Мастер карнавала - Крейг Расселл

— Это не важно.

— Так все-таки какое предложение?

— Они хотят создать новую структуру. Нечто вроде федеральной группы по расследованию убийств. Она будет базироваться в Гамбурге, но заниматься сложными делами по всей Германии. Они предложили мне сформировать ее и возглавить.

Сюзанна горько рассмеялась:

— Замечательно! Просто чудесно! Я с ума схожу от переживаний из-за того, что тебе приходится постоянно разгребать какое-то дерьмо, а ты прикидываешь, как увеличить себе нагрузку. В общем, теперь ты собираешься вести дела в масштабах всей страны.

— Я же сказал тебе, что отказался! — Фабель повысил голос. Сделав глубокий вдох, он добавил уже тише: — Я сказал «нет».

— Что происходит, Йен? Неужели ты чуть не сорвался? И тебе едва не отказала выдержка?

— Сюзанна…

— Неужели ты не понимаешь, что вся проблема именно в этом? Ты варишься в собственном соку. Ты не создан для полицейской работы, разве это не ясно? И если бы не убийство причисленной тобой к лику святых Ханны Дорн, тебе бы и в голову не пришло пойти в полицию. Я действительно не понимаю, чем ты ей так обязан, что приносишь в жертву свое будущее и занимаешься делом, которым при другом стечении обстоятельств никогда бы не стал заниматься. Все только и говорят, какой ты великий сыщик. Как много дел ты раскрыл. Но это губит тебя, Йен. Почти каждую ночь тебя преследуют ночные кошмары. Неужели ты не понимаешь, что ничем не отличаешься от Марии Клее? Ты видишь весь этот ужас и то, что вытворяют люди друг с другом, и в результате загоняешь это в себя. И если не остановиться, то в один прекрасный день эта чаша переполнится. И наступит конец всему!

— Ты тоже все это видишь. И также копаешься у них в мозгах, черт побери!

— Но разве ты не чувствуешь разницы? Я сама выбрала профессию судебного психиатра. Я изучала эту специальность, сознательно к ней готовилась. Мой выбор был осмысленным, он сделан потому, что мне это нравится и соответствует моим интересам, а совсем не потому, что в этом крестовом походе я оказалась, выполняя священный долг истинно верующей. — После некоторой паузы Сюзанна продолжила: — Разница между нами заключается в том, что я могу с этим жить. И это не вторгается в мою личную жизнь.

— Я не понимаю, из-за чего мы ссоримся… — Фабель снова сел и устало вздохнул: — Я повторяю, что ушел из отдела по расследованию убийств. И вообще из полиции Гамбурга.

— Мы ссоримся, потому что ты никак не можешь определиться окончательно.

— Ты о чем?

— Ты отлично понимаешь, о чем я, Йен. Это была твоя идея съехаться, но квартиру мы подыскиваем уже несколько месяцев. И не важно, в каком она районе и какая у нее планировка. Ты каждый раз просто выходишь, пожимая плечами. Ты не решаешься поменять работу и никак не определишься со мной. Зачем отрицать очевидное?

— Сколько раз мне нужно повторять, Сюзанна? Я отказался! Точка! И вопрос о моей отставке решен окончательно. Через пять недель я перестану быть полицейским. — Фабель поднялся и положил руки на плечи Сюзанны. — А если квартиры мне не нравились, то в чем здесь моя вина? И это, конечно, не значит, что я не хочу быть с тобой. Я очень тобой дорожу, ты мне очень нужна, и ты это отлично знаешь.

— Правда? — Она отстранилась. — Тогда почему в последнее время ты от меня отдалился? В последние пару месяцев? Не знаю, что я сказала или сделала не так, но ты стал каким-то чужим. Холодным.

— Глупости… — заверил он.

— Неужели? — Сюзанна кивнула на разложенные на столике документы: — А как насчет этого? Разве не глупо браться за новое дело, когда собираешься уходить?

— Глупо, но я уже объяснял: меня попросили просто высказать свое мнение.

— И ты, конечно, не мог отказаться.

— Не мог. Нравится тебе это или нет, но еще пять предстоящих недель я продолжу работать в полиции, Сюзанна.

Сюзанна отвернулась и удалилась в спальню, а Фабель какое-то время еще молча стоял, глядя на закрытую дверь, потом сел в кресло и снова сосредоточил внимание на еще чужом для него городе и двух девушках, нашедших в нем свою смерть.

Увидев, как квартиру заполняет дневной свет, Фабель почувствовал свинцовую тяжесть усталости во всем теле. Он читал, сравнивал и делал заметки на протяжении трех часов. Комиссар Шольц полагал, что обе жертвы были выбраны совершенно произвольно, но, изучив фотографии, сделанные в морге, Фабель кое-что заметил: несмотря на разницу в росте, у обеих женщин были несколько амфоровидные фигуры с мощными бедрами и ягодицами.

