Красная Шапочка. История одного расследования - Дмитрий Хоменко

И вот, однажды коллективный бюрократический разум изобрел нечто поистине выдающееся, самый что ни на есть рукотворный памятник самим себе, архив. С тех пор самая никчемная бумажка, побывавшая в их твердых руках, обрела свое законное место на стеллажах истории. И на каждой из них любой желающий мог прочитать бессмертное отныне имя ее творца. И даже неоднозначное отношение к подобной щепетильности сильных мира сего не заставило бюрократов изменить своим принципам. «Перед историей все равны», — читалось на их неумолимых каменных лицах.

А потом в лесу появились лесорубы, и бюрократы как–то незаметно то ли избавились от комплекса неполноценности, то ли смирились с ним. Как бы там ни было, но они без лишних возражений передали свое детище в более надежные руки, и вскоре оно запылало синим пламенем. Старый архив канул в вечность, а на его место пришел новый, совершенно новый, который отличался от предыдущего в первую очередь принципом формирования. Если раньше пополнение архива было обязанностью бюрократов, то теперь этот процесс стал абсолютно добровольным и спонтанным. Каждый желающий мог принести в архив любой документ, который, по его мнению, заслуживает стать достоянием истории. Понадобилось определенное время, чтобы лесное общество осознало всю глубину этого гениального замысла. Но когда уж осознало, то с неистовостью гениального художника принялось воплощать его в жизнь. Представьте себя на месте лесного жителя, каким–то образом связанного с различного рода документами. Представили? А теперь попробуйте ответить на простой вопрос: какие из этих документов вы понесете на хранение в архив? То–то и оно… Точно таким же образом поступали и лесные жители. Вот тут–то и появлялся на сцене хранитель архива скарабей Клио, отделявший плева от зерен. Потом он тщательно систематизировал отобранный материал, руководствуясь опять таки своим природным чутьем. В результате этой несложной процедуры в лесу и появилось уникальное творение изощренного разума, своеобразное отражение реальности на застывшей поверхности мутного омута. Каким–то образом, скорее всего, по специфическому запаху, обитатели леса догадались и об этой особенности нового архива и без особой нужды возле него уже не показывались, тем самым значительно облегчив труд скарабея, которому теперь приходилось всего лишь сортировать принесенные дары по именным папкам. Впоследствии именно скарабей обратил внимание на один парадокс, связанный с вверенным ему учреждением. Несмотря на то, что архив, наряду с лесорубами и дятлами, стал одним из основных дисциплинирующих факторов лесной жизни и способствовал дальнейшему росту численности сознательных граждан, количество приносимого ими компромата не только не уменьшалось, как того следовало ожидать, но и с каждым годом возрастало. Иногда Клио так и подмывало поделиться с кем–то своими наблюдениями, но уж больно ему не хотелось заводить папочку на самого себя.

Что касается Бегемота, то до сегодняшнего дня он ни разу не посещал архив. «Зачем копаться в чьем–то грязном белье, если можно просто любоваться его вымазанным с головы до пят владельцем», — часто думал, но не говорил в слух инспектор, не желая без лишней надобности вступать в открытый конфликт с реальным бытием. Наверное, убежденность в том, что все самое значимое всегда лежит на поверхности, и помогло ему стать самым знаменитым лесным сыщиком. Вот и сегодня, добравшись до архива и поздоровавшись с хранителем, инспектор надеялся на удачный исход рискованного мероприятия. Ведь только положительный результат его поисков мог компенсировать будущие неприятности.

— Клио, тебе знакомо имя Эрнесто? — спросил Бегемот нагло уставившегося на него хранителя.

— А как же, — протрещал скарабей. — Это тот волк, который пару раз наведывался сюда. Я сразу понял, что он пришел не для того, чтобы оставить какую–то информацию, а найти ее здесь. Уж больно странный запах исходил от него.

— Гарлем, — сказал первое, что ему пришло в голову, Бегемот, больше для поддержки разговора.

— Э нет, — возразил ему Клио и издал продолжительный треск, отдаленно смахивающий на смех. — Когда–то такой запах исходил от еретиков и умников. Я его издалека чуял. Потому и ценили меня в приличном обществе.

— Так что же интересовало волка в твоем архиве? — вернулся к главной теме инспектор.

— О… Этот парень знает толк в документах. Сейчас я тебе вынесу пару папочек, и ты сам в этом убедишься, — уважительным тоном ответил хранитель и ненадолго исчез внутри архива. Вернулся он действительно с несколькими папками и бережно положил их перед Бегемотом.

