Поворот - Вадим Фролов

Я быстро наклонился и поднял с пола ту железку и повернулся к нему.

— Ну, подходи, балда несчастная! — заорал я как можно громче. — Подходи!

Парень от неожиданности остановился.

— Тихо ты! — испуганно сказал он. — Не ори!

— А-а! — продолжал орать я, размахивая железкой. — Поджилки затряслись?! Ты, Фуфло! Хочешь знать, о чем меня тот капитан спрашивал? О тебе! Понял? О тебе! И о том… черном. Соседе! Понял, Фуфлиная морда?!

— А т-ты ему ч-что?… — спросил Фуфло, заикаясь.

Ага, голубчики, перетрусили! И я уж совсем обнаглел, не помню, что и орал. Даже чуть не приплясывал от злости. И вдруг заметил, что парень крадется ко мне и в руках у него что-то поблескивает. Я попятился к двери, споткнулся и упал…

— Не надо! — закричал кто-то, кажется, Хлястик.

Я открыл глаза — парень стоял надо мной. Всё. Но тут из темноты кто-то тихо свистнул. Парень быстро обернулся. В углу зашевелилась какая-то тень. «Черный, — подумал я, — сосед, братец!» И вот тут мне по-настоящему стало жутко.

— Беги! — заорал Хлястик истошным голосом.

Я вскочил и вылетел на лестницу. Фуфло выбежал за мной и снизу ухватил меня за штанину.

— Н-ну, смотри, — крикнул он, — если накапаешь кому, не попадайся!

Я рванулся и выскочил в подворотню. Как я добежал до своей парадной — не помню. Взлетел на свой третий этаж и плюхнулся на подоконник. Ноги дрожали, руки дрожали, и дышал я, как Повидло, когда до смерти набегается с собаками. И мысли скакали и скакали, и я никак не мог собрать их. Выкрутиться-то я выкрутился, а вот как буду выкручиваться дальше? Ясно, эта компания боится чего-то. И скорее всего из-за того черного, а что там в подвале был он, это точно — больше некому. С ним, видно, шутки плохи. Значит, надо что-то делать. А что? И я, сидя на подоконнике, начал прикидывать и раскладывать все по полочкам. Получалось вроде бы три варианта.

1. Наплевать и забыть. Не мое, мол, дело.

2. Сказать бате или, например, капитану Воробьеву.

3. Никому ничего не говорить, а действовать самому.

Злой как черт я обмозговывал эти варианты, и ничего путного в голову не приходило.

Конечно, легче всего наплевать и забыть. Какое мне дело и до Веньки и до этих подонков. Все равно рано или поздно их милиция заберет. И Венькиного братца шуганут куда надо. Но тут выходило, что я попросту трус. Как ни верти. И еще хуже выходило: ну, я забуду, а они какую-нибудь пакость сотворят и кто-то пострадает, если я наплюю. Я, может, и знать даже не буду, кто там пострадает, а все равно очень даже плохо получается! И, значит, хочешь не хочешь, этот вариант не годится. Я просто сам себе никогда не прощу, если из-за моей трусости люди пострадают.

Вариант второй, кажется, самый простой. Сказать — и все! Пусть милиция разбирается. Но, во-первых, почему-то здорово было жалко Веньку. Он тут вроде бы и ни при чем. Не виноват же он, что у него такой братец. А отдуваться скорее всего ему придется. Черный сразу догадается, что это Венька про него кому-то проболтался. И скорее всего именно мне. Ведь он понял тогда у школы, что мы с Венькой хорошо знакомы. Получалось, что и мне надо поберечься. Фуфло ведь предупредил. Злился я на себя, а все-таки здорово трусил. Ну, ладно, положим, с этим я бы кое-как справился, а вот как быть с М. Басовой. Обещал же я ей ничего не говорить ни отцу, ни вообще милиции. И так она меня не очень-то уважает, а попробуй обмани ее! Ого-го! Ничего хорошего не жди тогда. Половинкин, несчастная твоя голова.

Теперь вариант третий. Действовать самому. А что я могу сделать сам, один? Ну, не один — возьму на подмогу «рохликов». Значит, надо им рассказать все. Опять плохо, да и надежда на них плохая — здесь дурацким смехом не отделаешься. Ну, допустим, я могу припугнуть этого черного, чтобы он сматывался, да поскорее, мол, милиция им уже интересуется. Так черта с два его припугнешь. Он и сам так припугнет, что и костей не соберешь. И если он даже уберется подобру-поздорову, так и в другом месте может разных дел натворить. И опять от этого Веньке кисло будет.

Да-а! Не приходилось мне до сих пор такие задачки решать.

В общем, думал я думал, прикидывал и прикидывал так и этак, и решил вот что:

1. Ничего я сам толком не придумаю. Надо с кем-нибудь посоветоваться. Только так, чтобы этот человек ничего не понял. Дескать, вот как поступить, если такой случай случится? Как бы, например, дядя Саша, летчик, поступил?

