Гены-убийцы - Уоррен Мерфи

Его голова тряслась, словно болталась на веревке. Веревка становилась все длиннее, а голова дергалась все отчаяннее.

Он оказался в кромешной темноте. Раздался отцовский голос, умолявший его остаться, потом к нему присоединился голос матери. Через некоторое время он очнулся от нестерпимой рези в глазах. Кто-то светил ему прямо в лицо.

– Выключите свет, – пробормотал он.

Он чувствовал жажду и сильный голод. В желудке было пусто. Рядом с ним сидела мурлычущая Пам Весткотт. Он обнюхал ее. Ее запах вернул ему уверенность. Зато его собственная одежда пахла отвратительно. Это был странный запах, от которого голод делался нестерпимым.

– У тебя найдется перекусить? – спросил он.

– Как насчет мартини?

Галлахан вздрогнул. Потом он потянулся и зевнул. Пам Весткотт лизнула его в лицо.

– У меня есть кое-что, что тебе понравится. Я на минутку, котенок.

Галлахан упруго сел. Да, он испытывал голод. Но при этом чувствовал себя полным жизненных сил, как никогда. До него дошло, что с того дня, когда он поступил на работу в ФБР, он ни на минуту не забывал о Бюро.

Сейчас же с ним происходило небывалое: ему было совершенно наплевать на ФБР и чувствовал он себя при этом изумительно.

Его не волновало, вернется ли он в ФБР. Карабканье по служебной лестнице мигом утратило смысл.

Смысл был в еде. В безопасности. В спаривании, если только он учует соответствующий запах.

Скоро до него донесся восхитительный аромат, и он узнал угощение, еще не видя его: лакомые внутренности ягненка с кровью.

Он сожрал угощение и облизал руки. Насытившись, он заметил улыбку Пам Весткотт. Его ноздри уловили соблазнительный запах, и он понял, что от него требуется.

Впрочем, они занялись этим в спальне, как люди.

В последующие дни он часто вспоминал шутку насчет того, что, побыв негром субботним вечером, белый не захочет снова становиться белым. Что ж, теперь вечер субботы наступал для него каждый вечер и каждое утро. У него были потребности, которые он удовлетворял; потом все повторялось по кругу.

Самая главная разница по сравнению с прошлым была в том, что он перестал волноваться. Иногда он становился злым, иногда пугался, однако не переживал страх в воображении и поэтому был спокоен.

Смерть это смерть. Жизнь это жизнь. Еда это еда. Вернувшись домой после Пам Весткотт, он не пожелал остаться с семьей. Младший сынишка расплакался у него на глазах, однако самым странным было то, что это взволновало его куда меньше, чем если бы в его присутствии обидели животное.

Его не посетили никакие чувства.

Более того, ему было совершенно непонятно, что так огорчает сына. Мать обеспечит ему еду и кров. Зачем же мальчишка цепляется за его рукав?

Джим Галлахан отвесил малышу затрещину, от которой тот пулей отлетел в противоположный угол.

Потом он неслышно покинул дом и отправился на работу. Там он взялся за дело с небывалым рвением. Ему было необходимо найти раненого белого с разодранным животом.

Проверить все больницы, всех до одного врачей! Таков был его приказ подчиненным. Ему нужен этот тип, молодой белый, темноглазый брюнет с толстыми запястьями.

– Сэр, какое преступление он совершил?

– Делайте, что вам велят, – отрезал Галлахан.

Ему было невмоготу находиться вблизи этих людей. Но Пам научила его одному фокусу. Когда становится невтерпеж, надо сожрать гамбургер или бифштекс с кровью, печень или почки. Тогда перестаешь испытывать голод по человечьему мясу. Тревожиться здесь совершенно не о чем, потому что скоро в его распоряжении будет сколько угодно человечины.

Джим Галлахан знал, что так оно и будет. Ведь теперь у него был предводитель, превосходивший могуществом самого Эдгара Гувера.

Ее звали Шийла. Это она хотела получить парня живым.

– Он ранен и, возможно, помещен на днях в больницу, – сказал Галлахан.

Он узнал это от Шийлы Файнберг.

– Не очень-то надежная ниточка, – сказал один из людей Галлахана.

– Бросьте все и найдите мне этого типа, – приказал Галлахан.

– Слушаюсь, сэр. У меня плохо завязан галстук?

– Нет. – Галлахан открыл ящик, где лежала сырая печень. – Все вон!

На улице один его подчиненный спросил у остальных:

– Он действительно зарычал или мне показалось?

Глава 6

Миссис Тьюмалти стала обладательницей сногсшибательной новости. Она не собиралась расставаться с ней прямо в Саут-энде, растрезвонив все через забор ради удовольствия миссис Гроган или миссис Флагерти. Ее путь лежал в Норт-энд.

