«Сокол-1» - Владимир Лавриненков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А каким был текст самой первой присяги? — заинтересовались молодые летчики.
Шестакову понравилась такая любознательность. Он предложил провести в эскадрилье вечер, посвященный Военной клятве.
Рыкачев поддержал его. Он вызвался сам рассказать об истории Военной присяги, а Шестакова попросил выступить с рассказом о том, как наши летчики соблюдали верность ее требованиям в Испании.
Услышанное от комиссара для многих было своего рода откровением. Оказывается, первым текстом солдатской клятвы был декрет-воззвание В. И. Ленина «Социалистическое Отечество в опасности!». Бойцы революции читали его перед решительной схваткой с врагом под Псковом и Нарвой. Воодушевленные ленинским призывом, они разгромили тогда врага и в память об этом с 23 февраля стала отсчитываться история Советских Вооруженных Сил. С тех пор давать клятву на верность революции вошло в традицию. Но единого текста ее не было. Известно, что легендарный начдив Н. А. Щорс сам написал присягу для своих конников. 22 апреля 1918 года ВЦИК утвердил единый для всей Красной Армии текст торжественного обещания. Его просмотрел и одобрил В. И. Ленин. Более того, 11 мая того же года великий вождь лично прибыл на завод Михельсона, где состоялась церемония принятия торжественной клятвы военными частями Московского гарнизона, отправляющимися на фронт. Владимир Ильич, сойдя с трибуны, став в строй красноармейцев, вместе с ними повторял священные слова:
«Я, сын трудового народа, гражданин Советской Республики, принимаю на себя звание воина Рабоче-Крестьянской Красной Армии…»
И вот принят новый текст, теперь уже Военной присяги, приведенной в соответствие с Конституцией СССР 1936 года.
Немало интересного почерпнули летчики, техники, механики, мотористы из небольшой беседы комиссара. И тот факт, что первую солдатскую присягу принимал и Владимир Ильич Ленин, придавал особую значимость этому торжественному ритуалу. И когда 23 февраля эскадрилья выстроилась на летном поле впереди боевых самолетов, авиаторы, выходя по одному из строя, став лицом к своим товарищам, произносили слова Присяги, им казалось, что и сейчас рядом с ними незримо присутствует любимый вождь и своей доброй, отцовской улыбкой напутствует их на героические ратные дела во имя свободы и счастья любимой Родины.
Никто из них тогда не знал, что пройдет немного времени и они все с этой клятвой в сердце грудью встанут на защиту первого в мире социалистического государства, на защиту дела Ленина…
Шестаков завел твердое правило: в конце каждого дня весь личный состав собирается в классе для подведения итогов и постановки задач на завтра.
Здесь шел откровенный обмен мнениями, анализировались ошибки, оплошности, отмечались положительные моменты. Уважающий во всем строгий порядок, Лев не прощал никому расхлябанности, халатности, был абсолютно нетерпим к малейшим проявлениям лени, равнодушия к делу. Подобные факты иной раз выводили его из равновесия, он становился даже чрезмерно жестким. Во всяком случае в благодушном расположении духа видеть его в последнее время никому не приходилось.
Но с некоторых пор все стали замечать, что комэск вроде бы как оттаял, смягчился. Сначала не могли догадаться о причине таких изменений. А потом разлетелась молва: в семье командира ожидается прибавление.
Лев страстно мечтал о том, чтобы Липа родила ему сына. Очень уж хотелось иметь бедового, смышленого малыша, с которым можно было бы повозиться после напряженных полетов, отдохнуть. И конечно же, он обязательно будет готовить из него летчика, приучать к истинно мужской боевой профессии. О своей предстоящей радости написал Платону Смолякову и Тимофею Студенникову. Просил их посоветовать, какое имя дать сыну.
«У Льва и сын должен быть Лев», — написали оба.
«Значит, так тому и быть!» — было принято решение в молодой семье. О том, что может на свет появиться дочь, даже и мыслей не было. Сыграло ли это свою роль — неизвестно, только 26 мая прямо на стоянку примчался запыхавшийся дежурный по штабу, подскочил к Шестакову и на едином дыхании выпалил:
— Товарищ капитан, разрешите доложить, у вас родился сын!
Лев, широко улыбаясь, обнял разгоряченного дежурного, радостно сказал: «Спасибо, друг, за добрую весть!» И, сияя счастьем, помчался на мотоцикле в город. По дороге заскочил на почту, отбил телеграмму матери:
«Родился сын. Приезжайте!»
Лев-младший оказался завидным крепышом.
— Вырастет настоящим богатырем! Поздравляю вас, молодой отец! — пожала руку Шестакову врач.
