Слуга Божий - Яцек Пекара

— Риттер, — узнал я машинально.

— Да, Хайнц Риттер. И разве он не гениален?

Я подошел к столу, взял толстенький кошель с гонораром, полученным от Клингбайля.

— Он прекрасен, — согласился я. — И моя жизнь также будет прекрасной. Когда-нибудь…

Хайнрих взглянул на меня, и теперь на его лице читалось сочувствие.

— Навряд ли, — сказал он. — Пусть бы даже ты и жаждал этого изо всех сил. Будешь как пожар, Мордимер: сожжешь все, к чему приблизишься.

Я кивнул, но не потому, что соглашался, — лишь в знак того, что понял его слова.

— До свидания, Хайнрих. — Я открыл дверь.

— Прощай, — ответил он.

Слуга Божий

Ибо он орудие Божье, дабы отмерить гнев справедливый тому, кто совершает злое.[11]

Ненавижу города. Особенно Хез-хезрон. Но именно здесь лучше всего зарабатывать и лучше всего служить Богу. Или точней — и простите, милые мои, за неверную очередность — так: здесь лучше всего служить Богу и лучше всего… выполнять волю матери нашей — Церкви Единой и Истинной. Именно здесь, в Хез-хезроне, худшем из дурных городов. В городе, где я какое-то время назад поселился. И по грязным улочкам которого теперь шел, чтобы встретиться с Алоизом Кнаппе, мастером гильдии мясников и влиятельным сукиным сыном. Было жарко, душно, а смрад от сточных канав и вонь от тел слишком многочисленных прохожих наотмашь хлестали по тонкому моему обонянию.

Я прикрыл нос батистовым платочком. Может, когда-нибудь привыкну к этому: к грязи, к потным телам, гноящимся глазам и изъязвленной коже. Однако я знал, что никогда не привыкну к главному: к адскому смраду неверия и к гнили ереси, которые я, как инквизитор, должен был ощущать (и ощущал!) со сноровкой охотничьего пса.

Кнаппе занимал каменный двухэтажный дом с выходом на улицу и дверью с медной колотушкой. Как для мастера гильдии мясников — весьма скромно, но Кнаппе был известен не только деловой хваткой, но и изрядной скупостью. Скупостью, сравнимой лишь с его жестокостью. Я никогда не любил этого человека, но он столь хорошо разбирался в городских делах, что не использовать его любезное приглашение было бы крайне глупо. Ну и пару раз он уже давал мне заработать. Не слишком много, но времена тяжелые, а всякая монетка — в кошель. Я, милые мои, был всего лишь инквизитором без епископской концессии, мало кому известным пришлецом из провинции, а значит, говоря откровенно, никем.

Кнаппе сидел в саду, вернее на заросшем сорняками участке, который называл садом, и жрал финики из большой серебряной миски. Брюшко упиралось в его колени, распахнутая на груди рубаха была в пятнах от вина и масла, а пальцы — тяжелы от золотых перстней. Те подмигивали мне глазками драгоценных камней, словно кричали: «Мы охотно сменим владельца, дорогой Мордимер. Только дай знак! Хватит с нас этих отвратительных толстых пальцев! О, сколь же охотно перейдем мы туда, где нас станут холить!» Я знал, что снять перстни с руки Кнаппе было столь же просто, как вырвать клыки матерому волку. Но кто сказал, что все в этой жизни легко?

— Садитесь, господин Маддердин, — буркнул он, не глянув на меня, и небрежным жестом отослал слуг прочь.

Те испарились, словно туман под солнечными лучами. Нужно признать, хорошо он их вымуштровал.

— У меня есть для вас задание, но захотите ли подзаработать?

— Церковь платит своим слугам слишком много, — соврал я с усмешкой. Я об этом знал, он об этом знал, и я знал, что он знает. — Но если бы некто возжелал чего-то большего, чем кубок водицы и краюху хлеба, то охотно бы выслушал здравое предложение.

— Элия Колер… говорит ли вам что-то это имя?

Я пожал плечами. Кто в Хез-хезроне не знал, что Элия публично отказала самому мастеру гильдии мясников? Разве только глухой и слепой. Элия была одинокой богатой дамой, формально — под опекой старших братьев, но в действительности те вовсю танцевали под ее дудку. К тому же была она отважной и решительной. Полагала, что с ее деньгами и положением может не бояться Кнаппе. И это, понятное дело, свидетельствовало о том, что Элия не грешит излишней рассудительностью — или же грешит гордыней. Если уж не хотела брака, тогда хотя бы не стоило публично унижать мастера мясников. Особенно если ты всего лишь мещанка без влиятельного мужа или любовника. А того или другого, при своей красоте и деньгах, могла бы с легкостью заполучить. Что ж, видимо, любила свободу, а такое бывает как приятным, так и опасным. Нынче же сотворила себе сильного, беспощадного врага — и даже не подозревала об этом. Или знала, но не обращала внимания. Нехорошо, ведь отвергнутый Кнаппе пригласил на разговор именно меня. Что означало проблемы для всех, кого он не любил.

— Покончи с ней, Мордимер, — прошептал он, накрывая мою ладонь своей.

Ладонь была горячей и липкой. Неудивительно, что Элия не хотела, чтобы дотрагивались до нее этакие щупальца. Я тоже не хотел, потому убрал руку. Ко всему прочему, не любил, когда такие люди, как Кнаппе, обращаются ко мне по имени. «Мастер Маддердин» было бы куда более соответствующим словосочетанием.

— Я не наемный убийца, Кнаппе, — сказал я, пожимая плечами. — Обратись к кому-нибудь другому.

Я не разозлился и не обиделся. Скорее удивился, что мастер мясников мог принять меня за наемника, готового на все ради пары крон. Поднялся, но тот схватил меня за плечо. Я остановился и поглядел на его руку:

— Могу сломать ее в трех местах. Одним движением.

Конечно, я врал. Одним движением сломал бы руку только в двух местах. Но Кнаппе об этом не знал. Помедлив, он разжал хватку. Я же продолжал глядеть на его руку, и та, словно под тяжестью этого взгляда, опускалась, опускалась, опускалась, пока не опочила в серебряной миске. Толстые пальцы стиснули фиги.

— Так-то лучше, — сказал я.

— Покончи с ней! — В голосе его я слышал ненависть, и лишь Господь ведал, была ли она направлена на Элию или же больше на вашего нижайшего слугу. — Прикончи ее, как это вы, инквизиторы, умеете…

— Не имею права действовать на территории епископства, — ответил я осторожно, удивленный, что он не знает и этого. — Моя концессия не распространяется ни на Хез-хезрон, ни на управляемые им земли. Я всего лишь бедный провинциал, — позволил я себе едва заметную иронию, — но если хочешь, могу порекомендовать тебе кого-нибудь из местных. Знаю одного или двух еще по нашей славной Академии Инквизиториума…

— И как долго твое представление лежит в епископской канцелярии? — прервал он меня.

— Почти два года, — вздохнул я. — Со времени, когда покинул Равенсбург. Епископ нетороплив…