Газета Завтра 922 (29 2011) - Газета Завтра Газета

Как ни объяснять это столкновение, но советский коммунистический режим разошелся с еврейством и был уничтожен как некогда режим царский. Вероятно, этот фатальный для коммунистического режима разрыв между ним и еврейством связан также и с подъемом чувства еврейского патриотизма, произошедшего под влиянием жестокостей, жертвами которых стали евреи, оставшиеся на оккупированной немцами территории. Того, что позже стали называть "Холокостом". Автор не раз цитирует воспоминания реальных лиц и художественные произведения, показывающие, что в атмосфере их господства в 30-е годы многим евреям казалось, что они забыли о своей национальности. Например, согласно воспоминаниям известного философа Виталия Рубина, он учился в одной из лучших московских школ: "Больше половины его одноклассников были евреями. Понятно, что еврейский вопрос там не возникал, и не только в негативном антисемитском его смысле. Он не возникал вообще. Все евреи знали, что они евреи. Но считалось, что все относящееся к еврейству, это дело прошлого". Эта же мысль высказывается очень многими авторами — от самого известного тогда журналиста Ильи Эренбурга до подсудимых по процессу ЕАКа. Но наиболее ярко это выражено в романе В. Гроссмана, герой которого: "…Виктор Павлович ("Пинхусович", но мать переделала его отчество) Штрум (…) никогда до войны не думал о том, что он еврей. Никогда мать не говорила с ним об этом — ни в детстве, ни в годы студенчества. Никогда за время учения в Московском университете ни один студент, профессор, руководитель семинара не говорил с ним об этом". Но вот он получает письмо от матери, последнее перед ее отправкой в гетто, где ее уничтожили немцы, в котором написано: "Я никогда не чувствовала себя еврейкой. А вот в эти ужасные дни мое сердце наполнилось материнской нежностью к еврейскому народу. Раньше я не знала этой любви. Она напоминает мне мою любовь к тебе, сынок". Следующая цитата, это уже текст самого автора: "Последнее письмо матери заставило его услышать "голос крови". Вид освобожденных территорий, "Украины без евреев", как назвал увиденное Гроссман, — мог придать его голосу новую силу". Так возник еще один источник трения евреев, проживавших в России, с окружающим населением. Оказывается, что, как вспоминал Виталий Рубин, "все евреи знали, что они евреи", но это чувство в некоторых случаях не проявлялось, а в других оживало; это загадочное чувство охватывало всех евреев мира при каком-то одним им известном определении понятия "еврей".

Например, Слёзкин пишет: "Был один вопрос, в котором все внуки Бейлки сходились, и вокруг которого можно было организовать их чрезвычайно значительные финансовые, интеллектуальные и политические ресурсы — благополучие их заграничных соплеменников". Как внуки Бейлки определяли, кто является их соплеменниками? Это свойство забывать о своей национальной принадлежности в период благополучия и вспоминать о нем в тяжелые времена, да во всем еще мире, и является, как мне кажется, коренным отличием евреев от других народов. Как же понимать это забывание в период благополучия? Ведь при другом "прочтении" это может быть охарактеризовано как сознательный обман.

Встает вопрос и о Левинсоне, герое повести Фадеева "Разгром", о котором написано, что он "беспощадно задавил в себе бездейственную сладкую тоску, все, что осталось в наследство от ущемленных поколений, воспитанных на лживых баснях". Не выдает ли автор желаемое за действительное? Ввиду того громадного напора, который автор описывает выше, внукам Бейлки кажется вполне реальным предположение, что изменение отношения советской власти к эмиграции евреев является следствием давления советских евреев, советского еврейства. Почему же предполагать, что внуки Бейлки принимают благополучие их заграничных соплеменников так близко к сердцу, а внуки Годл этого свойства лишены?

Таким образом, видно, что евреи в РФ вполне способны играть существенную роль в жизни страны и что есть вопросы, в которых их интересы отличны от интересов основной массы населения. Может быть, с точки зрения какой-то загадочной истории мирового еврейства, непонятной, видимо, и самим евреям, автор прав, считая, что: "Русская фаза еврейского века завершена". Но для русских этот вопрос далеко не утратил своей актуальности и еще долго не утратит.

