Избранные труды (сборник) - Нинель Кузнецова

Так, Н. Д. Дурманов начинает главу о понятии оконченного преступления тем положением, что «об оконченном преступлении можно говорить в двояком смысле или в смысле конструкции оконченного преступления в законе, то есть в соответственной статье особенной части, или же в смысле определения конкретного оконченного преступления в судебной практике»[111] (курсив наш. – Н. К.). Далее Н. Д. Дурманов критикует авторов учебника, которые не учитывают этого обстоятельства, говоря о конструкции так называемых «усеченных» составов в законе. Сам же Н. Д. Дурманов пишет в различных параграфах об оконченном преступлении в законе (§ 1 гл. II) и об «установлении момента окончания конкретного преступления судом» (§ 4 гл. II). Сопоставляя закон и судебную практику, автор делает следующий вывод: «В общем судебная практика Верховного Суда СССР при определении оконченного преступления исходит из характера формулировки состава данного преступления в статье особенной части советского уголовного закона»[112] (курсив наш. – Н. К.).

Подобное утверждение ни на чем не основано и должно быть отвергнуто. Судебная практика понимает оконченное преступление так и только так, как законодатель формулирует составы преступлений. Противопоставление понятия оконченного преступления в судебной практике и в законе является причиной ошибочной трактовки так называемых «усеченных» составов.

Правильно пишут Т. В. Церетели и В. Г. Макашвили в рецензии на книгу Н. Д. Дурманова «Стадии совершения преступления по советскому уголовному праву», что «признание существования двух понятий оконченного преступления, по нашему мнению, лишено оснований. Оно может создать впечатление, что точка зрения суда на оконченное преступление расходится с точкой зрения закона по данному вопросу. Но разве это допустимо, чтобы законодатель и суд вкладывали в одно и то же понятие разное содержание? С таким положением согласиться нельзя»[113].

Рецензенты далее правильно отмечают, что концепция «усеченных» составов – буржуазная концепция. Ее реакционный характер заключается в том, что она вопреки закону решение вопроса об оконченном деянии предоставляет свободному усмотрению буржу азных судей и, кроме того, ведет к расширению уголовной ответственности. Т. В. Церетели и В. Г. Макашвили правильно заключают, что «следует избегать двух понятий оконченного преступления в каком бы то ни было виде, так как с этим связаны тенденции, неприемлемые для советского уголовного права»[114].

В самом деле, понятие «усеченности» состава весьма относительно. Определить, «усечен» ли состав, можно, лишь сравнивая его с другими «не усеченными», то есть «полными», «целыми» составами преступлений. Следовательно, неизбежно появляется необходимость в том самом нормальном, полном преступлении, о котором в свое время писал Биндинг.

А. Н. Трайнин справедливо отмечал: «Закон “усеченных” составов не знает и знать не может. Закон все составы заполняет надлежащими элементами. Необходимо учесть и другое: различие “усеченных” составов логически предполагает существование какой-то средней нормы составов, ниже которой, очевидно, и опускается так называемый “усеченный состав”… Однако хорошо известно, что никаких средних “нормальных” составов не существует и существовать не может: состав преступления таков, каким он описан в законе»[115].

Н. Д. Дурманов считает неудачным термин «усеченный состав» и предлагает в подобных случаях говорить о составах, в которых момент окончания преступления перенесен на более раннюю стадию, то есть приготовление и покушение. Но от подобной замены положение не меняется. Покушение и приготовление, наказуемые якобы как оконченное преступление, тоже предполагают соответствующее оконченное преступление, стадией которого они являются.

Признать «усеченным», например, состав оставления в опасности (ст. 156 УК) можно лишь в сопоставлении с «неусеченным» составом убийства, сравнительно с убийством в составе оставления в опасности не хватает смерти жертвы. Отсюда и делается вывод, что оставление в опасности есть покушение на убийство[116], наказуемое как оконченное преступление.

Приобретение яда или огнестрельного оружия опять-таки рассматривается в виде наказуемого как оконченное преступление приготовления к тому же «целому» составу убийства.

