Женский клуб - Това Мирвис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Садись сюда, – приказала миссис Леви. Она расчистила стол, отодвинув оливковое масло, коричневый сахар, яичную скорлупу и персиковые косточки. Вытерла сине-белым клетчатым полотенцем. Затем взяла белую фарфоровую тарелочку и положила на нее два клубничных печенья и халу только что из печи.
– Скажи, как тебе. Мои дети уже выросли и разъехались, мне приятно, что маленькая девочка снова отведает моей стряпни.
Аяла попробовала печенье. Облизав пальцы, откусила кусок халы.
– Это самая вкусная хала в жизни! – заявила она.
– Просто сокровище, а не ребенок! – Миссис Леви потрепала Аялу по голове. Она впервые слышала, как Аяла разговаривает, и сочла большой победой, что произошло это именно в ее доме. Неважно, что она думала про Бат-Шеву. Миссис Леви решила, что с некоторой помощью из Аялы вполне выйдет толк. И тогда, может даже, никто и не подумает, что у девочки не было приличной матери. И, по счастью, даже после всех забот у миссис Леви оставалось довольно свободного времени, чтобы заняться Аялой: как она любила повторять, слишком много дел не бывает.
– Расскажи мне, Аяла, а как проводит день твоя мама?
– Не знаю, – пожала плечами Аяла.
– Ну что-то ты видишь. Она убирается дома? Готовит тебе вкусную еду? Что вы ели вчера на ужин?
– Оладьи.
– Оладьи? – недоуменно повторила миссис Леви. Она отстала от жизни, или это все-таки еда для завтрака?
– Они были вкусные.
– Ну конечно, золотце, конечно, вкусные, – согласилась миссис Леви и тяжело вздохнула: без правильного питания задача усложнялась. – Ну а расскажи мне, чем она еще занимается?
– Рисует картинки.
– Вот как! И что же она рисует?
– Краски.
– Ну разумеется, она рисует красками, но на картинках что изображено? Люди или природа?
– Просто краски.
Насколько было известно миссис Леви, сами по себе краски не считаются искусством. Но эта серия вопросов явно вела в тупик, и она решила попробовать зайти с другой стороны.
– Твоей маме, наверное, одиноко. У нее бывают гости?
Она уже прямо-таки видела этих мужчин, приходящих проведать Бат-Шеву поздними ночами.
– Нет, уже не бывают, – ответила Аяла.
– Вот так так! – воскликнула миссис Леви. Она, конечно, подозревала нечто подобное, но никак не надеялась так легко получить подтверждение. Здесь явно стоит покопаться.
Аяла откусила еще печенья.
– Мой папа умер, – сообщила она.
– Бедняжка, – прошептала миссис Леви, обнимая девочку. – Конечно, тебе его так не хватает. Я его помню маленьким мальчиком. Вообще-то, сдается мне, он был очень на тебя похож. Такие же чудные глаза и мягкий голос. – Миссис Леви принялась убирать ваниль и пекарный порошок. – Вы из-за него сюда переехали?
– Да. Чтобы быть к нему ближе, – ответила Аяла, явно повторяя за матерью.
– А что сказали бабушка с дедушкой?
– Они сказали, что мы никого здесь не знаем.
– Да, понимаю, – согласилась миссис Леви. Так она и предполагала. А ведь она и сама была в похожей ситуации, подумалось вдруг миссис Леви. У нее трое взрослых детей, и все они живут не в Мемфисе. Она и помыслить не могла, что вот так все закончится, и глубоко внутри страшно стыдилась, что не удалось убедить их переехать обратно. Всякий раз, говоря с ними по телефону – с Рафаэлем в Балтиморе, Ребеккой в Хьюстоне и Анной Бет (которая теперь носила свое еврейское имя Хана-Бейла) в Монси, – она лелеяла надежду, что они сообщат о своих планах вернуться домой. У всех вроде как имелись веские причины, чтобы жить в других городах: Рафаэль был директором школы в Балтиморе, муж Ребекки учился в резидентуре в Хьюстоне, а Анна Бет (Хана-Бейла) считала, что для ее детей в Мемфисе нет приличных школ строгих правил. Эти причины миссис Леви всегда приводила в беседах с друзьями: нет, дело вовсе не в Мемфисе, тут соображения сугубо практического свойства. И все же порой миссис Леви охватывал страх, что в основе этих причин было недовольство Мемфисом, что ее собственным детям чего-то недоставало в общине, на которую она положила всю свою жизнь. Она старалась отбросить эту мысль. Недовольны Мемфисом? Исключено.
Все еще размышляя о детях и внуках, миссис Леви ощутила прилив сочувствия к Аяле.
– Я напекла слишком много хал на шабат, до следующей недели они зачерствеют. Давай-ка я заверну тебе парочку с собой, заберешь их домой.
Это самое малое, что она могла сделать. Миссис Леви не намерена была сидеть сложа руки, наблюдая, как ребенок ходит голодным. Она вспомнила речь раввина несколько недель назад: И там, где нет людей, постарайся быть человеком. Это же и к женщинам относится, разве нет? (Или нет? Надо ли спросить у раввина, прежде чем примерять это к себе? Она не хотела показаться самонадеянной или, боже упаси, феминисткой. Надо добавить это к списку вопросов для раввина.) Пока же она аккуратно, чтобы с корочки не осыпались кунжутные семечки, завернула каждую халу в фольгу. Потом положила в пакет и вручила Аяле, надеясь, что так та хоть немного распробует, каково это – вырасти в доме миссис Леви.
Примерно неделю спустя Хелен Шайовиц увидела Бат-Шеву в примерочной «Loehmann’s». Все утро она бегала по поручениям миссис Леви, и теперь наконец можно было порадовать и себя. Хелен любила ходить по магазинам, хотя перед мужем и друзьями делала вид, что это тяжкое бремя, которое она смиренно взялась нести. Среди всех этих вещей разных цветов и тканей проще всего было забыться, отключиться от тяготивших ее мыслей. Она раздумывала, не злоупотребляет ли в очередной раз миссис Леви их дружбой, прося забрать украшения на стол для благотворительного завтрака, вместо того чтобы сделать это самой. Размышляла о своей дочке в Нью-Йорке. Случится ли когда-нибудь помолвка с приятным молодым человеком, с которым они встречаются вот уже три месяца? Беспокоилась из-за периодически мучавшей ее боли в плече. Как знать, что за болезнь может там притаиться?
Только поход по магазинам мог отвлечь от этих забот. Хелен специально высвобождала себе побольше времени, она не могла спокойно делать покупки, если над ней что-то висело. Хелен наряжалась, потому что лучше себя чувствовала в хороших вещах. И никогда не просила помощи продавцов. Было слишком утомительно объяснять, почему ее юбка должна прикрывать колени,