Пока инспектор изучал принесенные документы, скарабей со стороны пристально следил за его реакцией, и, судя по всему, остался доволен увиденным. В трех тонких папках с именами довольно известных лесных граждан находились схожие по содержанию документы, иногда даже повторяющиеся: вырезки из газет, списки присутствующих на различных мероприятиях, отчеты и протоколы, невостребованные приглашения и непогашенные билеты. В общем, на первый взгляд, ничего особенного. Все эти бумажки указывали лишь на то, что все три обозначенные особы часто пропускали мероприятия, появление на которых входило в круг обязанностей той части лесного общества, к которой они сами принадлежали. На это обстоятельство и обратил внимание Бегемот, как на единственно возможную причину заинтересованности Эрнесто этими тремя лицами.

— И что в этих папках особенного? — решил прикинуться непонятливым перед скарабеем инспектор, дабы скрыть свою заинтересованность.

— А то и особенное, что ничего особенного. Никаких дебошей, никаких подозрений в умничанье или эльфийском происхождении, никаких порочащих связей и несознательных высказываний, ничего. Только констатация отсутствия. Не тебе ли знать, что за этим может крыться. Вполне может статься, что если копнуть глубже, то может открыться такое, что все мной перечисленное покажется детскими забавами, — ответил ему хранитель и ехидно заскрежетал, давая понять своему гостю, что его фокус с придурью по каким–то причинам не удался.

— Кто–нибудь этим еще интересовался? — спросил Бегемот, отдавая документы и собираясь уходить.

Этот вопрос, похоже, доставил скарабею особое удовольствие и он на прощанье решил по полной поиздеваться над инспектором.

— А как же. Все, как положено в подобных случаях. И о тебе спросят. Можешь в этом не сомневаться. Кстати, никак не могу тебя унюхать, — валерьянка дух забивает. И в папке твоей одна ерунда, — сплошные попойки и совокупления. Как раз то, о чем я тебе говорил: по бумагам — ничего особенного, а визит твой совсем не обычный. И копать глубоко не надо.

Бегемот бросил на Клио злой взгляд и пошел прочь, не сочтя нужным поблагодарить за содействие или попрощаться. День уже не казался ему таким светлым, как с утра, и теперь можно было показаться на глаза шерифу. Хуже от этого уже не станет, а какая–нибудь рутинная работенка может и отвлечь от неприятных мыслей. К тому же расследование теперь переместилось на ночное время, когда он не занят исполнением своих служебных обязанностей. Все три интересовавших Эрнесто лица относились к «хламырной» части общества и вели преимущественно ночной образ жизни. В это время суток Бегемот и собирался проследить за ними, предполагая обнаружить то, что могло послужить поводом для тройного убийства. Никто из троицы ни внешне, ни по характеру не подходил на роль жестокого и холоднокровного убийцы, но это еще ничего не значило. В жизни каждого из них могло быть нечто такое, что перевернуло бы все с ног на голову. Ведь, в конце концов, и Рапунцель, и эльф розового куста, и Нестор Долгописец куда–то исчезали с поразительной регулярностью.

10

Для того, чтобы стать «хламырной» особью, мало было родиться в знатном и обеспеченном семействе. Тем более, никого не интересовало количество извилин в твоей голове, если, конечно, оно не превышало допустимые пределы. Даже эпатажем, вроде выставленных на всеобщее обозрение гениталий или цитирования с огромным трудом заученных заумных фраз, можно было удивить разве что какого–нибудь случайного неофита. История собственной жизни, драматическая или, на крайний случай, мелодраматическая, желательно с каким–нибудь впечатляющим концом, — вот что действительно ценилось в «хламырном» обществе. Вот за что лесной бомонд готов был отдать какому–нибудь популярному литератору целое состояние, и таки отдавал. Статья в газете, развернутое «интервью» в глянцевом журнале, — и все, несколько дней ты на гребне популярности. А больше и не надо, — дальше все идет само собой, по хорошо отлаженной схеме. Очередной счастливчик получает в безвозмездное пользование свою порцию уважительных приветствий и ехидного перешептывания за спиной. И величина этой порции зависела только от мастерства того, кто написал статью или «взял» интервью. Но даже в этом, казалось бы, разработанном до мельчайших подробностей и поставленном на поток процессе нашлось место для гения, на этот раз, в отличие от Папы Бубы Карло, непризнанного. Даже клиенты этого великого мастера предпочитали не распространяться о сделанном ему заказе и не вникали в тонкости его практически не дававшей сбоев технологии. Их интересовал только конечный результат, за который они платили приличную цену. Получив его, они тут же спешили забыть о том, кто проложил им путь в круг избранных. Такому положению дел было два весомых объяснения: одно — для самого гения по имени Микки, другое — для всех остальных. Наличие двух разных точек зрения уже само по себе было необычным явлением в обществе, привыкшем ценить только плоды, взращенные усилиями коллективного разума. Но, обо всем по порядку.