Новая Инквизиция IV - Михаил Злобин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Всего лишь умер, доктор.
— …
Женщина растерялась от моей прямоты, но постаралась скрыть замешательство за корректировкой опций в своем электронном девайсе. Она что-то там долго нажимала, печатала и подкручивала ползунки настроек. А на деле, скорее всего, лихорадочно соображала, какой выбирать сценарий для дальнейшего опроса.
Странная какая-то. Неужели я что-то необычное сказал? Или медик пытается сделать вид, что не знала об этой моей маленькой особенности? К чему же тогда перед сеансом была озвучена ремарка про необычность?
— Вы ощущаете превосходство, находясь в обществе неодаренного человека? — наконец переборола ступор врач.
— Нет. Скорее наоборот. Я раньше вообще считал себя каким-то уродцем, которому нет места в нормальном обществе.
— А что вы испытываете, рядом с обычными людьми?
— Страх.
— Страх? — не поняла медик.
— Именно. Я боюсь, что не смогу уберечь их от темной кровожадной твари, живущей во мне.
— Кхм… хорошо, Юрий, я поняла вас. Теперь скажите, вы когда-нибудь проявляли излишнюю жестокость во время задержаний?
— Каждый раз, — снова бесстрастно пожал я плечами. — Чаще всего, я на службе сталкиваюсь с порождениями некроэфира, которых невозможно запугать, убедить или обмануть. Поэтому я вынужден просто их уничтожать. С кукловодами чуть проще, но и их приходится ломать жестко и яростно. Чтоб эта падаль даже голову поднять боялась, не говоря уже о том, чтобы обратиться к своему дару. Это если вкратце.
Психиатр сделала очередную паузу, подкручивая настройки в планшете, а на меня окончательно снизошли полное умиротворение и безмятежность. Какой бы вердикт не вынесли мозгоправы, на моей дальнейшей судьбе это мало чем скажется. Я буду продолжать свое дело несмотря ни на что…
* * *
— Товарищ генерал, разрешите?
В дверном проеме показалась морщинистая физиономия Гиштапа, на которой синяки под глазами разрослись почти до самых скул.
— А, Петрович, — добродушно махнул начальник, — давай, залетай! С чем пожаловал?
— Результаты обследования Факела принес, — поведал полковник, покачав на ладони черную папку с наклеенным на ней предупреждающим грифом особой секретности.
— О как… — руководитель ФСБН моментом посуровел и схватился за телефон. — Инга Викторовна, никого ко мне не пускать… Да… Да… Даже его. Мне без разницы… Представьте, что меня вообще нет, ясно?
Вернув трубку на рычаги, генерал-майор нетерпеливо воззрился на подчиненного, ожидая, когда тот передаст ему материалы.
— Здесь на первой странице заключение психиатра, дальше идет протокол беседы, а на диске запись сеанса от самого начала и до конца.
— Да давай уже сюда! — не выдержал офицер и выхватил документы из рук комбата. — Перескажи коротко, о чем там Жарский болтал.
— Я не имею понятия, товарищ генерал, — с каменным лицом ответил пожилой визитер.
— Чего это? — удивился начальник. — Еще скажи, что не читал и не смотрел?
— Именно что, — не преминул огрызнуться полковник. — Я не специалист, все равно ничего не пойму из этого. А копошиться в грязном белье своих подопечных считаю и вовсе зазорным. Вам, кстати, Константин Константинович, тоже не рекомендую этим заниматься. Экспертного мнения должно быть достаточно, чтобы сделать выводы.
Генерал оторвался от чтения бумаг и крайне выразительно глянул на Гиштапа. Любой другой бы стушевался и поспешил сдуться, но только не этот ворчливый старик. Он выдержал пронзительный взгляд руководителя и даже взора не потупил, демонстрируя непоколебимую уверенность в своих убеждениях.
— Не по чину тебе, Анатолий Петрович, рекомендации мне раздавать, — строго отчитал полковника Крюков. — Я тебя, конечно, уважаю, но субординацию тоже нужно соблюдать, понимаешь?
