Самородок - Бернард Маламуд

На следующий день после несчастного случая Поуп дал Рою понять, что тот будет играть вместо Бампа. Когда Рой выбегал на поле, Отто Зипп сидел на своем обычном месте, но выглядел потерянным и постаревшим. Его повернутое к солнцу лицо напоминало блин с вишневым носом, слезы струились из глаз-щелочек. Казалось, он ждал своего поцелуя в бровь перед игрой, но Рой проскочил мимо него.

После долгого дождя трава на поле зазеленела, и Рой резвился на ней, как счастливый жеребенок. «Красные птицы» при каждой возможности испытывали его на прочность, подавая ему мощные мячи, потому что Хилл на своей питчерской горке чувствовал себя не совсем уверенно, но Рой принимал все нацеленные в него мячи. Казалось, он знает все мягкие, твердые и неровные места на поле и угадывает, с какой высоты упадет на них мяч. Он следил за флагами на крыше стадиона и определял по ним, куда дует ветер и куда он относит мяч, чтобы ловко выудить его из непредсказуемых движений воды на земле. Ему не мешали ни солнце, ни тень, ни дымка над стадионом, и когда мяч ударялся о стену, Рой успевал рассчитать угол отскока и отбить мяч с такой точностью, словно его траектория была заранее вычерчена на схеме. Он предвидел отклонение мяча от прямой и знал, когда подхватить мяч для быстрого броска. Однажды он побежал вперед, опустив голову, чтобы перехватить мяч, летевший в бетон стены. Хотя публика на трибунах вскочила с мест, предупреждая Роя об опасности, он поймал мяч спиной к стене и сделал коротенькое движение джиги, показав, что жив. Все с облегчением рассмеялись, им понравился его размашистый бег и то, что он напоминал акробата, когда, перекувырнувшись, вставал на ноги с мячом в перчатке. В тот день Рою много восхищенно свистели и аплодировали за его мастерство, но ни звука не раздавалось с того места, откуда он хотел бы слышать его, с пустого места в ложе для жен.

Не меньший успех принесли Рою его удары. Он стоял на пластине поджарый и раскрепощенный, в открытой правосторонней стойке, расслабив колени и расправив широкие плечи. Биту Рой держал в непривычном положении, немного подняв над головой и словно готовясь забить насмерть гремучую змею, но это не помешало ему свободным широким шагом пройти на свое место, не сказалось на легкости, с какой он отбил мяч, отразив его быстрым движением кистей. Каждый раз, когда Рой выходил на место бьющего, питчеры старались сделать что-то новое, пробуя слайдеры[42], синкеры[43], наклеры, но он взмахивал битой и точно попадал по мячу, отправляя его во все части поля. Ред Блоу сказал Поупу, что Рой — прирожденный бэттер, хотя порой не вполне совершенный, потому что иногда бьет по «неправильным» мячам. Поуп саркастически улыбнулся.

— Я не очень-то доверяю бьющему по «неправильным» мячам[44].

— Бывают всякие бьющие, — ответил Ред. — Одни — непробиваемые пентюхи, некоторые отбивают неправильные броски, но ни те ни другие не беспокоят меня, если попадают во все, что летит в них.

Поуп сплюнул через ступеньки дагаута.

— Бывает, они делают очень опасные ошибки.

— А кто не делает?

Поуп ответил, что знал одного такого бэттера, который бил по «неправильным» мячам, так вот, потянувшись за лимоном, он сломал себе спину.

В тот день Рой поставил рекорд по числу триплов[45], пробитых в дебюте игрока высшей лиги, а также по созданию ситуаций вне игры для бэттера или бегущего нападающей команды. Все сходились во мнении, что в его лице «Рыцари» приобрели нечто особенное. Один репортер написал: «Он может поймать все, что только есть на земле», и Рой почти доказал это. Случилось так, что женщина, жившая на шестом этаже дома, выходившего окнами на стадион, незадолго до окончания матча, который «Рыцари» провели неплохо, чистила клетку птицы; канарейка выпорхнула из окна и полетела над бейсбольным полем. Рой, ждавший последней подачи, увидел, как что-то летит в его сторону, а что, разобрать не мог, поскольку глаза слепило солнце. Высоко подпрыгнув, Рой поймал канарейку в свою перчатку.

Когда умер Бамп, Мемо сходила с ума от горя. Бамп, Бамп, стонала она, стуча кулаками в стену. Поуп поначалу старался не оставлять ее без внимания. Нашел Мемо в постели. Она сжимала в руках клочки рыжих волос. Лицо было заплакано. Он испугался и уговорил ее позвать врача, но она так пронзительно кричала, что тот убежал. Мемо плакала много дней. Она пластом лежала на белой кровати в черной пижаме, мысленно осыпая тело Бампа поцелуями. При этом ей казалось, что она пробуждает его к жизни. Перед мысленным взором Мемо вставал образ Бампа, и она трепетала. Но Мемо видела темный коридор, в конце которого лежал Бамп с зажатым в его руке пылающим мячом, который он поймал в тот день. И Мемо вскоре перестала думать о живом Бампе и начала думать о мертвом. После этого ей оставалось одно: биться головой о стену.

