Дзен в искусстве написания книг - Рэй Брэдбери

— Сейчас, когда мы будем публиковать ваш первый роман, — сказал Брэд, — можно рискнуть и с рассказами, хотя подобные сборники редко когда продаются. Сможете придумать название, которое объединило бы два десятка разрозненных рассказов? Вроде как одело бы их в кожу…

— В кожу? — переспросил я. — Тогда почему бы не «Человек в картинках»? Так называется мой рассказ о цирковом зазывале, чьи татуировки двигались, и оживали, и разыгрывали будущее в живых картинах у него на груди, на руках и ногах.

— Похоже, придется выписывать сразу два чека, на два аванса, — сказал Уолтер Брэдбери.

Через три дня я уехал из Нью-Йорка с двумя подписанными договорами и двумя чеками на общую сумму 1500 долларов. Достаточно, чтобы платить целый год за съемное жилье по 30 долларов в месяц, поднять ребенка и внести первый взнос за маленький типовой домик вдалеке от Венеции, штат Калифорния, и от моря. К тому времени, когда родилась наша первая дочь — осенью 1949 года — я уже совместил и приладил друг к другу все, когда-то потерянные, а теперь вновь обретенные марсианские штуковины. У меня получился не парад чудаковатых персонажей, как в «Уайнсбурге, Огайо», а сплав странных идей, представлений, фантазий и грез, которые виделись мне во сне и грезились наяву, начиная с двенадцати лет.

«Марсианские хроники» вышли на следующий год, в конце весны 1950-го.

Когда я поехал на восток той весной, то еще сам не ведал, что сотворил. Оказавшись в Чикаго, я пошел в Институт искусств, чтобы пообедать с одним из моих друзей. Я увидел толпу на лестнице института и подумал, что это туристы. Но, как только я стал подниматься, эти люди бросились мне навстречу и окружили со всех сторон. Оказалось, что это не поклонники искусства, а читатели, которые уже прочитали мои «Марсианские хроники» и пришли, чтобы сказать мне, что именно я написал, сам того не понимая. После той встречи моя жизнь изменилась уже навсегда. После той встречи все стало иначе.

Список этих «а что, если» можно продолжать бесконечно. А что, если бы я не встретил Мэгги, которая согласилась стать моей женой и приняла ради меня обет бедности? Что, если бы в ту же неделю, когда я женился на Маргарет, Дон Конгдон не пожелал бы стать моим литературным агентом, каковым он остается уже сорок три года?

И что, если бы, вскоре после выхода «Хроник», я не зашел бы в тот маленький книжный в Санта-Монике, куда в то же самое время заглянул и Кристофер Ишервуд?

Я быстренько подписал и вручил ему экземпляр моей книги.

Ишервуд принял подарок с выражением встревоженным и тоскливым, и тут же сбежал.

Через три дня он позвонил мне домой.

— Знаете, что вы сделали? — спросил он.

— Что?

— Вы написали отличную книгу. Я буквально на днях стал главным книжным обозревателем в журнале «Tomorrow», и ваша книга будет первой, о которой я напишу.

Спустя пару месяцев Ишервуд позвонил и сказал, что известный английский философ Джеральд Херд хочет со мной познакомиться и для этого приехать ко мне.

— Ко мне нельзя! — крикнул я.

— Почему?

— Потому что мы только что въехали в новый дом, и у нас нет мебели!

— Джеральд Херд будет сидеть на полу, — сказал Ишервуд.

Херд приехал и сидел на единственном в доме стуле.

Мы с Мэгги и Ишервудом сидели на полу.

Через пару недель после той встречи Херд и Олдос Хаксли пригласили меня на чай, и оба спросили, вторя эхом друг другу:

— Вы сами-то знаете, кто вы?

— Кто?

— Вы поэт, — сказали они в один голос.

— О, Боже, — ответил я. — Правда?

Так что мы завершаем на том, с чего начали: один друг отправляет меня в дорогу, другой встречает в конце пути. Что, если бы Норман Корвин не уговорил меня уехать в Нью-Йорк, а Уолтер Брэдбери не принял бы меня там?

Возможно, у Марса никогда не появилась бы атмосфера, и марсиане никогда не рождались бы и не жили в своих золотых масках, а их непостроенные города навсегда затерялись бы среди холмов с неразработанными карьерами. Большое спасибо этим двоим за ту поездку в Манхэттен, обернувшуюся путешествием в другой мир — кольцевым рейсом, который существует уже сорок лет.

