Лёха - Николай Берг

Совершенно неожиданно на выручку токарю пришел потомок: он решительно допил самогон из стакана и, косясь на глядящую обожающим взглядом соседку, твердым, хотя и немного гнусавым голосом отчеканил:

– Если это был французский танк «Рено ФТ-17» или, как его называли немцы, «Панцеркампфваген 18 эр 730 эф», то вполне возможно, что ведущее колесо разлетелось в щепки – на ряде машин оно было из дерева с обтяжкой железом. Несмотря на противопульную броню, танк превосходил ряд образцов немецких панцерваффе и потому использовался в количестве нескольких сотен штук.

– Кхм! – внятно сказал Семенов.

Потомок уловил намек и заткнулся. Он, честно говоря, и сам не понял, что это вдруг его понесло вспоминать случайно прочитанное на форуме игры «Ворлд оф танкс». Не иначе самогон да еще упругое круглое бедро соседки, которым она то и дело словно случайно касалась его ноги.

– Вот он как раз и был, – с места в карьер продолжил свое повествование Петров. А Евграф Филиппович неожиданно спросил:

– А вы, значит, в том бою не вместе бились?

– Откуда! Мы же пехота – царица полей, а он – залетный, – несколько с намеком ляпнул Петров.

– Понятно, понятно, – успокоился Евграф Филиппович. Для него это было как раз хорошо: раз артель сбродная – значит, уговорить остаться их будет проще.

– А як так вышлось, что танк французский, а за немцев? – по-прежнему зазывно поглядывая на образованного соседа, волнующим голосом спросила прижавшаяся бедром к Лехиной ноге женщина.

– Это-то понятно, – отозвался Евграф Филиппович, – Франции сейчас нет, а все ее добро германцам в наследство досталось. Да и от других стран тоже добра, мусить, перепало немало. Европа ж!

Петров кивнул и продолжил заливаться: как они по лощинке выскочили прямо на нескольких немцев и свалили их стрельбой в упор и штыками, а потом их героический взводный сунулся лицом в траву, и его пришлось тащить с собой, тяжелораненого. Но вот – сумели оторваться. И теперь они тут.

Другая из сидевших за столом женщин, пожилая, спросила – и Семенов понял, хотя язык и не был привычным русским, – куда делся взводный, а после разъяснений взгрустнула и предложила выпить за упокой души всех павших. После этого уже Семенова сильно разморило, и он кивнул своим товарищам, что пора бы и честь знать. Застолье закончилось, поблагодарили радушных хозяев и отправились на боковую – на сеновал.

И даже не караулили этой ночью, расслабились.

Менеджер Леха

«Все-таки жизнь прекрасна», – подумал Леха, когда после парилки приходил в себя, сидя в предбаннике маленькой баньки. И позавтракали по-человечески, и пообедали добротно – нельзя сказать, чтобы изысканно, но плотно и вполне человеческой пищей – каша со шкварками всем по душе пришлась. И даже злобный этот Петров после вчерашнего уже не так глядел. Уже не злобно, скорее – озадаченно. Сам Леха не мог внятно себе ответить – с чего вдруг отверз уста свои и изрек важное, выручая злобного токаря. А хорошо получилось. Всего-то вспомнил, что на форуме «ВоТ» прочел. А как здорово получилось! Ну и немножко еще то помогло, что в помянутой игре у него этот несуразный танк был одним из любимчиков – хитрый Леха прокачал по максимуму экипаж, поставил на танк самую лучшую пушку, оснастил всякими прибамбасами – и потому, играя в «песочнице», где обычно возились именно такие слабосильные машинки и новички, рвал противника свирепо своим экипажем мастеров. Кто б мог подумать, что пригодится! А пригодилось. Значит, не все потеряно, может оказаться, что знания окажутся важными не только для этих трех пехотинцев. На всякий случай Леха стал вспоминать тактико-технические данные других танков из игры и неожиданно убедился, что помнит довольно много. Беда только в том, что не может отличить те машины, которые в войне участвовали, от экспериментальных, типа «Мышонка» пресловутого. Но все равно – не так уж все и плохо.

Тут его опять позвали в парную, и Леха гордо пошел в самую жару. В такой жаре, наверное, сталь варят. Зато в парной нос стал дышать, и вообще легче стало, простуда отступила. Напарившись до звона в ушах, выбрались на свежий воздух. Собрались было идти на сеновал, ан местные не дали, – как дорогих гостей разобрали по домам, чтоб не обижались холодным приемом. Семенов было стал возражать, но Евграф Филиппович уверил его, что мостик предусмотрительно разобрали, дорога потому не проезжая в деревушку, собаки чужих задолго услышат, даже если кто сюда попрется, а к тому же он и его соседи ночью сами покараулят, чтобы воины отдохнули по-людски. Возразить вроде как было нечего, и потому группа распалась.

