Плутовка Ниниана - Мари Кордоньер

Паулина постаралась смягчить ситуацию.

— Успокойся! Вероятно, он рассердился из-за твоего вчерашнего бегства. Помни, что лающая собака не кусает.

— Барон не станет кричать без причины. Что произошло?

Паулина недоуменно пожала плечами.

— Он хотел тебя видеть, а я сказала, что ты спишь, что и вчера из-за головной боли весь день провел в постели. Он пожелал лично убедиться в твоем плохом самочувствии, но я его к тебе не пустила. Тогда он начал кричать. Видимо, не привык к отказам.

Ниниана слабо улыбнулась.

— Похоже, что так. Не будем злить его еще больше. Помоги мне одеться.

Однако, несмотря на наигранное спокойствие, она продолжала судорожно размышлять о случившемся, пока Паулина забинтовывала ей верхнюю часть тела. Хотя груди у нее были не такими пышными, как у Дианы, их выпуклость необходимо было скрывать. Откуда вдруг такой резкий, враждебный тон приказа о немедленной явке к нему?

До сих пор ей казалось, что он симпатизирует ей как Норберту де Камара, переходя, в зависимости от настроения, от дружеской иронии к прямо-таки отеческой заботе. Чем она его вдруг невольно рассердила? Какую совершила ошибку? Возможно ли, что, внимательно наблюдая за ней, он догадался о маскараде?

Она застегнула белую рубашку, которую надела под коричневую шерстяную фуфайку. Паулина начала приводить в порядок спутанные локоны, закрепляя их на затылке черной лентой. Без свободно распущенных каштановых волос девушка снова превратилась в Норберта. Ниниана с интересом поглядела на свое отражение в зеркале.

Паулина проследила направление ее взгляда и наморщила лоб. По мнению камеристки, в лице Нинианы было слишком мало мужского. Конечно, оно отличалось от красивого, чрезвычайно притягательного лица Дианы, но лишь настолько, насколько полевой цветок отличается от роскошной розы. А какой цветок считать привлекательней, зависит от личного вкуса. Ниниана выглядела хоть и не столь картинно-красивой, но зато более живой и оригинальной.

Паулина вздохнула и помогла ей надеть просторную фуфайку.

— Меня беспокоит внезапный интерес барона к твоей персоне. Попробуй между прочим поведать ему о частых мигренях, которыми якобы страдаешь с детства. Это позволит тебе чаще оставаться в своей комнате и избегать с ним встреч.

Ниниана насмешливо возразила:

— Ты в самом деле полагаешь, что он будет считаться с моим самочувствием? Никакой болезни, кроме чумы и оспы, он не станет принимать во внимание. Подай-ка мне охотничий берет!

Сдвинув берет набок и прикрыв им значительную часть лица, Ниниана отправилась в библиотеку. Она не могла понять причины спазмов желудка: то ли дело было и том, что она не позавтракала, то ли в том, что панически боялась встречи с бароном. Сумеет ли она и дальше играть перед ним роль наивного молодого провинциала?

Напустив на себя оживленно-беспечный вид, она отворила резную дверь библиотеки.

— Вы хотели со мной побеседовать?

Холодный испытующий взгляд, вселивший ужас в самое сердце, скользнул по аккуратной скромной юношеской одежде. Только за счет мобилизации всех душевных сил удалось Ниниане сохранить на губах непринужденно-дружелюбную улыбку.

— Да, юный друг, хотел, — небрежно ответил аристократ. — Вы сможете сразу же заняться своими делами, как только передадите мне письмо, полученное вами вчера днем от некоего лакея. Итак, будьте любезны, принесите мне послание, чтобы покончить с разговором о нем.

Прошло несколько минут, прежде чем девушка поняла, о чем идет речь. Письмо Люсьена! Как он о нем узнал? И где же оно теперь? Она вспомнила, что, потеряв от гнева контроль над собой, швырнула его в камин. К счастью! Не хватало только, чтобы ему в руки попало послание, полное упреков сестрам в непослушании. Сейчас Ниниана была даже благодарна своему бурному темпераменту.

— Я жду…

Внешне фраза прозвучала вполне дружелюбно, но Ниниана сразу уловила в ней стальные нотки.

Рассеянно прошлась она по комнате, делая вид, что разглядывает многочисленные корешки книг. То, что она старалась поворачиваться спиной к свету, казалось вполне естественным.

— Вы смутили меня, барон. О каком письме вы говорите? Я ничего не получал.

— Довольно отговорок! Мне известно, что лакей из дома наследника престола спрашивал вас и оставил для вас письмо. Будьте добры, передайте мне этот документ. Я не потерплю в своем доме никаких конспираций, тем более угрожающих доброму имени будущей баронессы де Мариво.

Ниниана не знала, что разозлило ее больше: несправедливость его упреков или попытка обвинить ее в том, что она подвергает опасности будущее Дианы? А кто, минуя все опасности, привез Диану в его дворец, попросив надежного убежища? Что этот человек себе позволяет?

— Никаких конспираций? Вам ли о них говорить? Вам, имеющему свободный доступ к его Высокопреосвященству кардиналу Ришелье?

Ниниана побледнела. О, ее проклятая манера говорить, не подумав! Она опять навлекла на себя беду! Уголком глаза Ниниана заметила, что барон, поднявшись, пошел к ней. Исходящая от него опасность была совсем рядом.

— Как хорошо, Норберт, вы осведомлены, где я провожу свои дни. Вам не сложно сообщить мне, кто снабжает вас столь удивительными сведениями?

Он подошел к ней так близко, что движение воздуха от его резких слов качнуло перья на ее берете. Ниниана с трудом удержалась от желания попросту сбежать.

— Я… Я не знаю… Это болтовня посыльных…

Барон скрипнул зубами.

— Болтовня посыльных из Орлеанского дома, да? Ваша солидарность с мятежниками делает вам честь, Камара, однако настало время посмотреть фактам в глаза. И для вас, и для меня крайне опасным будет ваше стремление и впредь выступать на стороне Орлеанского дома из ложно понятой верности. Дайте мне письмо и держитесь в будущем подальше от игр, затеваемых взрослыми, пока у вас на губах не обсохнет молоко!

— О…

Непроизвольно у Нинианы вырвался вопль ужаса, ибо барон грубо схватил ее за локоть и притянул к себе. Резкая боль пронзила руку до плеча, а она опять уловили знакомый запах трав, исходивший от его одежды. Ниниана не отважилась взглянуть ему в лицо, и перед ее тором оказалась крепкая загорелая шея, выступавшая из-под белого кружевного воротника. По напряжению мышц она поняла, что он с трудом сдерживает возмущение.

— Мне… мне больно! — сдавленно простонала она, глядя сквозь выступившие слезы.

— Письмо, Норберт. Я не привык к повторениям! — резко потребовал барон.

— Я… Оно сгорело!

— Сгорело? — повторил он раздраженно.

— Да, в камине, вчера вечером…