Проигравший.Тиберий - Александр Филимонов

Действовать надо незамедлительно, Тиберий. Время идет, и Август все глубже погружается в трясину властолюбия. Порой и в гражданских делах требуется талант полководца — а он-то у тебя есть. Осмотрись на месте как следует и дай мне знать, когда приезжать в Рим и брать ли с собой войска. Письмо мне пошли со своим гонцом — нельзя, чтобы оно попало в руки Ливии».

Вечером того же дня Ливия в присутствии Августа прочла письмо вслух. Она несколько раз прерывала чтение, словно слезы душили ее и мешали читать. В конце письма была приписка: Друз сообщал, что на днях упал с коня и повредил ногу — так сильно, что пока не может ходить и его носят на носилках, словно старика или императора. Ливия сделала вид, что несчастье с Друзом как раз больше всего огорчило ее.

— Бедный мальчик! Как ему, наверное, больно! — вскричала она и прикрыла лицо письмом. Простояв так немного, она оправилась от приступа сострадания и взглянула на Августа.

По его лицу нельзя было понять, насколько Август рассержен на Друза. Скорее он казался озабоченным.

— Мне думается, что Друз просто болен, — после долгого молчания произнес Август, — Я не о ноге сломанной говорю. Нога — это пустяк, как сломалась, так и зарастет. У него котелок не варит, вот что.

— Ты думаешь, он сошел с ума, дорогой? — спросила Ливия, — А мне так не показалось. Он был совершенно нормален.

— Да ты не знаешь. Я тебе не рассказывал. — Август задумчиво почесывал подбородок. — Мы ведь с Друзом много беседовали в его последний приезд. Там, в Германии, всякая чертовщина начала твориться. То ночью голоса из леса звучат, велят нам убираться оттуда. Это, наверное, их божки шалят. То баба какая-то по лагерю разгуливает, вся белая и высотой с дерево. Недолго рехнуться.

— О боги! Несчастный мой сын, — пробормотала Ливия. Она внутри вся кипела от ярости, потому что Август как бы не заметил оскорблений в письме по ее адресу, — Я немедленно пошлю ему лекаря из самых лучших.

— Хорошая мысль! — оживился Август, — Пошли к нему лекаря да передай от меня: пусть выздоравливает и поскорее возвращается. Я уже скучаю по нашему Друзу. С ним так интересно было спорить! К тому же он мне нужен в Риме. Вообще не понимаю: зачем я тебя послушался, дорогая, и послал его в Германию?

Ливия только передернула плечами. Август не заметил этого движения и обратил внимание на пасынка, неподвижно стоявшего в стороне во все время чтения письма.

— Заменишь его в Германии, Тиберий?

— С радостью, — после некоторой паузы ответил Тиберий. — Прикажи, и я тотчас отправлюсь.

— Нет, нет, — вмешалась Ливия. — Пусть Тиберий еще немного побудет в Риме.

Она даже злиться перестала — так была удивлена недальновидностью мужа. Разве он не понял из письма, что братьев нельзя сводить вместе? Он совсем потерял чутье. Он разбаловался — ведь уже давно его мозгами и чутьем была она, Ливия.

Решили сделать так, как она и предложила: послать к бедному Друзу лучшего врача (Ливия это брала на себя), Тиберию же пока надлежало жить и работать в Риме, дожидаясь, когда можно будет заменить брата при его войсках. Август был доволен — в конце концов все устроится так, как хотелось: вернется Друз, а Тиберий (по-прежнему вызывающий неприязнь) уберется с глаз долой. Пусть на диких германцев тратит свою угрюмость и прочие таланты.

Лекарь с целым мешком снадобий из личной аптеки Ливии отправился в тот же день в Германию.

Для Тиберия наступило время тяжелых раздумий. Он не сомневался в исходе лечения, назначенного брату Ливией. Он понимал, что своим предательством по отношению к Друзу сильно расположил мать к себе, — и это можно было считать едва ли не самой главной его победой. Но каковы потери? А они таковы: Тиберий лишается единственного близкого человека и остается совсем один. Стоит ли эта утрата большего сожаления, чем сожаление по поводу собственной смерти?

И в какой-то момент горького прозрения Тиберий понял, что совершил непоправимую ошибку. Не в том даже дело, что рядом с братом, во главе преданных легионов он чувствовал бы себя в безопасности. Но будет ли ему уж так нужна своя жизнь, если в ней не будет улыбки брата, его шуток, его радушия и готовности всегда прийти на помощь?

