Вышибала - Александр Ли

Громила заходит в кухню и не успевает даже вскрикнуть. Я резко всаживаю вилку прямо ему в глаз, подхватываю обмякшее тело, осторожно, чтобы не произвести шума, оттаскиваю его и кладу на пол у окна.

– Эй, Фил, ты где? – слышится через минуту встревоженный голос напарника. – У тебя все в порядке?

Я подхожу к холодильнику и громко хлопаю дверцей. Слышен звон бутылок с пивом и содовой, стоящих на ней.

– Ты что, нашел, чем еще заправиться? Не будь скотом, оставь и мне! Эй, отзовись!

Второй головорез держится осторожнее. Он идет бесшумно, мне видна лишь его длинная тень, падающая на светлый кухонный кафель. Я группируюсь и подготавливаюсь к удару. В дверном проеме показывается ствол пистолета. Я выбиваю оружие из руки бандита, хватаю его за запястье и вонзаю вилку ему в глаз. Кровь, смешанная с глазной жидкостью, брызгает на стену. Тело падает, как мешок с дерьмом.

Я спокойно включаю свет, отмываю от крови руки, потом роюсь в карманах покойников, нахожу ключи от наручников, освобождаю Вилли и говорю:

– Да, Счастливчик, я, конечно, не до конца верил твоим рассказам о том, что творится в городе. Но после всего этого вижу, что дело действительно дрянь.

Лишнего времени на разговоры у нас нет. Скоро Сатанист Джек хватится своих людей и нагрянет сюда снова, теперь со всей сворой. Увидев своих парней мертвыми, он не на шутку рассвирепеет. Поэтому нужно поскорее делать ноги. Я выгребаю из сейфа остатки наличных, коробку с сигарами, складываю в сумку оружие, патроны.

– Трупы забираем с собой, – говорю я Счастливчику.

– Это еще зачем?

– Получим фору по времени. Джек не сразу разберется, что к чему.

Кряхтя, мы заносим в лифт тела, завернутые в простыни. Время стоит позднее. На этаже и у подъезда нет ни души. Все уже давно сидят дома. Высовывать нос в темное время суток – весьма опасное для жизни занятие. Можно без этого самого носа остаться. Мы загружаем трупы в лимузин и уезжаем, выходим сухими из воды, хотя еще недавно я мысленно готовился к встрече со своими предками.

3

Церковь Привилегированного Прощения расположена в высотном здании, выстроенном в форме башни-пирамиды из зеркального пуленепробиваемого стекла. По периметру метровыми буквами вьется бегущая строка: «Только у нас! Ни один кающийся не останется без утешения. Акция месяца – одиннадцатый грех прощается бесплатно!» Эта же реклама крутится по всем телеканалам Бейсин-сити.

Да уж! Оптовая торговля отпущением должна приносить неплохой доход бизнесменам, живущим в нашем городе.

Рядом светится неоновое табло с подмигивающим Иисусом и надписью: «Хочешь выйти замуж невинной? Спроси меня как!» Ниже указан номер телефона.

Церковь стоит на холме и горит, как новогодняя елка. К парадному входу ведут широкие мраморные ступени. К боковым можно подъехать вплотную, что мы и сделали. Площадка в тени олеандров абсолютно пуста, над дверью горит корабельный фонарь.

Неизвестно откуда возникает юный служка. Он распахивает передо мной дверцу автомобиля, помогает выйти и напоминает, что парковка платная. Я не глядя даю ему купюру. В следующее мгновение крылья, нарисованные на спине, исчезают в темном проеме высоких дверей.

Вилли втаскивает падаль в зал по очереди, за ноги. Одна из вилок со звоном падает на каменный пол.

Из полутьмы зала бесшумно появляется дородная фигура. Это пресвитер, он же Силлаг Маккормак, Рыжий Сил, мой друг на протяжении первых семнадцати лет жизни, до моей стартовой отсидки. Я был единственным, кому он позволял себя так называть.

– Ты пришел покаяться, сын мой?

– Каюсь, отче.

– Ну и ладушки. Этих несчастных – в холодильник, мальчик покажет. – По мановению его руки из темноты выныривает тот же самый служка.

Они с Вилли тянут трупы куда-то вперед и вдаль.

– Впервые в нашем храме? Идем, я покажу тебе самый короткий путь к спасению.

– Я видел рекламу, отче. А как это действует на практике?

Вместо ответа пресвитер легким движением головы приглашает меня следовать за ним. В полутьме над алтарем на большом плазменном экране беззвучно идет фильм о страстях Христовых. Пресвитер хлопает в ладоши, и вдоль бокового придела зажигаются лампочки-свечи.

Это место больше всего напоминает старинный зал игровых автоматов. Только вместо «одноруких Джо» здесь стоят аккуратные белые терминалы с улыбающимся Иисусом. Между его рук, разведенных для объятий, светится надпись «Спасутся все». Из динамика льется тихая органная музыка.