Но радость комэска омрачали недобрые вести: радио и газеты сообщили о нападении японских милитаристов на Монголию. С двух противоположных концов подбирался международный империализм к советским границам. С запада — германский, с востока — японский.
Все это прямым образом касалось Льва Шестакова, Юрия Рыкачева, Анатолия Комоса, Алексея Череватенко — всех командиров и бойцов эскадрильи — точно так же, как и каждого советского человека.
Лев остро воспринимал все события, происходящие в мире, кровно связывал их с судьбой страны, с делами эскадрильи, со своей семьей. Он не мог себе представить, чтобы его малыш попал под огонь войны, как это было с детьми в Испании. Сколько там погибло, на всю жизнь осталось калеками мальчишек и девчонок? В чем их вина? За что им такая участь?
«Если завтра война…» — пели в строю песню. Она полна тревоги и оптимизма, поднимала боевой дух, внушала веру в наши силы. Но и враг силен. Об этом нельзя забывать.
Время неумолимо приближало к ответственному экзамену — состязаниям на первенство по воздушному бою. Вот где показать свою боеготовность. Но вместе с тем Лев начинал переживать: некоторые летчики никак не могли подняться выше «тройки».
«Может, я чересчур требователен, не с той меркой подхожу к людям?» — думал он иногда. Но ведь его мерка — это мерка реальных боев. Не сражайся он в Испании — не знал бы того, что ему теперь известно…
«Нет, все правильно!» — говорил он себе и не шел ни на какие послабления.
— Комоса — на старт!
— Череватенко — на старт!..
День за днем звучали его команды на аэродроме, самолеты ходили конвейером, задерживаясь на земле только для того, чтобы дозаправиться бензином. В это-то время и случилась поломка при посадке на самолете летчика Лобзаря.
Шестакова, привыкшего к тому, что самолеты возвращались из боя насквозь изрешеченными, это не очень взволновало.
— Пока будут ремонтировать машину — отдохни, а потом продолжишь тренировки, — сказал он Лобзарю.
По-иному посмотрел на это происшествие комиссар.
— Лев Львович, может, нам немного снизить взятый темп? — обратился он к комэску. — Люди от усталости скоро начнут падать.
— Юрий Борисович, если нам сейчас хоть чуть-чуть сбиться с ритма, — все пойдет насмарку. — Понимаешь, люди, как говорится, заведены, настроены. Они сейчас могут горы свернуть. Расслабить их сейчас — загубить дело.
— Против таких доводов возразить трудно. Только сдается мне, Лев Львович, что мы хотим невозможного — всех сделать мастерами воздушного боя. Не надорвемся ли?
— Если стремиться к недосягаемому, то действительно, пуп надорвешь. Но разве мы хотим невозможного? Почему ты так считаешь?
— Да ведь для того, чтобы быть настоящим мастером воздушного боя, нужен, наверное, определенный талант. Можем ли мы сказать, что все наши летчики обладают таким талантом?
— Юрий Борисович, давно известно, что сначала был труд, а потом появились таланты.
— Согласен. Но мы же сплошь и рядом видим: люди делают одно и то же, только у одного получается вкривь и вкось, а у другого — залюбуешься. Значит, у другого все-таки талант.
— А скажи-ка мне, комиссар, что такое КПД?
— Коэффициент полезного действия, — недоуменно ответил Рыкачев.
— Так вот, я думаю, что самой природой в каждом из нас, живущих, заложен в принципе одинаковый КПД. Мы же ничем не отличаемся друг от друга — у всех одна голова, две руки, две ноги.
— И что же из этого следует? — спросил Рыкачев, с интересом следя за развитием командирской мысли.
— А то, дружище, что все мы работаем в равных условиях, а КПД у каждого разный.
— Согласен. Очевидно, дело в том, что одни всего себя отдают делу, а у других усилия распыляются на второстепенные мелочи…
— Совершенно верно. Как говорится, дело не подводит человека, человек его подводит. Дело, если в нем вся твоя душа, никогда тебе не изменит. Так и у нас, в авиации. Возьми хоть самого Чкалова. Всю свою энергию, умственную и физическую, он без остатка отдал своей мечте, единственной цели — быть настоящим летчиком!
— Да, командир, с тобой трудно спорить, — снова сдался комиссар. — Логика у тебя железная. Конечно, без труда не может быть таланта. А раз все дело в труде — надо работать, работать и работать. Только в повседневной текучке, сутолоке как-то забываем мы об этом. И часто нас вполне устраивает средний уровень подготовки летчика, техника, механика.
