Как любить детей - Шалва Амонашвили
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Мудрая любовь к детям — вершина нашей педагогической культуры, мысли и чувств. Сердечность, теплота, доброжелательность в отношении к Ребёнку, — то, что можно назвать общим словом — доброта, является результатом большой, длительной работы педагога над самовоспитанием чувств».
«Мудрая человеческая любовь к Ребёнку и детству — чувство, одухотворённое глубоким раздумьем, богатством мысли. Духовная пустота никогда не пробуждала и не питала подлинной любви».
«То, что мы вкладываем в понятие любовь учителя к детям, любовь детей к учителю, начинается… с удивления, с благоговения одного перед духовными богатствами другого и прежде всего перед богатством мысли».
«Любовь учителя к детям рождается в горении, в борьбе за человека, нередко — в муках».
Меня поражают сердечные откровения Василия Александровича. Посмотрите, как он пишет:
«Если бы я не познавал многогранности человеческого в Ребёнке, если бы каждый день не открывал перед собой чего-то нового в каждом Ребёнке, все дети казались бы мне похожими друг на друга — я не видел бы Ребёнка. А тот, кто не видит Ребёнка, не может и полюбить его».
«Я не могу себе представить, чтобы Ребёнок когда-нибудь надоел мне, чтобы я перестал любить его».
«В самих детях, в их оптимистическом мировосприятии — источник моей любви к ним. Мне хочется быть с детьми. Особенно сильным становится это желание тогда, когда по каким-то своим внутренним причинам я чувствую упадок духовных сил. Знаешь, что общение с детьми вдохновит бодрость, пополнит духовные силы, и потому в такие минуты больше, чем когда-либо, стремишься быть с детьми».
Василий Александрович не «из пальца высасывает» эти истины. Он описывает свою действительную педагогическую жизнь, описывает судьбы отдельных детей, которых преобразила и спасла его любовь.
«Было бы наивно, — говорит он, — представлять себе дело так, что все дети, которые приходят в школу, — красивые розы; и учителю не остаётся ничего, лишь только любоваться ими. Есть розы, есть и чертополох. Сколько приносят с собой дети уродливого, сколько бывает такого, когда сердце детское — как гнойник, как язва, корни которой уходят в глубину тех дней, когда перед Ребёнком только открывалось оконце в мир. Бывает, смотрят на тебя не чистые, честные, откровенные, а наглые, лицемерные глаза».
«Разве можно всё это любить?» — ставит он вопрос и даёт такой ответ: «Я люблю Ребёнка не таким, какой он есть, а таким, какой он должен быть. И когда удаётся очистить сердце детское от гнойника и язв, когда в глазах Ребёнка сияет одухотворённость красотой, а не блуждает лицемерная усмешка, я люблю этого настоящего человека, ибо в нём — частица моей души».
Откуда такое глубокое чувство и понимание Любви?
Василий Александрович дал мне и всему учительству, всем педагогам, всем воспитателям ответ на вечный вопрос, от которого мы увиливали. Это так же, как дал человечеству ответ на вечный вопрос Иисус Христос.
Спросите у Иисуса Христа, для кого он пришёл на Землю?
И мы услышим: «Я пришёл призвать не праведников, но грешников».
Спросите: кто имеет нужду во враче?
Он скажет нам: «Не здоровые имеют нужду во враче, но больные».
И что сделает пастух, если было бы у него сто овец, а одна из них заблудилась?
Иисус ответит: «Не оставит ли он девяносто девять в горах и не пойдёт ли искать заблудившуюся? И если случится найти её, то, истинно говорю вам, он радуется о ней больше, нежели о девяносто девяти не заблудившихся».
Только наивный спросит у Иисуса Христа: «Это как, Господи, всех, что ли, надо любить?»
Ибо мы имеем от Него вечную заповедь: «Возлюби ближнего своего как себя самого».
А теперь спросим у Василия Александровича: кому мы — учителя, воспитатели, педагоги — нужны, тем, которые уже воспитаны и обучены, или тем, кто в этом нуждается?
Спросим ещё: всех детей, что ли, нам любить, или тех только, которые сами уже любят нас?
Спросим по-другому: неужели любить нужно того, в сердце которого поселилось зло, и того, в глазах которого цинизм, и того, бессердечного и жестокого, бездушного и безнравственного? Любить этот «чертополох», этих духовных уродов?
Мы уже получили ответы на эти вопросы. «Да-да-да, — воскликнет Василий Александрович ещё раз, — всех, всех, всех детей нужно любить». И расскажет о том, как, любя «уродов», вылечивал их.
Вот о каком открытии читаю я в программной статье Василия Александровича:
«Искусство нашей профессии состоит в том, чтобы, ненавидя зло, не переносить ненависть на того, в чьей душе живёт оно».