На экране высвечивается перечень грехов. Напротив каждого – такса. Блуд и сквернословие обошлись бы мне по десять баксов за каждый. А вот убийство – сотня за одно тело.

На панели, огороженной от чужих взглядов, я нажимаю нужную комбинацию. Загорается надпись «Покаяться», и я сую две сотенных в приемник. Темный экран вспыхивает голубым светом, появляются облачка со щекастыми ангелами, дующими в трубы, и надпись «Мир тебе». Распечатку чека я отменяю – мало ли кто их проверяет.

Потом я еще раз просматриваю список грехов, недоуменно поднимаю глаза и спрашиваю:

– А как же грех Онана, Рыжий Сил? Где он, наш с тобой любимый с детства, самый невинный и приятный?

Пресвитер удивленно вглядывается в мое лицо, его рыжие брови ползут вверх. Потом огромные лапищи обхватывают меня, и я чуть не задыхаюсь в медвежьих объятиях, пахнущих дорогим табаком.

– Тони, старый ты пакостник! Вот уж разыграл! Давно в городе?

– Несколько часов. Но хотелось бы еще меньше. Однако ты не ответил, Сил.

Пресвитер печально махнул рукой:

– Не тот уже грешник пошел. А с появлением девочек из Старого города грех Онана можно считать уже добродетелью.

– Я всегда так и считал. В детстве.

– Да, веселые были деньки.

– Можно сказать и так.

– Не гневи Бога, Тони! Если бы тогда тебя впервые не упекли в тюрьму, кто знает, как сложилась бы твоя жизнь. А так ты стал легендой для всего города, главой синдиката. Мне вон двух лет не хватило, чтобы с тобой пойти. Помнишь ведь, что повязали-то нас вместе.

– Да, этот эпизод забыть трудно! Ведь почти получилось. Десять штук – как с куста! Если бы те легавые не проезжали мимо!.. Бог с ним, с прошлым. Ты как сюда попал? Место пресвитера церкви – последнее, где я мог бы представить себе Рыжего Сила.

– Ах, Тони! Так меня мог называть только ты, а теперь я прошу и тебя этого больше не делать. Попал я сюда по воле Божьей. Направили меня, малолетку, в церковь. Перевоспитываться, значит. Я прихожу, а дом Божий в полном запустении. Убого, тесно, как в конюшне. Священник – размазня. А люди мимо ходят солидные, и ведь за спасение все готовы делиться деньгами – только руку протяни. Главное – показать товар лицом. Пусть каждый думает, что именно он – лучший, единственный, достойный спасения. Так что я просек фишку, основал свою церковь, нашел последователей и помощников. Лет десять назад приехал сюда, возвел храм, поставил электронные боксы-исповедальни. И люди к нам потянулись. В воскресенье весь паркинг забит под завязку. Выездные проповеди с причастием, опять же. Клиника богоугодной хирургии очень популярна у цыпочек из Старого города. Да и у парней, которые родным лицом слишком засветились. Конференц-зал тоже не пустует. Тут очень серьезные люди стрелки забивают. Везде надо успеть, отовсюду процент капает. Так что, сын мой, добро пожаловать в храм. Кстати, что за покойники, из какой банды? Я должен знать.

– Да мутные какие-то. Напали на мою квартиру.

– И преставились в кухне, как я заметил, не так ли?

– Правильно заметил. Двух сотен зеленых хватит, чтобы отпеть и похоронить их?

– Сын мой, это плата за очищение твоей души от греха. А за утилизацию бренных тел такса другая.

– Узнаю старого доброго Сила Маккормака.

Пресвитер скромно опускает глаза и озвучивает сумму. Я плачу и интересуюсь, когда состоится отпевание и утилизация. Пресвитер с достоинством отвечает, что свято чтит сегодняшний день субботний, как и завещано в Святом Писании.

Насчет завтра он почти обиделся. Воскресная служба, проповедь, работа над спасением душ ближних своих, поддержанием их внутреннего спокойствия и равновесия. Так что не раньше понедельника.

Но оно и к лучшему. До понедельника прихожане еще тел подбросят. Пресвитер отпоет всех скопом. Да и договор с крематорием предусматривает скидки на оптовую поставку клиентов.

Насчет сохранности тел моих незваных гостей он просит не беспокоиться. Морозильная камера промышленная.

– Туда еще и мы с тобой поместимся! – Острит друг моего детства.

Потом он уже серьезно заглядывает мне в глаза и спрашивает, не хочу ли я поделиться чем-нибудь сокровенным, облегчить душу.

– Хочу, – с готовностью отвечаю я. – Желаю очутиться в надежном месте, принять ванну, слушать хорошую музыку, пить выдержанный виски и курить отборный табак. Это сильно облегчит мою душу, заодно порадует и тело.