Двойное проникновение - Виктор Телегин

– Что, сука, добегалась?

– Не стреляйте, – прошелестела Аня, представив вдруг, что она тоже лежит на земле, как Яшин, и таращится в небо стеклянными глазами. – Пожалуйста, не стреляйте.

Она зарыдала.

Гвардеец пнул труп Яшина, посмотрел в углубление под рельсом, присвистнул.

– Ни хуя себе. Взгляни-ка, Толян.

– Да нечего там смотреть. Ясно – берлогеры.

Толян вынул из кармана мобильник. Затренькал кнопками.

– Алло. Алексей Иванович, тут такое дело. На сто двадцатом двух задержали… То есть, тьфу. Девку задержали. С ней пацан был, так мы его успокоили. Да. Берлогеры. Взрывчатку закладывали. Что, Алексей Иванович? Так точно, Алексей Иванович.

– Ну, Толян?

– Иваныч говорит, пристрелить суку, – гвардеец сплюнул. – Надо же чего надумали, твари, военный состав долбануть.

Толян шагнул к Анне, замахнулся. Девушка вскрикнула.

– Ты хоть понимаешь, блядюга, что война идет. Твоя страна кровью обливается, а ты поезд собралась взорвать, сука.

– Да что с ней говорить, Толян. Завалить – да дело с концом.

– Погоди, Андрюх, я хочу хоть что-то до этой твари донести. Может, хоть перед смертью мозги прочистятся.

Толян снова повернулся к Ведуте, сжавшейся в комок, как намокший котенок. Она, дрожа, смотрела в раскрасневшееся от ярости лицо гвардейца.

– Война идет с нашими историческими врагами. Ты что, радио не слушаешь? Каждый поезд, везущий танки на фронт, приближает нашу победу. Наш Вождь…

– Путин – хуй, – вдруг отчетливо проговорила девушка.

Гвардеец словно бы получил пощечину.

– Что ты сказала?

– Путин хуй, – крикнула Аня и, закрыв глаза, заверещала, – Хуй, хуй, хуй, хуй!

– Да заткни ты ей пасть!

– Хуй-хуй-хуй-хуй, – зажмурившись, кричала девушка.

Выстрел.

«Я умерла», – подумала Аня, и тут же поняла, что мертвые не могут думать. Осторожно она разлепила веки.

Андрюха со снесенной напрочь макушкой, лежал рядом с мертвым Яшиным, над ними стоял Толян и удивленно смотрел на пистолет в своей руке.

– Что я наделал? – пробомотал он.

Посмотрел на Аню, повторил свой вопрос. Ведута испуганно затрясла головой.

– Н-не знаю.

Гвардеец сжал виски.

– О, черт, что же я наделал.

Мало-помалу самообладание вернулось к нему.

– Послушай, берлогерша, – он присел на корточки рядом с Анютой. Та невольно отстранилась.

– Да не бойся… Понимаешь, на меня что-то нашло… Я не хотел… Не мог тебя убить… Ты это… Ты красивая… Да, красивая. Я не смог.

Аня во все глаза следила за гвардейцем, и до нее постепенно дошла вся прелесть ситуации: этот здоровенный детина пожалел ее, просто так, как красивую девушку. Из-за нее он только что убил своего напарника.

Она разлепила пересохшие губы, сказала хрипло:

– Спасибо. Спасибо, что не убил меня.

– Что же мне делать-то теперь? – вслух размышлял гвардеец. – Я не могу вернуться… О, черт!

Он схватился руками за голову.

Аня осторожно отстегнула застежку на кобуре. Рука ее легла на рукоять пистолета.

– Что же делать? О, черт, – выл гвардеец.

– Слушай ты, урод.

Толян поднял голову.

На него пялился черный зрак пистолета.

– Что ты… Ах ты сука.

Анна смотрела на сраного путинца, разжигая в себе ненависть. В этой лопоухой стриженной башке одни лишь имперские лозунги и здравницы Великому Вождю. Его не переделать. Легче просто отключить эту башку от любой мыслительной деятельности. При помощи пули.

Гвардеец хлопал глазами, как теленок, ведомый на убой.

Ведута опустила пистолет.

– Поднимайся, путинская тварь.

Толян послушался, с ненавистью глядя на Аню.

– Умеешь управляться с детонаторами?

– Нет, – быстро сказал гвардеец.

– Тогда ты мне ни к чему.

Пистолет вновь уперся в лоб Толяна.

– У-умею, – заикаясь, заорал он. – Не стреляй, я умею.

25 августа 2016 года

Военный грузовик полз по разбитой проселочной дороге где-то на окраине Империи. Солдат-шофер курил самокрутку. Из приемника лился голос (не понятно, мужской или женский), сообщающий об успехах Государства под Мудрым Руководством во Всех Отраслях.

– В Магаданской области собрано более миллиона центнеров зерна с гектара, – сообщил голос. – А теперь, как всегда по истечению часа, прозвучит Государственный Гимн.

Громыхнули фанфары. Солдат заерзал на сиденье. Он привык вставать, когда Кремлевский Хор пел (не пел, вещал) о Мудром и Сильном Вожде, о Стабильности и Процветании.

– Славься, Владимир, славься, Страна.

Солдат оторвал зад от сиденья, буквально повис на руле, пыхтя и отдуваясь. Машина заерзала, из кузова раздались недовольные выкрики. Но шофер терпеливо ждал, когда закончится Гимн. Краска залила его лицо и шею. На лбу выступил пот.

– Мы горди-имся тобо-ой.

Охнув, солдат упал на сиденье, выровнял ход грузовика. Вытер лоб.

– Ухххх!

Началась передача «Лейся, песня», шофер усилил громкость. Он был счастлив.

До Суркова (бывшего Новосибирска) оставалось не меньше часа езды. В крытом кузове грузовика находились два солдата – срочника и девушка-китаянка. Китаезу подобрали в тайге, и было непонятно, как она там очутилась. Но китайцы – Наши Добрые Друзья, и солдаты подобрали девушку. Тем более, что китаянка была красивая: стройная, поджарая. Верхняя пуговка гимнастерки расстегнута и из выреза выглядывают плотные белые сиськи.

– Как тебя зовут-то? – спросил солдат по фамилии Егоров.

Девушка взглянула на него: черные, раскосые глаза. Лицо неподвижное.

– Си Унь.

– Как ты в тайге оказалась? – «официальным» голосом осведомился второй солдат, Севко.

Китаеза вдруг усмехнулась.

– За шишками ходила. Кедровыми.

Солдаты недоуменно уставились на нее, потом расхохотались.

– За шишками ходила, – смеясь, выдавил Егоров. – Далеко ж тебя занесло, блин. От самого Пекина, небось, шуровала?

– От Харбина.

Китаеза скрестила руки на груди, вытянула ноги. Стройные, длинные ноги в обтягивающих штанах цвета хаки.

– Ребят, а вы куда едете?

– В Сурков.

Мрачное облачко набежало на лицо Си Унь.

– А тебе куда надо? – спросил Севко.

Китаеза не ответила, склонилась к ботинку проверить шнуровку.

– Так куда тебе надо? Черт!

В руке Си Унь блеснул маленький пистолет. Маленький, но выстрел из него оказался на удивление громким. Егоров завалился на бок. Во лбу – аккуратная дырочка.

Севко дернул с плеча автомат, но пуля, угодившая прямо в сердце, угомонила его.