О составе угрозы (ст. 731 УК) авторы учебника «Советское уголовное право» 1952 года пишут даже как о самостоятельно наказуемой стадии убийства (не существующей в действительности) – обнаружении умысла на убийство. Н. Д. Дурманов пишет об угрозе как о действии, создающем условия для причинения вреда объекту[117]. Какому объекту? Очевидно, жизни человека, ибо действительному объекту угрозы, предусмотренному в ст. 73[118] УК, то есть общественно-политической деятельности граждан, интересам коллективизации и т. п. – ущерб причиняется реально[119]. С этой точки зрения разбой, как «усеченный» состав, оказывается самостоятельно наказуемой стадией покушения на хищение, а подлог так же наказуемым, как оконченное преступление приготовлением к хищению и другим преступлениям.

Нетрудно убедиться, к какой невероятной путанице приведет на практике реализация подобного рода положений. Если признать оставление в опасности (ст. 156 УК) «усеченным составом убийства» или самостоятельно наказуемым покушением на убийство, «когда виновный еще не закончил действий, выражающихся в посягательстве на объект»[120] (на жизнь человека), когда «прямым умыслом виновного охватываются не только действия, входящие в состав преступления, но и дальнейшие, направленные на тот же объект действия и их результат, находящийся за пределами данного состава»[121] (на лишение жизни), то это означает, во-первых, полное искажение как состава оставления в опасности, так и самого учения о составе преступления вообще, и, во-вторых, лишает суды какой бы то ни было возможности решить практически важный вопрос о разграничении оставления в опасности и покушения на убийство.

Получается следующая картина: последствия при оставлении в опасности (ст. 166 УК) «усечены», то есть лежат за составом, и так как эти последствия охватываются прямым умыслом виновного, то вина оказывается также за составом оставления в опасности, ибо вина есть субъективное отношение к общественно опасным последствиям. Кроме того, и объект (жизнь и здоровье жертвы) также находится за составом. Таким образом, оказывается, что все элементы, за исключением действия и субъекта, вынесены за пределы состава.

В действительности же состав оставления в опасности ничего общего с убийством не имеет. Объектом его является не жизнь, а безопасность человека. Объективная сторона выражается в действиях, которые вполне закончены и причиняют реальный ущерб своему объекту. Они представляют собой поставление лица, находящегося в беспомощном состоянии, в опасное для жизни и здоровья положение. Умысел субъекта при этом не выходит за пределы состава, ибо это противоречило бы понятию умысла как признака субъективной стороны преступления. Содержанием умысла всегда является предвидение элементов состава преступления. В данном случае умысел состоит в том, чтобы заведомо подвергнуть жертву известной опасности, но не лишать ее жизни. Если же будет установлено, что «прямым умыслом виновного охватываются не только действия, входящие в состав преступления, «но и дальнейшие, направленные на тот же объект действия, и их результат, находящийся за пределами данного состава»[122] (курсив наш. – Н. К.), то, как правильно пишут Т. В. Церетели и В. Г. Макашвили, виновные будут отвечать не за оставление в опасности, а за покушение на убийство[123].

Именно по тому, направлен ли умысел субъекта на причинение смерти или только на оставление в опасности, и можно разграничить состав преступления, предусмотренный ст. 156 УК, и покушение на убийство. Верховный Суд СССР в определении от 15 марта 1944 г. по делу Г., решая вопрос о разграничении оставления в опасности и покушения на убийство, указал, что умышленное создание родите лями тяжелых условий для ребенка с целью привести его к смерти должно квалифицироваться как покушение на убийство[124].

Не менее ошибочным является также рассмотрение изготовления и хранения оружия и ядов как наказуемых в форме оконченных «усеченных» составов приготовления (создание условий) к убийству. Законодатель не случайно поместил статьи, предусматривающие эти преступления, в главу о нарушении правил, охраняющих народное здравие, общественную безопасность и порядок. Объектом этих преступлений являются не жизнь человека и его здоровье, а установленный в СССР порядок хранения и обращения с ядами и оружием. Лицо, разумеется, может, приобретая оружие, готовиться к убийству. Но от этого объект преступления, указанный в ст. 182 УК, не меняется. Появляется лишь необходимость в дополнительной квалификации по совокупности (ст. ст. 19 и 136 УК). Умысел на убийство при незаконном хранении оружия доказывать не приходится, но вовсе не потому, как пишет М. Д. Шаргородский, что это состав особого рода, где умысел на убийство презюмируется законодателем[125]. Он не доказывается потому, что не имеет ничего общего с умыслом состава хранения оружия. Для ответственности по ст. 182 УК с субъективной стороны достаточно того, что субъект предвидит нарушение им системы обращения с огнестрельным оружием и желает ее нарушить.