6 июля 1990

На плечах великанов

Сумерки в музее роботов: возрождение воображения

Уже лет десять я пишу длинную повествовательную поэму о маленьком мальчике из ближайшего будущего, который приходит в аудио-аниматронный музей, быстро идет мимо входа в правую галерею, обозначенную «Древний Рим», мимо двери с табличкой «Александрия» и переступает порог того зала, где указатель с надписью «Древняя Греция» направлен в сторону зеленого луга.

Мальчик бежит по искусственной траве и встречает Платона, Сократа и, может быть, Еврипида, сидящих в полдень под оливковым деревом, пьющих вино, вкушающих хлеб и мед и изрекающих истины.

Сперва мальчик робеет, а потом спрашивает у Платона:

— Как там ваша Республика?

— Присядь, мальчик, — отвечает Платон, — и я тебе расскажу.

Мальчик садится. Платон рассказывает. Сократ тоже вставляет словцо иной раз. Еврипид разыгрывает сцену из одной из своих пьес.

По ходу дела мальчик вполне может задать вопрос, занимающий наши умы уже несколько десятилетий:

— Как получилось, что в США, стране передовых идей, так долго пренебрегали фэнтези и научной фантастикой? Почему на них обратили внимание только в последние тридцать лет?

Мальчик может задать и другие вопросы:

— Кто запустил волну перемен?

— Кто велел учителям и библиотекарям взяться за ум, сесть прямо и слушать внимательно?

— И кто в нашей стране, в то же самое время, отошел от абстракции и вернул изобразительное искусство в русло чистой иллюстративности?

Поскольку я жив и не робот, а наш аудио-аниматронный Платон вполне может и не быть запрограммированным отвечать на такие вопросы, я постараюсь ответить сам.

Ответ такой: ученики. Молодежь. Дети.

Они возглавили революцию в чтении и рисовании.

Впервые в истории искусства и педагогики дети стали учителями. До недавнего времени знания спускались сверху вниз, с вершины пирамиды к ее широкому основанию, где ученики трепыхались, как могли. Боги вещали, дети внимали.

Но — смотрите! — сила тяжести меняет направление. Массивная пирамида переворачивается, как тающий айсберг, и вот уже наверху оказались мальчишки с девчонками. Теперь основание учит верхушку.

Как это произошло? Ведь в двадцатые-тридцатые годы ни в одной школьной программе не значилось ни одной научно-фантастической книги. Немного их было и в библиотеках. Книги, которые можно хоть как-то причислить к литературе чистого вымысла, ответственные издатели отваживались выпускать по одной-две в год.

Если бы вы заглянули в среднестатистическую американскую библиотеку в 1932-м, 1945-м или 1953 годах, вы бы там не нашли:

Никакого Эдгара Райса Берроуза.

Никакого Лаймена Фрэнка Баума и никакой страны Оз.

В 1958-м или 1962-м вы не нашли бы ни Азимова, ни Хайнлайна, ни Ван Вогта, ни… э… Брэдбери.

Ну, разве что изредка — по одной, по две книги перечисленных выше авторов. Что касается остальных: пустыня.

Почему? В чем причина?

Среди библиотекарей и учителей бытовала тогда, да и сейчас еще подспудно упорствует, мысль, идея, концепция, что на завтрак с пшеничными хлопьями надо есть только Факты. Фантазии? Фэнтези? Кому нужны эти сказки?! Фэнтези, даже когда оно принимает форму научной фантастики, что происходит достаточно часто, опасно. Это бегство от действительности. Пустые мечтания, оторванные от реального мира и его проблем.

Так говорили снобы, которые даже не знали о том, что они снобы.

Так что полки стояли пустыми, книги лежали нетронутыми в издательских закромах, в школах не учили интересоваться будущим.

И тут в дело вступает эволюция. Выживание вида под названием Ребенок.

Дети, умиравшие от недоедания, изголодавшиеся по идеям, которые лежали повсюду на этой волшебной земле, запертой в механизмы и архитектуру, взялись за дело сами. И что они сделали?

Они вошли в классы в Уокешо, Пеории, Нипаве, Шайенне, Мус-Джо и Редвуд-Сити и положили на стол своим учителям тихую, мирную бомбу. Вместо яблока — Азимова.

— Это что? — с подозрением спросили учителя.

— Почитайте. Вам это полезно, — ответили ученики.

— Спасибо, не надо.

— Вы начните читать, — не отставали ученики. — Прочтите хотя бы первую страницу. Если не понравится, бросите.

После чего умные ученики развернулись и вышли из класса.

Учителя (а чуть позже и библиотекари) все никак не могли приступить, книжка неделями валялась дома, а потом, как-то раз, ближе к ночи, они все же сподобились прочитать первый абзац.

И бомба взорвалась.

Они прочитали не только первый абзац, но и второй, вторую и третью страницы, четвертую и пятую главы.