Дело Дантона. Сценическая хроника. - Станислава Пшибышевская

Или террор. Не эти бараньи головы меня заботят, головы – чепуха; но вы уничтожаете воровство и коррупцию, а это естественные потребности, без которых государство погибает! Как если бы вы запретили пищеварение! Знаете, что вы разрушите этим террором? Торговлю и промышленность. Вы приведете страну к банкротству, которое она будет помнить лет пятьсот.

РОБЕСПЬЕР. И что вы мне советуете?

ДАНТОН. Нужно спустить революцию до уровня человеческой природы. Смягчить требования, сведя их к возможному. Успокоить финансовые круги. Словом, сделать революцию доступной. А прежде всего избавить Францию от проклятия войны.

РОБЕСПЬЕР (наполовину к самому себе). Это сейчас-то – на волосок от победы! Дантон, вы представляете пять процентов населения; я – семьдесят процентов. Вы говорите: сделать революцию доступной. Я называю это – предать ее. Подспудному распаду я предпочту катастрофу.

ДАНТОН (прищурившись). И однако, лишь так вы достигнете цели.

РОБЕСПЬЕР. Признаться, не понимаю ни слова.

ДАНТОН (широко улыбаясь). В самом деле?..

РОБЕСПЬЕР (раздражен). Моя цель, Дантон, – сделать человеческие условия существования доступными для семидесяти процентов населения. Так что…

ДАНТОН. Робеспьер, прошу без громких фраз. Я вас знаю.

РОБЕСПЬЕР (поначалу удивленный, вдруг отводит глаза и с полуулыбкой глядит в пространство). I wonder…[33]

ДАНТОН. И вы все еще не снимете маски, хотя мне видно сквозь нее каждую вашу черточку?! Ох, английская кровь…

Робеспьер отвечает взглядом ирландца, который знает, что подобные замечания не стоят того, чтобы их поправлять.

Робеспьер, опираться на толпу – это ужасный риск. Как ты только мог избрать эту грязь своим фундаментом?! Они лижут вам башмаки… пока вы стоите, как скала. Но стоит вам только покачнуться! При первом же проблеске опасности вы окажетесь в одиночестве; зато если вы зашатаетесь, стадо примчится обратно. Оно растерзает вас, разорвет на клочки. Они с ног до головы вымажутся в вашей крови. Такова природа стада. Толпу можно использовать, но не как опору! И кроме того, ее подчиняют кнутом и помпезностью, а не проповедями!

РОБЕСПЬЕР (задумчиво). Словом, наша программа абсурдна?

ДАНТОН (изумлен). Я полагаю! Нет, Робеспьер, я не разыгрываю водевиль. Я знаю, почему мне перед вами нечего смущаться… Неподкупный!

Народ! Душа народа! Вы, играющий на ней, точно на органе, вы знаете ее лучше, чем я, эту гудящую пустоту… Сколько там людей? Два-три на тысячу. Меньше. Прочие – материал. Притом дешевый! Грошовый! Аж тошно… Их миллионы, миллиарды. Рожденных лишь для того, чтобы считаным единицам было из чего созидать свой мир. Этот материал беречь не стоит. На каждое деяние их уходит сотни тысяч, но источник неиссякаем…

Несчастья народа! Робеспьер, если бы вечная барщина в самом грязном убожестве не была истинной стихией черни, то они уже давно передохли бы, вместо того чтобы плодиться пуще паразитов! Попробуйте дать им свободу и благоденствие, и они задохнутся, как рыбы на песке. (С силой, почти угрожающе.) Ну, Робеспьер, теперь вы меня знаете.

РОБЕСПЬЕР (задумчиво). Да… теперь.

ДАНТОН (встает; опирается на кулаки). Тогда я закончу и всецело предам себя в ваши руки. О да, я мечтал и о верховной власти. Ибо к чему еще нас, людей гениальных, может влечь на этой жалкой земле? Но я сломался. Отвращение и смертельная печаль одиночества подкосили мой разбег.

Властвовать над этим скотом? Помыкать, забавляться ими и весь свой век молчать? Жизни жалко. Стократ лучше самому служить… человеку, перед которым можно, по крайней мере, быть самим собой.

Вы знаете, что такое одиночество. Было время, когда и вы грызли собственную плоть под адским гнетом молчания. Но вы сумели подавить в себе тот вопль живой души, а я – нет. Мои человеческие, трепещущие нервы не из металла. Я могу еще… плакать. Я искал человека. Искал, как голодный зверь. Как маньяк. Я до сих пору вижу – будто память о кошмаре – те тысячи мертвых эмалевых зеркалец, в которых отражалась моя морда, перекошенная жаждой… пока наконец твой враждебный взгляд не сверкнул живой мыслью мне в ответ.

Ты сильнее меня. Ты как тонкий клинок из чистой стали. За маской спокойствия – пучина презрения… и воля, чьего бега не пресечь ничему, кроме смерти.

