В поисках Библии: Тайны древних манускриптов - Лео Дойель

Укрепив силы для нового наступления на тот же холм, где были найдены «Логии», Гренфелл и Хант двинули теперь фалангу рабочих на его северную часть. И то, что началось как скромный ручеек, превратилось в настоящий поток. Поскольку сортировка, упаковка и транспортировка требовали осторожности и аккуратности, исследователи оказались в счастливом затруднении, не зная, как справиться с нежданными богатствами.

Вскоре у них кончились упаковочные ящики. В конце концов пришлось выделить двух рабочих, которые целый день занимались только изготовлением жестяных ящиков для хранения папирусов. Но и при этой подмоге через десять дней они едва справлялись с наплывом материала. И так продолжалось почти постоянно. Однако находки в этих отвалах составляли лишь крупицу того, что в них было когда-то: столь многое было безнадежно уничтожено, разорвано или сожжено. Как правило, нижние слои не приносили ни единого клочка. По-видимому, в этих слоях свитки постигла та же участь, что и всю бумагу в большинстве других стран, кроме Египта.

Как объяснить тот факт, что в трех типах холмов (римских, византийских и арабских) такое обилие свитков обнаруживается в одних и тех же слоях? Наиболее правдоподобным было предположение, что эта масса папирусов происходила из местных архивов. Вот как объясняет это Гренфелл: «В римский период в Египте был обычай тщательно сохранять в архивах в каждом городе всевозможные документы, имеющие отношение к управлению и взиманию налогов в стране: даже частные лица имели обыкновение посылать в эти архивы письма, контракты и другие документы, которые они хотели сохранить, точно так же, как мы посылаем подобные документы адвокату или банкиру. Конечно, через какое-то время, когда документы были больше не нужны, требовалось проводить чистку, и, очевидно, старые папирусные свитки помещались в корзины или на плетеные лотки и выбрасывались как мусор». Такой обычай, странным образом напоминающий еврейскую практику погребения книг в генизе (своего рода «книжном чулане»), оказался благодеянием для папирологов. Это еще раз подтверждает банальную истину археологии, состоящую в том, что подчас разрушение и небрежение становятся залогом сохранности там, где усерднейшие старания людей сохранить что-либо заведомо обречены на провал.

Добыча из этих архивов была и в самом деле значительной. От раннего римского периода (I — начало II в. н. э.) дошло содержимое целых корзин. Изредка свитки все еще находились в своих плетеных вместилищах. Папирусы позднего римского и византийского периодов отличались необычной длиной и документальной ценностью. Более чем через два месяца, в середине марта, в византийских отложениях была сделана величайшая в количественном отношении находка. Гренфелл и Хант вскрыли холм с «толстым пластом, состоящим почти сплошь из папируса». Шесть пар рабочих немедленно были переведены на это место, и теперь стало проблемой, как достать в арабской деревне достаточно корзин, чтобы перенести папирусы от холма. Добыча этого дня составила тридцать шесть корзин, полных до краев. Можно представить радость Гренфелла и Ханта, когда они опустошили корзины и нашли много свитков в отличном состоянии, некоторые из них по 10 футов длиной. Корзины нужны были и на завтрашний день, поэтому большую часть ночи ученые провели, раскладывая папирусы. Наутро они опять были вместе с рабочими, и вчерашнее повторилось, «так как еще двадцать пять корзин было наполнено, прежде чем место опустело».

Гренфелл и Хант остались еще на один месяц. Но они были убеждены, что прощупали самые многообещающие места. Когда дело дошло до упаковки папирусов для отправки пароходом, им пришлось наполнить двадцать пять больших ящиков, весом почти в две тонны. Продолжить их разворачивание и сортировку предстояло в Оксфорде, а изучение и конечная публикация материала должны были занять годы. Первый том папирусов Оксиринха был опубликован через одиннадцать месяцев после возвращения ученых в Англию (25-й появился в 1959 г. при поддержке ЮНЕСКО), но и через четверть века несколько ящиков все еще не были открыты. Однако первый том содержал достаточно сюрпризов, несмотря на то что ни один текст не был полным.

Гренфелл и Хант выбрали 158 текстов приблизительно из 1200 документов, находившихся в довольно хорошем состоянии, которые они могли изучить после возвращения из первой кампании в Оксиринхе.