Теперь можно вернуться к главе первой. Там автор высказывает мысль, что евреи ничего особенного не представляют, таких наций много. Он включает евреев в группу наций, живущих среди других "и выполняющих обязанности, которыми коренные жители заниматься не хотят или не могут". В качестве других примеров таких наций он приводит цыган, парси, китайцев — на Дальнем Востоке и др. Он приводит множество примеров племен в Африке и Азии, которые ведут аналогичную жизнь. Он считает, что черты таких общин воплощены в греческом (или римском) боге Меркурии, и называет членов этих общин "меркурианцами". Как пишет автор: "Они были потомками или прародителями Гермеса (Меркурия), бога всех тех, кто не пасет стада, не возделывает землю и не живет мечом, покровителя посредников, переводчиков и перебежчиков, защитника мастерства, искусства и хитроумия". Жителей окружающего народа он называет "аполлонийцы", видимо, имея ввиду известный в греческой мифологии рассказ о краже новорожденным Гермесом коров Аполлона, — есть такой гомеровский гимн. Мне представляется, что основное содержание книги, главы от второй до четвертой, является самым лучшим опровержением такой концепции. Ведь автор не приводит статистики немецких или венгерских банков, возглавляемых цыганами, парси или китайцами. Никому не придет в голову писать книгу о влиянии цыган или любого из названных автором африканских племен на русскую или какую-либо другую революцию. Если бы концепция автора была справедливой, то немедленно возник бы вопрос: чем же определяется особая роль евреев, а не других "меркурианцев" в русской, американской, немецкой и т.д. истории? Видимо, автором верно замечено свойство евреев быть, как он многократно говорит, "чужаками" в окружающем их обществе. Это одна из причин их влияния, но, вряд ли, она основная. Мне кажется, основная ценность книги Слёзкина "Эра Меркурия" в обилии фактических данных, которые в ней приводятся, а также в ненавязчивости изложения. Часто автор приводит две противоположные точки зрения, но сам воздерживается от того, чтобы высказать свою. Впрочем, симпатии автора книги очевидны. Он дает нам возможность почувствовать движущие силы и эмоции тех, кто, с точки зрения русского читателя, мог бы восприниматься как "противник" в драме, далеко еще не законченной.

Советуем обратить внимание: ковш эконом цены от лидирующей фирмы eurograde.

Анна Серафимова -- Жили-были

Я уличена. В неточности, каковая на поверку может оказаться подтасовкой, умышленным введением в заблуждение, а то и лжесвидетельством. Уличила меня давняя знакомая: "Ты описываешь ситуацию, в которой я принимала участие, и пишешь: мол, мы пили кофе. Но это же неправда! Ты тогда, действительно, пила кофе, но я-то пила чай!"

Говорю, что в данном случае это непринципиально, что никто не назван по имени, такие детали в подобном контексте не играют никакой роли. В конце концов, не пишу же я, что мы сидели в Арабских Эмиратах в ресторане и ели свинину. На другом конце провода взвиваются: "Это очень принципиально, поскольку врач запретил мне пить кофе, и я выполняю его рекомендации! Не надо мне никаких имен называть, я и без того описываемую ситуацию узнала. Вот покажу текст мужу, а он разругается, что я кофе пью. Скажет, не жалуйся потом на здоровье, если врачей не слушаешь. Чего ты меня с мужем ссоришь? Как зачем показывать мужу? Похвастаться хочу, что обо мне написано. Девчонкам покажу, они тоже сразу спросят: "Ты что, кофе пьёшь? Тебе же нельзя". Подумают, что я себя контролировать не могу. Как можно после этого верить тому, что ты пишешь, если ты факты передергиваешь?"

Попытки сослаться на допустимость такой ничего не значащей в данном случае детали, в том числе ссылкой на классиков, еще больше возмутили собеседницу: "Так ты уже себя в классики записала? Ты сначала стань классиком, а потом уже позволяй себе то, что им позволено. А вранье, между прочим, никого не красит, в том числе и твоих любимых классиков".

Разговор плавно, но навязчиво со стороны визави перешёл на тему ужасов и репрессий. Моду на эту тему внедрили среди кроссвордных эрудитов, невежественных мещан с торгашеским или околоторгашеским образованием, которые "учёность свою хочут показать", блеснуть чем-нибудь помимо дебита и кредита. Эту публику то и дело возбуждают, как собачек Павлова, телепередачами на "ужасные" темы. Удивялась: чего неустанно талдычат на разные лады по поводу одной темы, используя зачастую шизофреническую аргументацию?