2. Поговорить начистоту с Венькой, но так, чтобы он не догадался, кто мне рассказал.

3. Поговорить с М. Басовой, чтобы она с меня мое обещание сняла.

4. Действовать.

Как дальше действовать — я еще не знал. Это будет зависеть от того, что все эти разговоры и переговоры мне дадут. Но надо торопиться.

Челюсть у меня ныла, губы распухли, но кровь уже не шла, и я, в общем-то, хоть и был ужасно злой, а собой чуток гордился. Все-таки не очень-то я растерялся в этом подвале. Не совсем уж плохо себя вел. Давай и дальше так, Половинкин.

Дома я сразу прошел в ванную. Умылся как следует холодной водой, нашел булавку, зашпилил карман и посмотрел на себя в зеркало. Ничего.

Я пошел на кухню и поставил на плиту чайник. Потом пошел в комнату. Тетки Поли и ребят еще не было. Мама что-то шила, а батя по-прежнему сидел за учебниками и, кажется, действительно занимался.

— Как погулял? — спросила мама.

— Отлично! — бодро сказал я. Наверно, слишком бодро, потому что отец поднял голову и посмотрел на меня.

— А-а! Как дела?

— В порядке, — сказал я.

— Ну-ну, — сказал он и опять уткнулся в учебники.

— Мам, — сказал я, — там на кухне… чайник, наверно, закипел.

Мама удивленно посмотрела на меня.

— Какой чайник? — спросила она.

— Я поставил, — сказал я.

— А-а… зачем?

— Он уже закипел, наверно, — пробормотал я, не глядя на нее.

Отец снова поднял голову от учебников.

— Г-мм… посмотри, Люда, — сказал он, — может, в самом деле кипит… чайник-то.

Мама пожала плечами и вышла.

— Ну, выкладывай, — сказал отец. Он отодвинул в сторону учебники и даже зачем-то смахнул какие-то крошки со стола.

— Ты знаешь, как милиционеров зовут? — спросил я.

— Как?

— «Мусорами».

— А кто зовет? — спросил он и, прищурившись, посмотрел на меня.

— Зовут.

— Нет, кто, кто зовет? — переспросил он настойчиво.

— Ну, разные…

Он встал и вышел из-за стола.

— Нет, не «разные», а дрянь всякая. Вот они-то именно мусор и есть. А где ты слышал?

— Да так…

— Так? Паршиво все это, Сенька. Погано. Так в чем дело-то?

— Пап, а у тебя револьвер есть? — спросил я.

— Пистолет, — сказал он, — только мы его после дежурства сдаем. А что?

— Ничего. Гвозди бы делать из этих людей… — сказал я почему-то.

— А дальше?

— Крепче бы не было в мире гвоздей.

— Хорошо сочинил.

— Это не я. Поэт один. Тихонов.

— А-а. Ну, все равно хорошо. Есть такие люди. Так что все-таки стряслось?

— Ничего не стряслось, — сказал я. Я уже и сам был не рад — зачем этот разговор затеял.

— А зачем ты… чайник поставил?

— Помнишь, ты меня о Веньке Балашове спрашивал?

— Ну.

— Зачем спрашивал?

— Теперь уж неважно.

Обиделся, наверно, на меня, что я тогда ему не ответил. Ну, ладно, все-таки спрошу.

— Зачем он тебе тогда понадобился?

— А что с ним? — переспросил он, глядя на меня очень внимательно.

— Д-да я… не знаю, — промямлил я.

— Ну, раз не знаешь — не о чем и говорить, — сказал он.

«Темнит батя что-то, — подумал я. — А впрочем, я-то тоже… А может, они уже знают о том черном? Это было бы здорово!»

— Чуть не забыл, — сказал я, — тебя капитан Воробьев просил в 20.00 в отдел зайти.

— Так, — сказал отец и снова сел за стол, — так.

Даже и не спросил, где я капитана видел.

— У тебя все, что ли? — спросил он.

— Все! — сказал я.

— Ну, тогда я позанимаюсь еще немного.

Он придвинул к себе учебники и уставился в них, но я видел, что он не читает, а сидит так — думает.

Я вышел на кухню. Мама задумчиво смотрела на чайник. Он еще и не думал кипеть.

— Сказал бы, что с отцом поговорить надо, — немного обиженно сказала она, — а то «чайник»!..

— Не сердись, мама, — сказал я и поцеловал ее в щеку.

Она засмеялась, но как-то вроде грустно.

— Чудны́е вы, мужики. Секреты какие-то. Что я вам, чужая? И так почти все время одна.

— Ну, что ты, мам, — сказал я, и у меня почему-то защипало в носу. — Давай с тобой в кино пойдем. А? Вот сейчас и пойдем.

Она очень удивилась, но и обрадовалась, кажется. А я, подлец, тут же подумал: чего это я вдруг про кино ляпнул? Вдруг согласится, а у меня еще всяких дел невпроворот. Но она, конечно, отказалась.

— Ну, что ты, Сеня?! Спасибо, но куда же я? Неудобно. Поля скоро придет.