Самым ценным был фрагмент утраченного стихотворения, которое почти наверняка может быть приписано Сапфо. Он содержал двадцать более или менее поврежденных строк, шестнадцать из которых были довольно разборчивы и допускали возможность удовлетворительной реконструкции. Ода, вероятнее всего, была посвящена брату Сапфо, Хараксу, который после странствий на чужбине возвращался морем домой на Лесбос. Это был только первый и, возможно, не лучший из нескольких фрагментов Сапфо, обнаруженных затем в папирусах. «Тем не менее Сапфо — это Сапфо», — говорил Хант. Эти строки несут несомненный отпечаток «простодушной прямоты и непринужденной выразительности, столь характерных для поэтессы»:

Нереиды милые! Дайте братуМоему счастливо домой вернуться,Чтобы все исполнилось, что душоюОн пожелает,Чтоб забылось все, чем грешил он раньше.Чтоб друзьям своим доставлял он радостьИ досаду недругам (пусть не будетВвек у меня их!).Пусть захочет почести он с сестроюРазделить. Пускай огорчений тяжкихОн не помнит. Ими терзаясь, многоГоря и мне онДал когда-то. К радости граждан, сколькоОн нападок слышал, язвящих больно!Лишь на время смолкли они — и тотчасВозобновились [15].

В первом сборнике Гренфелл и Хант заявили: «Маловероятно, что мы найдем еще одну поэму Сапфо, еще менее вероятно, что мы натолкнемся на другую страницу из „Логий“». Это предсказание, к счастью, оказалось ошибочным. Ученые были ближе к правде, когда добавили: «Но у нас нет оснований полагать, что будущие сюрпризы будут гораздо менее волнующими, чем предыдущие». У Гренфелла и Ханта мог возникнуть соблазн остаться дома и посвятить себя изданию манускриптов. Материалов одной кампании было достаточно, чтобы поглотить их энергию на годы вперед. Однако следующие десять лет, вплоть до 1907 г., когда здоровье Гренфелла сильно пошатнулось, они производили раскопки в Египте каждую зиму, деля время между активной работой и более созерцательным изучением найденного. На обоих поприщах они проявили выдающиеся способности.

Снова в Оксиринхе

Краса Елены на челе Египта.

С 1898 по 1902 г. Гренфелл и Хант снова работали в Файюме. Оксиринх принес громадное количество документов римского и византийского периодов, но ученые особенно стремились найти материалы более ранней, птолемеевской, эпохи. Файюм, предположительно богатый папирусными оболочками мумий, был самым подходящим местом для поисков. Кроме того, Оксиринх был настолько истощен, что, казалось, мог и не оправдать еще один полный рабочий сезон.

Ни одно из мест раскопок в Файюме не вознаградило, впрочем, ученых столь же щедро, как Оксиринх, пока они не избрали своим объектом Тебтунис (Урум-эль-Барагат). Эти раскопки были организованы Калифорнийским университетом на средства, завещанные миссис Фебой А. Херст. Тебтунис был выбран потому, что он, как и Оксиринх, лежал несколько в стороне от оживленных дорог, в труднодоступном районе, вследствие чего он тоже почти не пострадал от местных кладоискателей. Этот объект отличался, однако, от Оксиринха большим разнообразием: помимо мусорных холмов здесь были дома, дворцы, коптская церковь и кладбища — и все это требовало изучения. Среди различных предметов, извлеченных на свет археологами, было множество скарабеев, бус и амулетов из могил Среднего и Нового царств эпохи фараонов. На каждом шагу попадались свидетельства местного культа божества — крокодила, и было даже обнаружено одно из его святилищ. В разрушенных зданиях Тебтуниса нашли несколько прекрасно сохранившихся греческих свитков, но среди них было мало ценных литературных находок. И снова внимание исследователей привлекло местное кладбище птолемеевской эпохи. Оно было довольно обширным, и ученые надеялись обнаружить большое количество оболочек мумий III в. до н. э. Но вскоре выяснилось, что здесь тоже успели поработать грабители. Кроме того, влажность и соль причинили значительные повреждения. Тем не менее было спасено от полной гибели около пятидесяти покровов мумий.

Все же до поры до времени затея с Тебтунисом казалась скорее провалом. Картина резко изменилась благодаря тому, что впоследствии расценивалось как наиболее эксцентричное из всех открытий папирологии. Исследователей ждал большой сюрприз, но они едва не прошли мимо него. В это время они продолжали раскапывать птолемеевское кладбище, которому, казалось, и конца не видно. И вот наконец добрались до участка, расположенного рядом с кладбищем и предназначенного для захоронения крокодилов. Для Египта в этом не было ничего странного, но ученые испытывали досаду: что толку в этих диковинных мумиях, разве заменят они человеческие останки, при которых могут оказаться папирусные свитки или погребальные покровы?! Раздражение англичан было столь заразительным, что ему поддались и местные рабочие. Одна из его вспышек, описанная Гренфеллом и Хантом, вошла в историю: «Захоронения большого птолемеевского некрополя… содержали во многих случаях, как выяснилось, одних крокодилов. И вот 16 января 1900 г. — день, запомнившийся уже потому, что он принес нам двадцать три раннептолемеевские мумии с папирусными картонажами, — один из наших рабочих, возмутившись тем, что вместо ожидаемых саркофагов он обнаружил уложенных в ряд крокодилов, изломал одного из них в куски. И тут открылось, что эта тварь была обернута листами папируса».