Большая руда - Г Владимов

- Не один черт?

- Ты, Витя помалкивай, - сказал Антон, усмехаясь. - Они, понимаешь, корифеи, им видней.

- Пробиться, - объяснил третий, - это значит в большую руду.

- А это какая? - спросил Пронякин. - Маленькая?

- Не маленькая, а просто, должно быть, глыба. Тут, верно, и ковша не наберется.

Третий из них, с розовым шрамом, пересекавшим бровь, и с замусоленным блокнотом в руках, был, наверное, старшим. Он сошел в забой и стал разгребать руду носком сапога. Под ней опять была глина.

- На сколько заводили? - спросил он, не оборачиваясь.

- Метра на два, - ответили двое других.

- А точнее.

Они задрали полы дождевиков и вытащили такие же замусоленные блокнотики.

- На два метра, - сказали они почти одновременно.

- Маловато, - сказал старший и вздохнул. Потом он поднялся к ним. - Это какая отметка? Двести девятнадцать? В воскресенье попробуем массовый выброс. Здесь.

Тень улыбки прошла по их лицам. Они давно мечтали о массовых выбросах. Стоя над забоем, они пометили что-то в своих блокнотиках и спрятали их, все трое, под полы дождевиков.

- Вот так, - сказал старший. И снова вздохнул.

На их лицах оставалось все то же разочарование. Они постояли и ушли, так же не спеша, как и появились, и растаяли в туманной полумгле. Затем Пронякин снова увидел их, поднимающихся друг за другом по деревянной лестнице. Они поднимались к своей палатке, спрятавшейся на краю карьера, в дубняке.

- Пошли, - сказал Антон. - Нечего тут стоять. Вези породу.

- Повезу, что же делать.

Пронякин все стоял внизу, разгребая глину носком сапога. Потом выбрал несколько крупных осколков и набил ими карманы.

- На память берешь? - спросил Антон.

- Что-то не верю я твоим корифеям. Да они и сами себе не верят.

Антон усмехнулся и не ответил. Молча они подвели машину к экскаватору, и Антон спрыгнул с подножки, поднялся в свою кабину и наполнил кузов серой и вязкой глиной, уныло бухающей при ударах о железо бортов. На нее было тошно смотреть. И Пронякин, посмотрев, как она уложена, скривился, как от зубной боли, и молча отъехал. Проезжая мимо забоя, он снова увидел синие, сверкающие под дождем осколки и, притормозив, крикнул Антону:

- Слушай, подводи сюда свою машинку!

- А я чего делаю? - ответил Антон. - Мне там положено ковыряться, я и подведу.

- Давай. Они, понимаешь, корифеи, а ты все ж таки подводи...

Пронякин поднялся наверх сравнительно легко, по старой своей колее, и застопорил у конторы. В тесном коридоре на полу, привалясь к стене, сидели шоферы. Они разговаривали и смотрели на дождь в распахнутую настежь дверь. Он прошел мимо них тяжелыми хлюпающими шагами и кулаком распахнул дверь в комнату начальника.

Хомяков сидел на краю стола, заваленного бумагами, и, раскачивая ногой, диктовал осевшим монотонным голосом:

- ... В текущем третьем квартале текущего тысяча девятьсот шестидесятого года нами было вынуто экскавацией... песков, суглинков и непромышленных, а также скальных пород... скальных пород... общим объемом... Входи, Пронякин, слушаю тебя.

На фоне окна плоско темнел силуэт женщины. Она повернулась и вышла на свет, и он узнал ее. Он танцевал с нею тогда на "пятачке". Только теперь она была в лыжных мохнатых штанах и грела руку в кармашке перкалевой куртки.

- А, это вы! - сказала она. И спросила, чтобы что-нибудь спросить: Что, много воды в карьере?

- Хватает... А вы почему знаете, что я из карьера?

- А потому, что здесь уже говорили про вас.

Она смотрела на него с любопытством, щурясь и положив в рот кончик карандаша. Пронякин, поколебавшись, протянул осколок Хомякову.

- Что это? - Она постучала карандашом по куску руды. - Это синька, Володя.

- Вижу, - сказал Хомяков, не меняя позы. - Откуда это у тебя? Где взял?

- Где взял, там не убудет, - ответил Пронякин. - Пожалста.

Он вывалил все, что у него было в карманах, на стол. Хомяков отодвинул бумаги.

- Давно ты оттуда?

- Только что. Да вот в обед взрывали, полчаса не прошло.

-- Прошло, - сказал Хомяков. - Полчаса прошло. А взрывники не звонили мне.

Пронякин пожал плечами.

- Не знаю. Наверное, сомневаются они.

- А ты не сомневаешься? - Хомяков взял его за локоть неожиданно сильными, цепкими пальцами и легонько притянул к себе. Он был очень спокоен, он снисходительно улыбался, едва заметно, одними глазами, сквозь очки, а все-таки пальцы у него подрагивали, и Пронякин это чувствовал локтем. - Ну что ж, это даже хорошо. Не знаешь, какая отметка?

