Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 42. Александр Курляндский - Олешкевич

— Очень просто. Назовем этот спектакль «Дядя Ваня»…

Бульон с яйцом

Не буду объяснять, как попал я в этот Дом творчества, да еще в самый разгар сезона, да еще с женой, да еще если учесть, что лес в двух шагах, а я к творчеству только то отношение имею, что в кино иногда хожу. Не буду объяснять, долго получится. Да и не в этом суть…

Приехали мы с женой вовремя, прямо к обеду, и пока еду не принесли, я осторожно взглянул на соседей.

Публика, сразу можно отметить, культурная.

Один, видать, писатель: весь седой и в заграничной майке. Другой похож на актера: темные очки и борода в тон. А третья — жена. То ли писателя, то ли актера, сразу не разберешь. А может, и сама из искусства. Но больше чем на гримершу не тянет. Страшна больно.

Сначала подали закуску — сельдь с луком. Блюдо привычное — съели. А потом вдруг бульон несут. И не простой, а с яйцом. Вкрутую сварено яйцо и в бульоне том плавает. Ну?.. Скажите на милость, как его есть?.. Сначала бульон, а потом яйцо?.. Или с яйца надо начинать, а бульоном запить, как компотом?.. А может, все вместе полагается? Раскрошить яйцо на мелкие части и есть? Будто это вермишель или рис. Легко сказать — раскрошить. А как? Оно, зараза, скользкое, круглое. Коснись ножом — улетит, не поймаешь.

Взял я салфетку, вытер лоб и говорю:

— Горячий какой бульон. Пусть немного остынет.

И внимательно смотрю на соседей.

Писатель, который в майке, наверно, о своей повести задумался. Бултыхает в тарелке ложкой, а к делу не приступает. Актер, тот на яйцо уставился и вовсе одеревенел. Гримерша хлебом тарелку вытирает, хотя она и без того чистая. Сидят все, молчат, неловко даже. И я, как человек культурный, вежливо говорю:

— Интересное какое блюдо — бульон с яйцом. Тут вас, товарищи, никто не обвесит. От курицы при раздаче отмахнут кусок: крылышком больше, крылышком меньше. Ей не летать. А вот если из бульона яйцо вынуть, то и дальтоник сразу заметит.

— Это вы правы, — говорит писатель. — Но вы одного не учли. Если в ваш бульон добавить водичку… С яйцом он или без яйца… Никакая экспертиза ничего не покажет… А помножьте водичку на количество порций…

Он вытащил карандаш и быстро прикинул:

— …и высвободившуюся жидкость, то есть «первичный бульон», который в этом случае не надо варить, а в виде исходной курицы отправить поставщику обратно на базу. И перебросьте этих кур не в магазин, а на рынок…

— Такие дела не так совсем делаются, — мило улыбнувшись, сказала гримерша. — Если кура один раз оприходована, нечего ее взад-назад таскать.

— А я бы, — сказал молчавший до сих пор актер, — начинал бы непосредственно с этих яиц. Оформил бы их при приемке как «бой» и направил в инкубатор для производства цыплят. А потом шлепал бы «табака» в близлежащей шашлычной!

— И ваши «табака» пошли б через кассу?

— Конечно, через кассу. Но только как коньяк. А самим коньяком торговать навынос.

— Идея неплохая, — сказал писатель. — Только инкубатор и шашлычная — лишние звенья. Эти «табака» и здесь можно делать. А саму столовую сдавать в аренду.

Смотрю я на них и глазами хлопаю. Из искусства люди, а все про нас знают. И вдруг до меня дошло: батюшки, так это — родные все лица)

Посмотрел я на писателя пристально и говорю:

— А с импортной курицей вы никогда не работали?.. Ну, в смысле повести или романа?

— С импортной трудно, — сказала «гримерша», — Они, как невесту, ее зафасовывают. Лежит в целлофане, к ней и не подберешься.

Сидим мы так, разговариваем душевно, и вдруг подходит сестра-хозяйка и подсаживает еще одного человека, молодого парня в кожаном пиджаке и джинсах.

— Привет, — говорит, — мужики. Ну?.. Как у вас кормят?

— Бульон с яйцом, — отвечаю я, — фирменное блюдо для тружеников искусства… Если вы, конечно, имеете к нему отношение.

И глазом подмигиваю. Мол, стесняться тут нечего. Он вроде бы понял и тоже подмигнул:

— Сколько лет в искусстве, такого не видывал. Оператор я. Со студии хроники. Только закончил картину из жизни китов.

— Китовое мясо напоминает говядину, — ласково улыбнулась ему гримерша. — Особенно в сильно замороженном виде.

— О чем это вы? Что-то я не совсем понимаю.

— А он мне нравится, — захохотал «писатель». — Слова лишнего не вытянешь. Переходи ко мне, ей-ей, не обижу!

— Мне нельзя, у меня три года…

— За что, если не секрет?

— После распределения.

— Квартир или автомобилей?

— Да нет же… после окончания ВГИКа.

— Ну вот что, — не выдержал я, — ты со своим «ВГИКом» нам голову заморочил. Или говори правду, откуда прибыл, или топай отсюда за соседний столик.

Парень смутился и удостоверение вытягивает, что он действительно со студии хроники.

«Писатель» вынул точно такое же. И еще два: нештатного корреспондента журнала «Быт» и литконсультанта фабрики «Ява». «Актер» из кармана свои три вытягивает, «гримерша» еще парочку присоединяет, и мы с женой поверх свои визитки кладем, отпечатанные на твердой глянцевитой бумаге.

Парень смотрит на образовавшуюся горку, медленно встает и идет к выходу. Странный какой-то, чокнутый. Похоже, что действительно из искусства. Одно меня только в нем настораживает. Если он из искусства, то как в Дом творчества путевку достал?

Дальтоничка

Я сидел дома и смотрел телевизор, когда неожиданно раздался звонок и в комнату ворвался приятель. По его лицу я сразу понял: что-то произошло.

— Ты знаешь? — закричал он еще с порога. — Я развожусь с женой!

— Успокойся, — сказал я. — Сейчас многие разводятся.

— Да. Но ты не знаешь почему?!

— А почему?

— Она… она… Ну, как бы помягче выразиться… Ну, в общем, она дальтоник… Вернее, дальтоничка!

— Послушай, — сказал я. — Ты меня, конечно, извини. Я не хочу вмешиваться в вашу личную жизнь. Но что это такое?

— Как?! Ты разве не знаешь?

— Нет, я ведь холостяк.

— Это не имеет значения. Это совсем другое. Не то, что ты думаешь. Это связано с глазами.

— С глазами?

— Да! Дальтоник — это человек, который не различает цветов. Ему что красный, что голубой, что фиолетовый в крапинку.

— Не может быть!

— Честное слово! Даришь ему розы, а ему кажется, что незабудки. Везешь отдыхать на Черное море, а ему все равно что на Белое!

— Так ведь это же хорошо! Вези его… то есть ее, на Белое, если ей все равно. Так даже дешевле.

Приятель вздохнул:

— Тебе хорошо… А я больше так