы по принципу «возбуждение – торможение» (подобно импульсным ячейкам машин), замыкают и размыкают первые цепи, посылают команды скелетным мышцам, которые и производят всякие действия – опять же как исполнительные механизмы машин. Над оперативной частью своего организма человек властен: даже безусловные – болевые, например, – рефлексы он может подавить усилием воли. Но вот в базисной части, которая ведает основным процессом жизни – обменом веществ, – все не так. Легкие втягивают воздух, сердце гонит кровь по темным закоулкам тела, пищевод, сокращаясь, проталкивает комочки пищи в желудок, поджелудочная железа выделяет гормоны и ферменты, чтобы разложить пищу на вещества, которые может усвоить кишечник, печень выделяет в кровь глюкозу… Щитовидная и паращитовидная железы вырабатывают диковинные вещества: тироксин и паратиреодин – от них зависит, будет ли человек расти и умнеть или останется карликом и кретином, разовьется ли у него прочный скелет, или кости можно будет завязывать узлом. Пустяковый отросток у основания головного мозга – гипофиз – с помощью своих выделений командует всей таинственной кухней внутренней секреции, а заодно работой почек, кровяным давлением и благополучным разрешением от беременности… И над этой частью организма, которая конструирует человека – его телосложение, форму черепа, психику, здоровье и силу, – сознание не властно!

– Все правильно, – улыбнулся Андросиашвили. – В вашей оперативной части я легко узнаю область действия «анимальной», или «соматической», нервной системы, в базисной – область вегетативных нервов. Эти названия возникли еще в восемнадцатом веке; по-латыни «анималь» – «животное» и «вегетус» – «растение». Лично я не считаю их удачными. Может быть, на уровне двадцатого века ваши инженерные наименования более подойдут. Но продолжайте, прошу вас.

– Машину, даже электронную, конструирует и делает человек. Скоро этим займутся сами машины, принцип ясен, – продолжал Кривошеин. – Но почему человек не может конструировать сам себя? Ведь обмен веществ подчинен центральной нервной системе: от мозга к железам, сосудам, кишечнику идут такие же нервы, как и к мышцам, и к органам чувств. Почему же человек не может управлять этими процессами, как движением пальцев? Почему сознательное участие человека в обмене веществ выражается лишь в удовлетворении аппетита, жажды и некоторых противоположных отправлений? Это смешно: «гомо сапиенс», царь природы, венец эволюции, создатель сложнейшей техники, произведений искусства, а в основном жизненном процессе отличается от коровы и дождевого червя разве что применением вилки, ложки да горячительных напитков!

– А почему вам хочется выделять в кровь сахар, ферменты и гормоны непременно усилием своей мысли и воли? – Андросиашвили поднял кустистые брови. – Зачем, скажите на милость, мне вдобавок ко всем делам и заботам по кафедре еще каждый час ломать голову: сколько выделить адреналина и инсулина из надпочечников и куда их направить? Вегетативные нервы сами управляют обменом веществ, не затрудняют человека проблемами – и отлично!