Мемо не могла остановить слезы; они текли так, словно она не плакала никогда в жизни. Ей казалось, что от ее слез, как от дождя, промокла земля. Ее мысли падали каплями на цветы, темные цветы ночных полей. Она двигалась среди этих цветов, но не отличала их от камней. Мемо видела тень Бампа, которая медленно плыла впереди. «Бамп, о, Бамп!» — стонала она, но ее голос тонул в воде.

Прошло много дней, прежде чем Мемо покинула постель. Но по-прежнему все напоминало ей о Бампе. Она чувствовала себя призраком среди оставшихся от него вещей. Мемо открыла стенной шкаф, где лежали сувениры от него: бейсбольный мяч с автографом «моей милой от ее Бампа» (слезы), зажигалку в форме биты, загорающуюся, когда щелкала крышечка. Задув огонек, Мемо нашла старую целлулоидную куклу. Этого пупсика Бамп выиграл для нее. Там же лежала высохшая гардения, но распухший от слез нос Мемо не уловил никакого запаха. Она взяла в руки фиолетовые шорты, которые сама выстирала и спрятала в ящике среди своего белья. Мемо открыла альбом для вырезок: их было совсем немного — меню («Сардис», «Туут-Шор» и «Бриллиантовая подкова»), билеты в кино («Пэлас», «Парамаунт», «Капитал»), фотографии, которые она вырезала из спортивных страниц газет, писавших о Бампе. Вот он бросает мяч на линии между базами, вот завершает перебежку с возвращением в дом. Полистав страницы, Мемо тяжело вздохнула и отложила альбом. Потом взяла другой. Там была ее мать с печальными глазами, фотография улыбающегося отца, который зажигательно танцевал с партнершей. А вот и она сама, малышка, заливающаяся слезами, — как будто ничего на свете не изменилось… Боль в сердце не уходила. Бамп по-настоящему не принадлежал ей (она старалась не думать, с кем он был близок во многих городах), а это значило, что она оплакивает того, кто еще при жизни сделал ее несчастной. Это терзало Мемо более всего.

В знойный июльский день она вышла из номера, спустилась в лобби гостиницы вся в черном, отчего ее волосы казались светлее и с золотистым оттенком. Роя тронул ее вид. Он долго размышлял о том, какой снова увидит ее. Сейчас эта женщина в черном с отливающими золотом волосами поразила его. Рой внезапно осознал — и это было для него как удар грома, что эта женщина с заплаканными зелеными глазами — единственно желанная для него. Совсем недавно Рой пытался забыть ее, но это ему не удалось. Поэтому оставалось только ждать, когда у нее иссякнут слезы.

Временами это было трудно даже для того, кто привык ждать. Однажды неудержимое желание заставило его постучать в ее дверь, но она захлопнула дверь перед носом Роя, хотя он стоял, держа шляпу в дрожащих руках. Он подумал, не попросить ли Поупа замолвить за него слово — в конце концов, жизнь коротка. Но что-то подсказало ему не делать этого. Во время поездок по другим городам Рой посылал Мемо открытки, конфеты, маленькие подарки, но, вернувшись, находил все это в своем почтовом ящике. Это разбивало его сердце. Но, несмотря ни на что, каждое утро, когда Мемо выходила из лифта, Рой смотрел, как она идет на своих высоких каблуках, хотя, казалось, никогда не видит его. И вот однажды она сменила черную одежду на белую, но Рой догадывался, что Мемо все еще в черном, поэтому ждал. Однако теперь она порой бросала на него взгляд. Рой заметил, как ее неприязнь к нему сменилась равнодушием, и в нем крепла уверенность, что в конце концов он победит.

— Хочу сказать тебе, сынок, чего ты не должен делать, — обратился Поуп к Рою в лобби гостиницы одним дождливым утром, через несколько дней после похорон Бампа. — Не вини себя в том, что случилось с Бампом. Он разбился, но это не твоя вина.

— Что вы имеете в виду?

Поуп посмотрел на него.

— Он сам это сделал.

— А я ничего другого и не думал.

— Кое-кто говорит, будто этого не случилось бы, если бы ты не пришел в команду. Может, и так, но, по-моему, такие вещи никому не подвластны, и мне не хотелось бы, чтобы ты считал себя причиной всего этого.

— А я и не считаю. Бампу незачем было кидаться к стене за этим мячом, верно? Мы выигрывали по очкам, и базы были чистыми. Он спокойно мог поймать мяч, когда тот отскочил бы от стены, и ничего не потерял бы, разве не так?