Если считать Бостон американским плавильным котлом национальностей, то это котел со множеством внутренних перегородок, как Европа с ее границами. В Саут-энде проживают ирландцы, в Норт-энде – итальянцы, в Роксбери – негры. Перемешивание обеспечивается только благодаря судебным решениям о сквозных автобусных маршрутах и происходит вопреки воле жителей.

Миссис Тьюмалти быстро шагала по Норт-энду, морщась от странных запахов еды и косясь на вывески с длинными именами, оканчивающимися на гласные. Воображение подсказывало ей, что за витринами вовсю занимаются сексом. В сумках и внутренних карманах встречных ей чудились кинжалы.

У нее на глазах люди отчаянно жестикулировали. По глубокому убеждению миссис Тьюмалти, итальяшек можно было отличить от евреев только по именам. Да это и не нужно.

С точки зрения миссис Тьюмалти, страну заполонили неамериканцы. К ним она относила и протестантов-янки, в которых тоже усматривала мало истинно американского.

Имелись у нее жалобы и на католическую церковь, где было слишком много итальяшек. Священники-итальянцы всегда казались ей ненастоящими. По разумению миссис Тьюмалти, терпимость и взаимопонимание заключались в том, чтобы удостоить беседой людей, чьи родители приехали из Корка или Майо, не лучших среди графств Ирландии, даже если это давалось ей через силу.

Ведь родители этих людей – ей это доподлинно известно – держали на кухне кур!

Когда всех сковал ужас перед людоедами, когда пошли разговоры об изменениях в человеческом организме из-за хромосом или еще чего-то, миссис Тьюмалти сразу смекнула, что телевидение водит всех за нос.

Иностранцы всегда так поступают! Разве не об этом она всегда твердила?

Иностранцы с крючковатыми носами. Смуглые иностранцы. Даже светловолосые шведы – самые отъявленные дегенераты, каких только носит земля.

Однако непобедимый соблазн выманил миссис Тьюмалти из окружения достойных соседей по Саут-энду и заставил ступить на враждебную территорию.

Прошел слух, что кое-какая информация может принести немалые денежки.

Слухи – вот единственное, что свободно перемещалось среди разных народностей, населяющих Бостон. Слухи о том, что сообщившему о месте, где спрятан украденный сейф, назначена награда. Слухи, будто счастливчик, купивший розовый «линкольн-континентал» последней модели, огребет пять тысяч долларов. Слухи, будто за информацию о скрывающемся убийце местного ростовщика обещано пятьсот долларов. Слухи служили в Бостоне тем барабаном-тамтамом, который сплачивал разрозненные племена, населившие город.

В тот день по Бостону пронесся слух, что обещана уйма денег за раненного мужчину, тяжело раненного, почти как жертва человека-людоеда, доктора Шийлы Файнберг – еще одной иностранки.

Насчет этого раненого миссис Тьюмалти было известно все. Накануне тщедушный старикан-китаец притащил в ее дом молодого окровавленного мужчину. Сделал он это как-то странно: глядя на китаезу, трудно было себе представить, чтобы у него хватило силенок приподнять с земли крупную картофелину, однако раненого он нес на плече, как младенца, небрежно поддерживая рукой. Раненый стонал. На старом китайце была смешная одежда.

Он сказал миссис Тьюмалти, что увидел на ее двери объявление о сдаче квартиры.

Миссис Тьюмалги сказала, что ей не нужны неприятности, но старый китаец с несколькими седыми волосками вместо бороды все равно добился своего.

Конечно, он хорошо заплатил, причем вперед, однако вскоре он занялся своими сильно пахнущими травами.

Тут-то и коренилось самое странное. Раненый был при смерти, когда его приволок к ней этот иностранец. Вечером он не мог произнести внятно и двух слов. К утру у него открылись глаза. Его рана заживала гораздо быстрее, чем у нормального человека.

Миссис Тьюмалти осведомилась, не занимаются ли в ее доме черной магией. Однако слишком настаивать не решилась: жильцы с последнего этажа хорошо ей заплатили.

Правда, вонь оттуда шла нестерпимая. Она увеличила цену, сославшись на необходимость впоследствии чистить занавески и прочее, чтобы вывести запах. Не проходило дня, чтобы она не пыталась заглянуть в квартиру, но старому китайцу неизменно удавалось загородить ей обзор. Впрочем, она заметила там пузырящиеся горшки. Она знала, что в квартире происходит нечто странное, потому что видела, что представляла собой шея раненого в первый день. Когда китаец нес его по ступенькам, как спящего ребенка, это была не шея, а сплошное кровавое месиво. Спустя два дня ей удалось снова увидеть его шею – теперь на ней виднелся разве что старый ожог. Миссис Тьюмалти знала, что так быстро раны не заживают.