Затем Фабель углубился в чтение заметок Шольца.

«Нет никаких свидетельств прижизненного обезображивания тел. Практическое отсутствие крови на месте преступления дает основание полагать, что обе жертвы были сначала задушены, а волокна, найденные на содранной коже шеи, подтверждают, что орудием убийства были галстуки, завязанные на горле. На галстуке, найденном на месте первого убийства, обнаружены микроскопические волокна, цвет и состав которых являются необычными: голубой войлок. Преступник частично раздел и перевернул лицом вниз мертвых — в этой позе они и были позднее обнаружены — и вырезал кусок мышечной массы из верхней части правой ягодицы. В нанесении этого повреждения явно прослеживается какой-то особый смысл. Преступник производит это иссечение не случайно, а целенаправленно. Представляет интерес количество изъятой мышечной ткани. Тщательное измерение размеров раны позволяет точно определить ее вес. В первом случае это было 470, а во втором — 400 граммов. Схожесть веса изъятых убийцей кусков представляется слишком очевидной, чтобы иметь случайный характер, что позволяет предположить наличие у преступника навыков взвешивания. Кроме того, разрезы сделаны уверенно и одним движением, не отрываясь. Эти два факта указывают на то, что преступник может иметь отношение к работе, связанной со взвешиванием мяса, то есть осуществляемой, например, на бойне, при мясозаготовках или фасовке мясных продуктов. Точно так же не исключено, что он может оказаться хирургом или каким-нибудь другим специалистом с медицинской подготовкой.

Количество иссеченной мышечной массы может быть значимо и само по себе. В каждом случае вес был очень близок к 450 граммам, что составляет один фунт, являющийся единицей массы в Великобритании. Это не означает, что убийца обязательно является иностранцем, — скорее, „фунт мяса“ представляет собой метафору и символизирует восстановление справедливости (как в пьесе Шекспира „Венецианский купец“) через наказание жертв. Это может свидетельствовать и о том, что убийца был знаком со своими жертвами.

Идентичность действий преступника в обоих случаях указывает на то, что убийства совершены одним и тем же человеком. Это, а также отнюдь не случайно оставленный на месте преступления галстук вкупе с ярко выраженной психосексуальной ненавистью к женщинам подтверждает, что мы имеем дело с серийным убийцей».

Фабель еще раз пролистал дело. У «Бабьего» четверга было и другое название: «Скоромный» четверг. День, посвященный чревоугодию.

— Нет, дорогой коллега, — пробормотал Фабель, повторно рассматривая фотографии с места преступлений. — Наш друг не собирает сувениры для коллекции. Он голоден! Этот фунт мяса не трофей, а еда!

10

Они стояли и смотрели на три пластиковых пакета на столе Анны. В одном был старый «вальтер-Р4», в другом — сверток с деньгами, а в третьем — большая потрепанная книга. Все пакеты были запечатаны и имели синюю наклейку, указывавшую на принадлежность содержимого к вещдокам.

— Мы нашли это возле магазина, — пояснила, указывая на книгу, Анна Вольф, руководившая следствием. — Философия. Чорба изучал ее: во всяком случае — когда-то.

Фабель молча смотрел на вещдоки.

Анна вкратце описала произошедшее в магазине. Согласно показаниям кассира-турка, Брайденбах, выполняя свой профессиональный долг, погиб, отказавшись выпустить грабителя на улицу с оружием в руках. Турок также сообщил, что погибший полицейский подсказал ему идею наброситься на Чорбу, заявив преступнику, что тому не удастся застрелить их обоих. Когда Тимо начал беспорядочно палить по Брайденбаху, турок выскочил из-за прилавка и сбил его с ног. Сейчас Чорба с разбитым и распухшим после столкновения с турком лицом находился в камере. Обезоружив наркомана, турок бросился к Брайденбаху, но тот был уже мертв. Он признал, что, убедившись в смерти полицейского, не выдержал и избил плакавшего как ребенок грабителя рукояткой пистолета.

— Никак не могу в это поверить, — с тяжелым вздохом признался Фабель. — Он был там. Я имею в виду Брайденбаха и происшествие с Айхингером. Тот самый боец МЕК, что пошел со мной в квартиру. — Он скорбно покачал головой. — Я вел себя как идиот… Я обращался с Брайденбахом так, будто он не был таким же полицейским, как я, только потому, что он выступал в качестве эксперта по огнестрельному оружию. Я ошибался. Он прежде всего был полицейским, а потом уже оружейником.