Леха даже не очень удивился, когда оказалось, что его приветила та самая вчерашняя соседка. И надо сказать, что и дальше он уже не очень сильно удивлялся тому, что ночью оказались они вместе с хозяйкой – она ловко скользнула к нему на печку – здоровенную, занимавшую половину небольшой избы. И вот там, на лежанке, близко к потолку, она и прижалась к нему всем телом – тоже пахнущим свежестью, баней и чем-то таким, отчего Леха возбудился, как подросток.

«Прямо духи с феромонами», – еще успел подумать он.

А дальше думать уже не заладилось. Потому что огрызки мыслей типа: «Девайс интуитивно понятен, опция доступна», «дурь какая в голову лезет», «а сиськи у нее – класс, и без силикона, а такие…», «что это за ересь, еще подумай: «ябывдул» – никак не тянули на плод мыслительного процесса. Женщина оказалась стройной (что особенно было заметно в контрасте с тем, какой она была хоть и в праздничной, но мешковатой одежде), страстной и, что особенно удивило Леху, – явно не без опыта, потому как в сравнении с ней виданные им не раз актрисы порнофильмов в подметки ей не годились, поскольку были словно неживые. А эта была очень живая, и именно сейчас Леха ясно убедился, что настоящая женщина – это замечательно и ни с чем не сравнимо. Разумеется, если она Настоящая Женщина. Эта была именно таковой. И мягкой, и крепкой, и нежной, и податливой, и понимающей, и очень смелой, и в то же время послушной…

Боец Семенов

Расставание получилось тяжелым. Не кривя душой – самому было очень трудно уходить из гостеприимной деревушки. Единственный, кто остался спокоен, – это Жанаев, на его широкоскулой физиономии никаких чувств не отражалось, а вот остальные трое брели с дурным настроем. Не заходить в деревеньку было нельзя, а зашли – тоже вон что вышло. То, что Петров влюбился по уши, Семенова не удивило, его сослуживец моментально влюблялся не реже одного раза в месяц, причем влюблялся истово и самозабвенно. И совершенно искренне. До следующего раза. Ну и тут, разумеется, так и вышло, что неудивительно. Потомок тоже утром от шалой вдовушки вышел с глазами на пол-лица и широченной глуповатой улыбкой. Тоже, значица, любовь у них завертелась. Понятно, бабенка хороша: белозубая, ладная, гибкая и улыбчивая. Все при всем, картинка.

Чем-то она напомнила Семенову его собственную жену, потому, наверное, настроение и испортилось. Сразу по многим причинам. И потому, что его жена тоже может стать такой же вдовушкой, голодной до мужской ласки, и что сейчас она там, а он тут, и что если он останется здесь, то прикипит сердцем и получится так – бросит и жену и дочку. Такого у них в роду делать было не принято. А в том и беда, что уходить уже и не хотелось. Оно, конечно, и раньше место, где удалось поспать и пожить безопасно, сразу становилось очень симпатичным: даже кусок окопа – почти дом родной, если в нем пожил, а тут не окоп, а вполне приятная и до мелочей знакомая деревня. И люди душевные, понятные, а что говор странноватый, так неудивительно – костромичи не так говорят, как ярославцы, масквачи – тем более, ну а уж про вяцких и говорить не стоит. И ничего, не мешает. Привык бы, делов-то. И помощь им пригодилась бы очень – самое время сейчас для крестьянской работы, а мужиков и без войны нехватка. Двое в город подались, двоих в армию забрали, потому бабенкам пришлось и за мужиков работать.

И все это клубилось в душе, и радости никакой от этого не было.

Потому, когда утром уже собравшийся Жанаев явился к Семенову, решать пришлось и для себя самого. И непросто было решать. В общем, все же позавтракали, попрощались и двинули дальше. Женщины всплакнули, потомок с Петровым тоже в общем почти совсем до того же дошли, глаза на мокром месте были, но все же выдвинулись из деревни. Еще ело то, что на прощанье Евграф Филиппович притащил старую, но ухоженную винтовку, той еще, царской выделки – с граненым казенником, и попросил обменять ее на улановский карабин.

– Вы ж нас бросаете, а германец – враг серьезный. Понадобится если «мосинка», то лучше бы покороче – прятать такую легче.