Любовник богини - Елена Арсеньева

И в эту минуту свирепый рев долетел из бушуевского двора, потом свист плети, резкий звук удара — и новый женский крик… такой крик, что оба друга, не сговариваясь, кинулись к воротам, взлетели на них, опираясь на затейливую резьбу, — и свалились во двор, готовые сразиться по меньшей мере с драконом (то есть на дракона готов был пойти Реджинальд, а Василию сгодился бы трехголовый Змей Горыныч).

Зрелище, открывшееся их глазам, выбило бы меч из рук и святого Георгия, и Добрыни Никитича, поскольку повергло бы того и другого в несказанное изумление, Они узрели высоченного, широкоплечего человека в широких плисовых штанах, кумачовой рубахе распояскою и в каких-то разбитых чувяках — всклокоченного русоволосого бородача лет под пятьдесят, настоящего Святогора-богатыря, того самого, что частенько «плеточкой ременной поигрывал, трехвостой плетеночкой баловался».

В руках у него и впрямь было нечто среднее между пастушьим кнутом и трехвостой «кошкою» с вплетенными на концах свинчатками, и этой-то плетью он со всего взмаха, со всего плеча, нещадно, в поте лица своего, сек, вернее сказать, рвал в клочки… огромный разноцветный тюк.

В воздухе реяли золотистые и серебристые нити, обрывки ткани. Один такой лоскуточек мягко опустился на нос Василия. Чихнув, Аверинцев поймал нечаянный трофей и задумчиво уставился на него. Это был клочок розового кашемира. На нем еще оставались краешек синего индигового цветка и головка поющего соловья, отсеченная от тела метким, безжалостным ударом. Теперь до Василия дошло, что и разноцветный снег, щедро засыпавший каменные плиты, и иссеченный почти насмерть тюк некогда были добрыми тысячами роскошнейших, красивейших кашмирских тканей, которые считались в Европе модной, баснословно дорогой новинкою, так что человек в красной рубахе, можно сказать, иссекал кнутом немалые пачечки бумажных ассигнаций!

Однако даже самый дорогой кашемир не станет кричать нечеловеческим голосом, хоть рви его на части, хоть жги огнем. Василий окинул взором диспозицию и на кружевном белом балкончике обнаружил ту, чьи вопли заставили его и Реджинальда разбойничьи нарушить границы чужого владения.

Это была дородная дама лет пятидесяти, одетая в нечто среднее между русским сарафаном и греческой туникой. Сей фасон еще не вышел из моды ни в Европе, ни в России и, похоже, пришелся по вкусу и в Индии — тем паче что дама была светло-русая, светлоглазая, по-русски немножко курносенькая… словом, отнюдь не смуглая дочь Индии.

Заламывая пухлые руки, так что широкие рукава легкой муслиновой рубахи ниспадали до самых плеч, она издавала пронзительные крики при всяком новом ударе, и новые потоки слез проливались на ее все еще свежее, румяное, полное и добродушное лицо, а крики сменялись слабым лепетом, в котором с трудом можно было разобрать:

— Петенька… Петенька, голубчик, помилосердствуй!

Она говорила по-русски, и Василий без труда понял, что разбойник в красной рубахе и есть Петр Бушуев, а на балконе стоит та самая его сестра, которая не способна справиться с буйнонравной (небось вся в отца) и жестокосердной Варварой.

— Я полагаю, мистер Питер лишился рассудка, — негромко проговорил Реджинальд. Голос его был совершенно спокоен, однако чуткий слух Василия уловил отзвук нескрываемого удовольствия, которое испытывал его друг, видя своего конкурента бездумно пускающим на ветер немалое состояние.

Василий нахмурился. Он и сам был не прочь покуролесить. Скажем, на эту Масленую, когда вдруг ударила оттепель и горки сделались непригодны для катания на санках, приказал в одночасье воздвигнуть во всем Аверинцеве горы деревянные, а поскольку за скоростью постройки их не успели как надо обстругать, велел смазывать скаты чухонским [11] маслом, чтоб скользило лучше.

По счастью, на другую ночь ударил мороз, и только это помешало молодому барину извести не только свои и крестьянушек запасы масла, но и скупить его у всех соседей, а также разослать гонцов за сим скользким продуктом в свои прочие вотчины — хоть бы и на Нижегородчину, хоть бы и на Урал! Однако Василий, при всей разгульной безоглядности натуры, не терпел русской ошалелой дури, которая вызывала кривенькие иноземные ухмылки, а потому, скрежетнув зубами в ответ на высокомерный Реджинальдов взгляд, рванулся вперед, неуловимым движением скользнул под визжащий, раскрученный для нового замаха кнут и, счастливо избежав удара, вцепился в высоко занесенную ручищу Бушуева.

Эх ты!.. Василию показалось, будто он повис на чугунной кувалде. Его повлекло вверх, ноги оторвались от земли. «А ведь во мне больше шести футов росту! — мелькнула возмущенная мысль. — И весу пудов пять!»

Ништо… Чудилось, при всех этих достоинствах он будет сейчас отброшен, как жалкий котенок, однако ручища неохотно замерла в воздухе, косматая голова медленно повернулась на саженных плечах, и в лицо Василия с несказанным изумлением глянули яркие темно-серые глаза.

— Что за напасть? — ошеломленно пробормотал Бушуев, несколько приспуская «кувалду», так что Василий смог наконец утвердиться на земле обеими ногами и попытался ослабить хватку своих онемевших от усилий удержаться пальцев.

— Сгинь, пропади, сила нечистая! — продолжал выражать свое изумление Бушуев и вознамерился было перекреститься, однако сделать это правой рукой с зажатым в ней кнутом и полувытянутым человеком было затруднительно, поэтому он только возвел очи горе, как бы призывая господа на помощь, однако краем глаза увидел стоящего невдалеке Реджинальда — и всплеснул ручищами:

— Мать честная! Какими судьбами, сударь?!

Кнут упал; Василий отлетел шагов на пять, однако удержался на ногах (все-таки не с коня на полном скаку падать!) и, по гусарскому обычаю, мгновенно принял ухарски-небрежный вид.

— А это еще кто? — повел бровью Бушуев и снова поворотился к Реджинальду с выражением радушия, такого же безоглядного, как и ярость, душившая его минуту назад. — Добро пожаловать, сэр!

Английский его был столь буен и грозен, что не всякий слух продрался бы сквозь нагромождение не правильно выговоренных звуков, однако Реджинальд и бровью не повел, а только любезно поинтересовался:

— Попалась бракованная партия товара, мистер Питер?

«Мистер Питер» растерянно огляделся, и на его взопревшем лице изобразился откровенный ужас при виде им же самим учиненного разбоя. Отерев рукавом лоб, он какое-то мгновение стоял недвижимо, потом вдруг передернул плечами, коротко хохотнул и как ни в чем не бывало поглядел на ехидного англичанина:

— Да нет, не брак! Товар хороший, только… только лишнего я взял — боюсь, перегруз будет, как бы корабль не потонул!