- Точно не скажу. То ли сто девятнадцатая, то ли двести. В общем, вот так. Это аж в том конце. Как раз где нижний экскаватор стоит.

- Слушай-ка, милый, а ты знаешь, что такое двести девятнадцатая отметка? Это не на том конце и не на этом. Это двести девятнадцатый метр от уровня мирового океана. Понимаешь? А нам обещали умные люди, что промышленный уровень начнется не раньше двести шестнадцатого. Отсюда мораль: три метра вскрыши. Копать нам, не перекопать.

- Что-то не верю я вашим корифеям, - упрямо сказал Пронякин. - И умным людям не верю. Я вот чувствую - копни только поглубже...

- Понятно, - улыбнулся Хомяков. - Успокойся, Пронякин. Выпей воды. Это какой, Риточка?

- Не знаю. - Она улыбнулась тоже. - Третий, наверное?

- Нет, - сказал Хомяков. - Это седьмой. Третий был Коля Жемайкин. Он приволок мне на плече вот эту чертову дуру. Из-за нее у меня теперь не открывается ящик. - Он постучал пяткой по тумбе стола.

- Ну-ка, Пронякин, у тебя силы много... Нет, нижний не пытайся. Тащи любой повыше.

Пронякин с трудом вытащил ящик. Он весь до краев был полон такими же осколками. Пронякин взял один из них и сравнил его со своим. Должно быть, вид у него был ошарашенный, потому что Рита посмотрела на него участливо и как будто с сожалением.

- А ты знаешь, Пронякин, - спросил Хомяков, - что такое джин в бутылке?

- Ну, допустим...

Он не знал, что такое джин в бутылке. Он никогда не пил джина. Он пил обычно водку и пиво.

- Когда ко мне прибежал впервые Боря Горобец и принес вот такой осколочек, я его чуть не расцеловал. И Борю, и осколочек. И побежал в карьер. На полусогнутых. Задрав штаны от радости. Но прошло еще три тысячи лет, и если ко мне еще кто-нибудь придет и притащит вот такую глыбу... вот такую, Пронякин... и скажет: "Бегите, там пошла руда", - я уже не побегу. Я, наверное, запущу в него графином.

Пронякин стоял, тяжело наклонив голову, сминая и разминая в руках кепку. Он чувствовал себя так, точно его уличили во лжи. Он хотел предложить Хомякову поехать с ним сейчас в карьер и боялся, что тот поднимет его на смех.

- Так что я не побегу, - повторил Хомяков. - Если бы ты мне еще машину привез, ну, тут уж не захочешь, а побежишь... Ох, черт, а сердчишко-то все-таки екает. Напугал ты меня. Ну, ладно, Пронякин, я тебя приветствую. Извини, ради Бога, зашились мы тут совсем с этой бюрократией.

- А все ж таки... - сказал Пронякин.

Он не знал, что такое "все ж таки" и почему ему так захотелось, чтобы руда появилась сегодня. Может быть, потому, что ему так мало везло. Может быть, все повернулось бы опять к тем солнечным дням, когда еще не было дождей, когда все как будто хорошо начиналось и никто не говорил ему, что он кому-то колет глаза.

- Ступай, ради Бога, - сказал Хомяков, досадливо морщась. - Не срамись. Ты же умный парень... Дождь идет. Ну какая сейчас может быть руда!..

Пронякин медленно повернулся и пошел к двери.

- Да, постой-ка, - сказал Хомяков. Он снял очки и протирал их мятым серым платком. - Мне говорили, что ты ездишь под дождем в карьер. Это опасно, Пронякин. Я должен тебя предупредить. Понимаешь, это ненужные фокусы. Почина здесь не получится. Подумают, что ты просто гонишься за заработком.

- Может, так оно и есть, - сказал Пронякин.

Он ждал, что они еще что-нибудь скажут ему. А они ждали, когда он уйдет. Он надел кепку и вышел.

В коридоре уже никого не было. И возле конторы тоже никого не было: одни, верно, набились в столовую, а другие дремали в кабинах, прислонясь виском к стеклу. Он стоял посреди пустыря, под моросящим дождем, в грязи, жирно расползавшейся под его сапогами, решительно не зная, куда себя деть. Потом увидел свой "МАЗ", стоящий с полным грузом и невыключенным двигателем. Вот это, пожалуй, единственное, что можно было сделать, не слишком ломая голову, - поехать и высыпать породу в отвал. И он побрел к машине, сел в нее и поехал.

Маленькая фигурка все еще горбилась под навесом и слабо зашевелилась при виде его.

- Совсем забыл про тебя, - сказал Пронякин. - Полезай в кабинку, хватит тебе мокнуть. Да и покушать пора.

- А ты больше не будешь ездить?

- Наверно, не буду.

- Что же ты! - сказала она, усаживаясь. - Ты же только восемь сделал.

- А пес с ними, с ходками. Я, может, сейчас руду повезу. А может, не повезу.

- Руду-у?

- Ага-а...

- Большую?

- Ничего, порядочную.

- Пробились, значит? Ты пробился?

- Да не я. И не пробились, а извлекли. Корифеи говорят, поняла?