В особом эшелоне - Всеволод Степанович Королев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Заряжающий, плечистый белокурый сержант Фетисов, взял свою гитару, которую хранил в ремонтной летучке и, усевшись возле танка, тихонько тронул струны. Еще на формировании и в эшелоне он полюбился ребятам своими песнями, то грустными, то веселыми, но всегда душевными, берущими за сердце.
Вот и сейчас, едва заслышав гитару, к Фетисову потянулись со всех сторон танкисты.
— Ну-ка, Миша, сыграй «Еду в танковый полк», — просили они.
Сержант запел тихо, размеренно:
Вечер, поезд, дальний перрон.
Песня, луна и прощанье.
Дай мне руку, Еду на фронт
И говорю: — До свиданья!
Еду, еду в танковый полк
С честью свой выполнить долг!
— Прямо-таки про нас песня, — заметил кто-то из солдат.
А дальше шел припев, раздумчивый и одновременно полный глубокого патриотического чувства:
Пусть нас огонь испытает,
Грозный мы выдержим срок.
Кто Родину любит, тот знает
Только одну из дорог.
Чтобы не стеснять своим присутствием поющих, офицеры вместе с Цетенко уселись в сторонке, слушая слова и мелодию так полюбившейся танкистам песни. Я задавал себе вопрос: откуда эта песня? Почему раньше никогда и нигде я ее не слышал? Может быть, Фетисов сам сочинил? Вряд ли. Во всяком случае, песня хоть и незнакомая, но хорошая. «Молодец, Фетисов! — мысленно похвалил его. — Твоя песня здорово пригодится нашим хлопцам в паузах между боями».
В круговороте войны мне так и не удалось найти авторов этой песни. С годами подзабыл слова, но мелодию помнил хорошо. А хотелось, чтобы песня жила. Был уверен: ее помнили фронтовики. И вот, много лет спустя после войны, я написал текст песни уже в своей редакции. И в феврале 1982 года даже спел по украинскому республиканскому радио. Пришло много откликов, и подтвердилось, что многие до сих пор помнят эту популярную в годы войны танкистскую песню и очень жалеют, что она незаслуженно забыта. А совсем недавно мне удалось установить, что музыку к этой песне написал композитор Борис Фомин.
Позволю себе привести здесь дальнейший текст в собственной редакции:
Там, в походах, в жарких боях,
Образ твой будет со мною:
Ты — заветная песня моя,
Ты — мое счастье земное.
Еду, еду в танковый полк
С честью свой выполнить долг!
Если пора наступает,
Полная бед и тревог,
Кто Родину любит, тот знает
Только одну из дорог.
Пусть в сердцах, твоем и моем,
Вера горит негасимо.
Мы сквозь смерчи к победе придем
И возвратимся к любимым.
Еду, еду в танковый полк
С честью свой выполнить долг!
Всякое в жизни бывает,
Мир так велик и широк,
Но каждый из нас вспоминает
Только одну из дорог.
…Командир полка возвратился поздно ночью. Он привез боевое распоряжение, в котором указывалось, что к Днепру, у Переяслава, подошли авангардные части 3-й гвардейской танковой армии и начали форсирование реки. Полку предписывалось сосредоточиться на юго-западной окраине Переяслава. Маршрут движения: Бровары — Борисполь — Рогозов — Ерковцы — Переяслав. (Позднее Переяслав-Хмельницкий). Таким образом, полк должен был покрыть расстояние свыше ста двадцати километров.
На следующее утро полковая походная колонна запылила по дороге, держа направление вдоль Днепра на юг. Тралы транспортировались на грузовых машинах следом за танками.
Было жарко и безветренно. Огромное пыльное облако неотступно сопровождало колонну. В селах женщины, старики и дети, стоя у своих калиток и прикрывая ладонями глаза от солнца, приветственно махали танкистам.
В Рогозове остановились на короткий привал.
— У всех есть вода во флягах? — спросил командир разведвзвода лейтенант Молчанов своих бойцов, сидевших на автомашине.
— У меня кончилась, — откликнулся младший сержант Валентин Юшкевич.
— Давай к колодцу. Бегом!
Я ехал следом за разведчиками и вышел из машины, чтобы размять затекшие ноги. Вижу, как Юшкевич подбежал к колодцу. Пожилая крестьянка только что вытащила ведро расплескивающейся прозрачно-синеватой воды и поставила его на сруб.
— Пей, сынок, — ласково пригласила она Валентина.
Младший сержант снял пилотку, положил ее в сторонке и, наклонив ведро, осторожно налил полкружки. Выпив несколько глотков, стал переливать воду из кружки во флягу.
А женщина тем временем, взяв пилотку, крепко прижала ее к груди, потом положила на место и бережно погладила рукой.
Позже солдаты узнали от Юшкевича, в чем дело. Крестьянка рассказала, что в такой же самой пилотке летом сорок первого уходил с нашими отступавшими войсками ее сын. Уходил мимо своего дома, все дальше и дальше по дороге на восток. Последнее, что она видела, — это его высоко поднятую руку с зажатой пилоткой, которой он долго махал матери, прощаясь навсегда…
Юшкевич бросил вопросительный взгляд на своего комвзвода, потом на женщину и протянул ей пилотку:
— Берите, мамаша, на память… Берите, берите, у меня найдется…
На глазах женщины заблестели слезы, она смущенно поблагодарила и дрожащей рукой спрятала пилотку на груди.
Юшкевич поднес ей ведро к дому. Он возвращался к машине с застывшей на лице грустной и светлой улыбкой.
— Отдал, товарищ лейтенант… на память… — проговорил он тихо. — У меня у самого мать в Киеве. Не знаю, как она там…
— Правильно сделал. Садись.
— Возьми, Валя, мою новую, — достал пилотку из вещмешка старший сержант Цыпкин. — Ни разу еще не надевал.
Он сам водрузил пилотку на рыжую голову своего товарища.
Сидевшие в машине солдаты притихли, задумались.
О чем они думали? Должно быть, о своих матерях, о своем доме… И о том, что путь к родному крыльцу лежит только через победу…
Полк прибыл в назначенный район к установленному сроку. Ни одна машина не отстала в пути. Танки и колесный транспорт с ходу укрылись в садах и посадках окраины Переяслава, Бабачихи. Моей первейшей заботой, как всегда, было охранение, и я тут же его организовал.
Пока ожидали подхода тяжелых переправочных средств, «юнкерсы» и «мессершмитты» не пропускали ни одной ночи, чтобы не обстрелять или не пробомбить этот район.
Через Псреяслав вели пути к букринской излучине Днепра, где мотострелковые подразделения 3-й гвардейской танковой армии и передовые части 40-й армии в упорных боях постепенно расширяли плацдарм на правом берегу.
К концу сентября войска Воронежского фронта под командованием генерала армии Николая Федоровича Ватутина заняли весь левый берег Днепра на киевском направлении
