Приговоренная к смерти. Выжить любой ценой - Елизавета Батмаз

— Нет, на меня, — пытаясь укусить сестру за руку, не сдавалась Маша.

— Нет, на меня, я красивее! На меня, я умнее! — кипятилась Даша.

— Зато у меня бантик красный! — представила неоспоримый аргумент Маша.

— Да уж, против красного бантика ничего и не возразить, — улыбнулась им мама. — Вы нам хоть скажите, когда опять не поделили? Неужели Кольку из сорок третьей квартиры?

Колька бы известный тринадцатилетний сердцеед и ловелас. Все девочки от двух до двенадцати были в него влюблены, но сам он остановил свой выбор на Даше и Маше, точнее, не мог выбрать из них основной предмет своего обожания, поэтому они постоянно ходили втроем. Иногда девочки спорили, кого Колька любит больше, а когда словесных аргументов не хватало, в ход шло более доступное средство — тумаки.

Но сегодня предметом их ссоры стал явно не Колька.

— Мама, мама, там такое! — наперебой кричали девочки. — Он такой!

— Да кто он, что случилось-то, можете вы толком сказать, неугомонные? — не выдержала мама.

— Там приехал такой дяденька, говорят, что будет жить в частном доме, который давно пустует, ну тот, в котором бабушка такая жила… — начала Даша.

— Ну та, которая еще умерла три года назад…. — продолжила Маша.

— Так вот он туда, а все за ним, а он такой! — восторженно зашептала Даша.

— Так, давайте по порядку, девочки, — сказала я.

— В общем, там, — начала бойкая Даша. — Я расскажу, а ты, Маша, добавляй, если что.

— Хорошо, — согласно кивнула Маша и села маме на коленки.

— Сегодня к нам из самого Минска новый врач в больницу приехал. Светка сказала, что хирург. Будет теперь у нас работать. Мы побежали на него посмотреть, а он такой, ой, прям такой….

Больше Даша ничего вразумительного сказать не смогла, и право слова перешло к ее сестре.

— Он такой высокий, красивый, глаза черные, волосы черные. Красивый… — зачем-то еще раз повторила она.

— Мне кажется, кто-то влюбился, — шутливо погрозила девочкам пальцем мама.

Девочки засмеялись и убежали с кухни, вслед за ними побежал и Илюша.

— И все-таки, Аня, ты подумай, тебе завтра двадцать пять, — напоследок сказала мама и вышла в коридор. — Пойду посмотрю, как там отец, он на лавочке около дома сидит, гуляет. А ты, Анют, начинай обед готовить.

В коридоре мама сняла передник и передала мне. Когда за мамой закрылась дверь, я надела фартук и посмотрела не себя в большое зеркало, которое висело в прихожей. Из него на меня взглянула среднего роста девушка с темными прямыми волосами и серыми глазами. Взгляд грустный, уголки губ печально опущены.

— И кому такая красота достанется? — вздохнула я, обращаясь к своему отражению в зеркале.

Отражение грустно улыбнулось.

Глеб

На следующий день мне исполнилось двадцать пять. Но кому какое дело до этого — нужно было вставать и идти на работу. Мне отчаянно хотелось праздника, мама понимающе вздохнула, но сделать ничего не могла.

Расчесывая волосы перед зеркалом, я вдруг вспомнила о красной атласной ленточке, которая очень давно пылилась в шкатулке — не было повода надеть ее. Я быстро нашла ленточку и обвязала ее вокруг головы.

— По-моему неплохо, вполне неплохо, — заулыбалась я своему отражению.

— Аня, подойди сюда, — крикнул из комнаты дядя Леша.

Когда я вошла, то увидела, что родители сидят на диване и улыбаются, глядя на меня.

— Наша дочь совсем взрослая, — с гордостью глядя на маму, произнес отчим.

— Аня, а у нас для тебя подарок, — сказала мама.

— Анна, мы хотим подарить тебе небольшой подарок. Эти серьги, которые принадлежали моей маме, теперь я хочу передать своей дочери. — С этими словами папа передал мне маленькую коробочку.

Я с трепетом открыла ее — внутри оказались маленькие сережки, инкрустированные рубинами.

— Какая красота, неужели это мне?

— Тебе, Аня, носи, и пусть эти серьги принесут тебе счастье, — сказала мама.

— Спасибо вам огромное, я вас очень люблю… папа и мама. — Я не могла сдержать слез, подбежала к ним и обняла своих родителей.

— Аня, ты знаешь, мы всегда с тобой, — сказала мама. — Ну а теперь скорее на работу, ты опаздываешь!

Я быстро убрала серьги, выбежала в коридор и, пока надевала туфли, услышала, как дядя Леша сказал маме:

— Сегодня она впервые назвала меня отцом… Какое счастье.

Я была готова вернуться, кинуться ему в объятия и сказать, что я самый счастливый человек на свете и горжусь тем, что у меня такой замечательный отец. Но мне нужно было бежать на работу.

Обычно летом в садиках работают дежурные воспитатели — сокращается режим работы, — но это не про наш город. У нас только один сад, наш, полностью укомплектованный, поэтому и детей из другого сада на время каникул переводят к нам.

Надо сказать, что летом воспитатели не очень-то и следят за детьми. Сидят себе в палисаднике, разговаривают, а дети бегают предоставленные сами себе. И почему-то у нашей ответственной заведующей и ее вездесущей помощницы это никогда не вызывало вопросов.

Этим утром настроение у меня было прекрасное: день рождения все же это хороший праздник. Душу грел подарок, который мне преподнесли родители, и то, как дядя Леша обрадовался, когда я назвала его папой. А еще я с радостью представляла, как сегодня, когда закончится моя смена в детском саду, я приду домой и мы устроим маленький семейный праздник, мама испечет вкусный пирог, и можно будет хотя бы на один вечер забыть о ежедневных хлопотах.

Я напевала детскую песенку про улыбку, от которой будет всем светлей, и мыла пол в игровой, когда услышала крик одной из воспитательниц. Я бросила швабру и кинулась во двор, чтобы выяснить, что происходит. Передо мной предстала следующая картина — все дети и воспитатели столпились вокруг пятилетнего Васи, который лежал на земле и судорожно глотал ртом воздух. Все кричали, причитали, но никто ничего не делал.

— Немедленно отойдите отсюда, — закричала я.

Воспитатели и дети ошалело посмотрели на меня, но тут же расступились.

— Что с ним случилось? — Мой голос истерично срывался, и я с надеждой смотрела на собравшихся.

— Мальчик ел абрикос, может, косточкой подавился, — дрожащим голосом сказала одна из воспитательниц.

Не знаю, что на меня тогда нашло, я была сама не своя, я так испугалась за этого ребенка, потому что тут же представила, что на его месте мог быть наш Илюша. Я, не раздумывая, подбежала в нему, подняла, со спины обхватила его за грудную клетку и начала надавливать, в надежде, что косточка выскочит.

— Раз, два, три, — громко кричала я. — Господи, кто-нибудь, да вызовите же „скорую“!