А дальше расшифровывает эту идею:
«На мой взгляд, подавляющее большинство конфликтов между учителем и „неисправными“, „безнадёжными“ школьниками как раз и возникает там, где ненависть ко злу учитель переносит и на Ребёнка. Однако Ребёнок есть Ребёнок, а в том, что зло укоренилось в его сердце, виноваты взрослые».
И как же бороться со злом в душе Ребёнка?
Клин клином, что ли, вышибать?
Нет, избавить Ребёнка от зла злом нельзя.
«Обращаясь к Станиславу К., я старался забыть, — и мне удалось это величайшим напряжением духовных сил, — что в его душе царит зло. И как только мне удалось забыть об этом, мальчик впервые в жизни почувствовал, что в эту минуту обращается человек к человеку». «Я обращаюсь не к голосу зла, — скажет он далее, — а к голосу красоты человеческой, которая в Ребёнке обязательно есть, которую не заглушить ничем».
Василий Александрович предлагает ещё одну закономерность и предупреждает:
«Если вы забыли о ней, то ни вы не будете любить детей, ни дети не будут любить вас».
А закономерность такая:
«Если всё время, на протяжении которого учитель находится вместе со своими воспитанниками, считать единым целым, то две трети его должны быть непринуждённым, товарищеским, дружеским общением, в котором дети забывают, что они— воспитанники, а учитель — их воспитатель».
Василий Александрович вводит новое понятие, рождённое в недрах понятия Любви — защитное воспитание.
«Любить Ребёнка— значит защищать его от зла, которое ещё окружает многих детей в жизни (мы имеем в виду, прежде всего, семью). Ежегодно, когда школьный порог переступают первоклассники, с тревогой смотришь в глаза детям, которые несут в своём сердце открытую рану. Я хорошо знаю этих детей, знаю их родителей, знаю боли и тревоги детской души, знаю, что отдельных детей надо уже не воспитывать, а перевоспитывать. Эти дети у меня на особом учёте, их воспитание я называю „защитным воспитанием“»…
Детей надо защищать от одиночества и чувства ненужности, от обмана, нечестности, эгоизма, неуважения к людям, от телесных наказаний и насилия, от заласканности.
«Защитное воспитание— это глубоко индивидуальное творчество педагога. Тут надо так прикоснуться к болезненному, искалеченному сердцу Ребёнка, чтобы воспитание не обернулось для него страданием. От духовного одиночества самой лучшей защитой является пробуждение чувства любви, симпатии к человеку — учителю»…
Защитное воспитание есть проявление утончённого понимания чувства любви. Понятие это открывает целое научное направление в педагогике, если считать, что педагогика есть наука; или же высшие сферы искусства, если считать, что педагогика есть искусство. Лучше сказать — и в той, и в другой сферах.
Нежданная радость
Этой радости я действительно не ждал.
Это была радость, которая осталась во мне на всю жизнь, радость, которую я переживаю всё глубже и глубже, радость, которая рождает во мне лучшие мысли, да ещё грусть о памяти Василия Александровича.
Я долго мечтал побывать в Павлышской средней школе при жизни Сухомлинского. В 1969 году даже набрал группу учителей, даже взяли билеты на самолёт, и я предвкушал радость встречи с ним. Но… Такое тогда могло быть: накануне вылета тот, кто от Педагогического общества разрешил нам ехать к Сухомлинскому и профинансировал поездку, именно тот главный сказал нам: «Вы туда не поедете, ничему у сельского учителя не научитесь»… И велел сдать обратно билеты. Вот так! Двенадцати учителям Грузии, в том числе и мне, не посчастливилось пожать руку великому педагогу.
Но спустя пару месяцев нежданная радость всё-таки посетила меня.
В 1969 году в газете «Комсомольская правда» была опубликована моя статья об опыте обучения без отметок, в которой я сослался на мысли Василия Александровича. Прошло совсем немного времени, и в Институте на моё имя пришла бандероль. Внутри была только что изданная в Киеве книга «Сердце отдаю детям» с надписью.
Свою мечту — быть в Павлышской школе — я исполнил только через 40 лет — в марте 2009 года. Я там почувствовал, как бьётся сердце Василия Александровича; вся школа с её милыми учителями и воспитателями пропитана Любовью, которой так щедро делился Василий Александрович и воспитывал в учениках и своих коллегах. Я не видел там ничего, что было бы сотворено, сделано, построено без Любви. Я увидел очень многое. В школе дышалось ароматом Любви, Добра, Искренности, Преданности. Я стоял перед маленьким крыльцом старинного школьного здания и воображал, как рано утром он стоит у крыльца и принимает каждого Ребёнка, принимает своих коллег, каждому улыбается, каждому дарит своё слово. А когда я оказался в его малюсеньком кабинете, вот тогда я ещё раз пережил свою радость, у которой нет конца.