Я тебя обожаю. Я проклинаю тебя за это, мне хочется оплевать и растоптать тебя. Я боготворю тебя. В этом огромном паршивом мире ты единственный, ты… герой. О, я тебя уже не отпущу. Я посвятил тебя в свою тайну; я привяжу тебя еще крепче. Я силой наставлю тебя на истинный путь. И буду тебе служить…

Я наг перед тобой, я, что лгал королям и министрам… тебе и только тебе буду я верен. Слышишь? (Порывисто наклоняется к нему.) Взгляни мне в глаза, Неподкупный. Я похитил твою тайну. Передо мной тебе уже скрывать нечего.

РОБЕСПЬЕР (поднимает глаза). Дантон, теперь мне становится тошно.

ДАНТОН (побледнев и заморгав, как от точного удара. Внезапно тихо и страстно). Жалишь, гадюка? Вместо того чтобы опутать тебя сетью коварства, как намеревался… я буквально дарю тут тебе самого себя… а ты, может статься, хочешь меня оттолкнуть… а?

Что ж, попробуй. Попробуй только. Моя жизнь у тебя в руках; воспользуйся минутой безумия. Попробуй, и ты в самом деле получишь корону. Даже очень скоро и без труда. Венец, который будет насквозь прожигать тебе мозг… пока ты не упадешь под ним. (Тише.) Максим… знаешь ли ты, каков сокровенный смысл смертельного слова диктатура?.. Ты все же человек. Этого ты не вынесешь.

РОБЕСПЬЕР. У вас жар – или я брежу?

ДАНТОН. Послушай, Максим. Я взываю не к твоим человеческим чувствам – ведь они тебе неведомы, но к твоей гранитной воле: обопрись о меня – о нас, элиту, о бетонную стену, а не о навозную кучу! (Невольно оборачивается, тише.) Я приведу к тебе Камилла, это пустяки. (Еще тише.) Я брошу к твоим ногам всю свою фракцию. Только скажи: хорошо. Одно-единственное нейтральное слово. Я сделаю тебя императором, Максим… (Угрожающе.) Скажи!

РОБЕСПЬЕР (тихо поднимается). Извините. Мы оба ошиблись. Пора прекратить этот трагифарс.

ДАНТОН (подскочив к нему). Ах ты… слабак! Только посмей мне…

РОБЕСПЬЕР (схвачен за плечо, уступает собеседнику физически, находится во власти грубой силы). Теперь понятно. Вы попросту пьяны.

ДАНТОН (на сей раз пораженный в самое сердце, с внезапным спокойствием ненависти). А знаете ли вы, что у меня есть четыре свидетеля всему, в чем вы признались?

РОБЕСПЬЕР. Я догадывался. Вот и разочаровал их. Доброй ночи. (Уходит.)

ДАНТОН (кидается за ним; сдавленный, неописуемый вопль). Максим!!.

Робеспьер бросает на него от двери взгляд, подобный пощечине, и исчезает. Дантона шатает, он опирается о стол. Блуждающие глаза на посеревшем лице; онемевшие мускулы обвисли под слоем жира, челюсть трясется. Тяжело дышит. Делакруа тихо входит, убийственно ухмыляясь. Дантон, мгновенно овладев собой, бодро.

Ну что, слышали?

ДЕЛАКРУА (по обыкновению встав возле двери наподобие кариатиды). А то как же, дружище!

ДАНТОН. Осторожная бестия, а? Ну, теперь он будет по крайней мере со мной считаться. Он у меня в руках. Где Камилл?

ДЕЛАКРУА. Только что убежал, с проклятьями и бранью.

ДАНТОН. Тем лучше. (Качает головой.) Ох уж мне этот малыш!..

ДЕЛАКРУА. Дантон, жирондисты до сих пор прячутся в лесах. Отправимся на юг. Мы прорвемся через Пиренеи. У нас еще есть этот шанс… по-сле-дний.

ДАНТОН (яростно). Чертов дурак! Ты же только что слышал, что меня не тронут! (Короткая пауза.) A propos…[34] ты мне напомнил. Несколько дней назад Вестерман сказал, что две трети бывшей Революционной Армии нам обеспечено… в случае чего. Заскочи-ка к нему по пути и разузнай подробности насчет провианта, оружия, организации и так далее. Я не успел его тогда расспросить – и я могу забыть.

ДЕЛАКРУА. Ладно. (С особенным блеском в глазах.) Итак, я тебе передам завтра информацию, какую достану.

ДАНТОН. Завтра… Знаешь, лучше бы уже сегодня. Завтра я буду очень занят. Приходи через час в ресторан «Анфан-Руж». Сейчас мне заняться нечем, так что обойду-ка я шутки ради несколько секций. Покажусь, поболтаю… всегда стоит напомнить людям о себе. Не следует утрачивать контакт…

ДЕЛАКРУА (в дверях, с легким напором). Итак, через час… поговорим опять.

Широкий проход между chambre séparée и залом. Свет, льющийся сбоку. Сен-Жюст сидит за одним из трех круглых столиков. Робеспьер выходит с левой стороны. Не видит друга в полумраке.