— И я вас пока еще уважаю, товарищ генерал, — предостерегающе прокаркал офицер. — Но уважение штука хрупкая. Всего один поступок может его разбить вдребезги.
— Даже так?
Начальник ФСБН удивленно округлил глаза, а затем, после непродолжительной паузы, подчеркнуто медленно сложил все материалы обратно в папку, оставив на своем столе только листок с заключением.
— Теперь доволен? — колко спросил руководитель.
Гиштап флегматично кивнул и откинулся на спинку кресла, показывая, что такое решение генерала его полностью устраивает.
— Н-да, совсем уже людей распустил, — неодобрительно пробурчал себе под нос Константин Константинович, а потом снова погрузился в чтение.
Крюков быстро пробежался по строчкам, беззвучно шевеля губами и вычленяя самую важную информацию. Совсем скоро он добрался до финального вывода врачебного заключения и обескураженно уставился в лист бумаги, словно заподозрил, что его разыгрывают.
— Петрович? — осипшим голосом позвал руководитель.
— Я.
— Мозгоправы могли ошибиться?
— Сомнительно. В сопроводительном письме сказано, что результаты перепроверили участники консилиума и двух комиссий.
— Что же это получается? Выходит, наш Жарский…
— Именно, — горделиво задрал подбородок комбат. — Абсолютно уравновешен и сдержан, как буддийский монах, познавший дзен.
— Да ну нахер! Невозможно! — категорично фыркнул генерал. — Я изучал его динамику! С самого начала службы в ГУБИ его рейтинг психоэмоциональной стабильности никогда не поднимался выше семидесяти двух пунктов! А в последние несколько месяцев до того рокового происшествия на всеобщем смотре так и вовсе опускался до позорных пятидесяти трех.
— Ну, вероятно, могила исправляет не только горбатого, — многозначительно изрек Гиштап.
— Остроумно, Анатолий Петрович, прям очень! — не поддержал собеседника в его легкомыслии Крюков. — Я, конечно, все понимаю и многое готов допустить, но не такое! Девяносто восемь пунктов?! Да таких чистых показателей ни у кого отродясь за всю историю современной инквизиции не было!
— Не спорю, я тоже не припомню подобного, — покладисто согласился полковник. — Бойцы, отслужившие больше года, никогда выше восьмидесяти пунктов не забирались. Да и то это скорее исключение, нежели правило. Обычно они устаканивались где-то в районе шестидесяти-семидесяти, да так и болтались там до выбытия. Но нам ли спорить с заключением врачей?
— Слушай, так может твой Жарский того… обдолбался чем-то? — выдвинул свое предположение руководитель. — Ну не бывает же такого, чтоб взрослый человек с уже сформировавшейся психикой так резко изменился!
— Что касается Факела, то я ни в чем не могу быть уверен, — оказался вынужден признать комбат. — Однако анализы указывают, что он абсолютно чист. В его крови нет ни следа каких-либо веществ.
— Тогда в чем дело? Ты можешь обижаться, Анатолий Петрович, да хоть режь меня, но я не верю в это! НЕ БЫ-ВА-ЕТ ТАКОГО!
— Можно попробовать еще одну проверку организовать с привлечением специалистов из другого медцентра, — философски развел руками Гиштап, как будто его не особо касался сей непростой вопрос. — Но мне почему-то кажется, что результат останется неизменным.
— С чего такие мысли? — подозрительно сощурился генерал.
— А с того, Константин Константинович, что предыдущий рекорд рейтинга психоэмоциональной стабильности принадлежал инквизитору с персональным идентификатором «Мулла». Самый худший его результат составлял восемьдесят три пункта, а наилучший девяносто пять. Хороший был боец. Погиб при ликвидации узбекского ковена инфестатов в двадцать девятом…
— И какая у них с Факелом связь?
— А такая, что Мулла был исключительно набожным