Тиберий ужаснулся. Ночью ему приснился сон, в котором он стоял на крошечном каменном островке, окруженный со всех сторон мрачной бездной. Эта черная пустота, казалось, только и ждала, когда он оступится и упадет вниз, — она беззвучно поглотит его, и ничего в мире больше не останется. Ничего нет страшнее, чем погибать в полном одиночестве!

Он кинулся к Августу (ни о чем не сказав матери). Горячо просил удивленного принцепса отпустить его к брату. Его томят зловещие предчувствия, говорил Тиберий. Ему верится, что Друзу сейчас нужны не столько лекарства, сколько присутствие рядом родного человека. Август, подумав, дал свое согласие. И, к удивлению Тиберия, мать, узнавшая о его отъезде последней, никак не выразила своего неудовольствия. Напротив — одобрила такой благородный порыв души.

Взяв с собой десять человек охраны и несколько сменных, лично отобранных из императорского табуна лошадей, Тиберий бросился в путь. Он гнал и гнал вперед, не позволяя отдыхать ни себе, ни сопровождающим. Ему жаль было терять время на отдых.

Он находился в дороге три дня, покрыв расстояние в шестьсот миль и проспав лишь несколько часов — и то в повозке, которую приказал гнать не останавливаясь. Усталых лошадей он менял на каждой почтовой станции, в каждом селении, попадавшемся на его пути.

Лагерь, в котором Друз Старший залечивал поврежденную ногу, находился в самом сердце покоренных Римом германских областей — на реке Сааль, неподалеку от этого места впадавшей в Рейн. Собственно говоря, эти места только номинально считались покорными империи, потому что там не велось очевидных боевых действий и даже удавалось собирать кое-какую дань. Но германцы оставались германцами, их лояльность к власти Рима была притворной, и любой вождь, который мог собрать под свои знамена хотя бы сотню головорезов, днем и ночью мечтал о каком-нибудь «подвиге» вроде нападения на одинокий римский патруль, на обоз с продовольствием или почтовую экспедицию. Тиберий, уже находясь в полудне пути от саальского лагеря, тоже не избежал стычки с германцами. На его отряд напали внезапно, из густых зарослей, что по обе стороны дороги. В любое другое время Тиберий повел бы себя как профессиональный военный: построил бы небольшие силы в боевой порядок и атаковал сам. Причем, не смущаясь превосходством противника в численности, потому что никакая толпа варваров не выдержит римского организованного строя.

В этот раз Тиберию даже в голову не пришло воевать: жаль было тратить на это время. Друз находился совсем недалеко, и — кто знает? — может быть, его еще можно было предупредить о грозящей ему опасности. Пока германцы, вопя и размахивая дубинами, окружали его небольшой отряд, Тиберий, не отдав даже никакого распоряжения центуриону, сшиб конем двух германцев и бросился дальше. Ему вслед кинули несколько копий, но не попали. Сопровождавший его отряд, конечно, весь был уничтожен.

Уже темнело, когда Тиберий достиг места назначения. Стража, охранявшая лагерь, вначале не узнала его и встретила весьма недружелюбно, но он назвался, потребовал осветить себе лицо — и оторопевшие воины вытянулись в струнку. Он тут же спросил, как здоровье Друза. Он болен, ответили ему.

Тиберий не сразу зашел в палатку брата. Вначале, чтобы быть уверенным в своих догадках, ему нужно было повидать лекаря, посланного Ливией, и кое о чем расспросить его.

Оказалось, что сегодня утром лекарь уже уехал, сопровождаемый целым корпусом стражи, которая и привезла его сюда несколько дней назад. Очевидно, Тиберий разминулся с ним в Альпах, поехав не по той дороге.

Прибежал испуганный префект лагеря. Ему доложили, что приехало высокое римское начальство, и он не мог понять, что означает такой визит, да еще на ночь глядя. Узнав Тиберия, поприветствовал его и сокрушенно покачал головой:

— Горе, трибун, большое горе. Твой брат, наверное, не переживет этой ночи.

— Почему отпустили лекаря? — спросил Тиберий. Ему уже было все ясно, но хотелось прояснить обстановку и для других. — Как ты мог отпустить врача, когда брат так болен?

— Он сказал, что бессилен помочь. К тому же при нем было письмо императора Августа с приказом ни в чем не препятствовать. Это особенно подчеркивалось, — растерянно объяснил префект.

Не дослушав его, Тиберий прошел в палатку Друза. Войдя и опустив за собой полог, он остановился — так поразил его тяжелый запах гниющего мяса, который не могли перебить даже курившие по углам палатки благовония в треножниках из бронзы. Вестовой Друза, находившийся тут же, испуганно глянул на Тиберия и поспешно стал зажигать дополнительные светильники, чтобы братья могли как следует рассмотреть друг друга во время этой печальной встречи.