Анюта - Любовь Миронихина

Еще через несколько дней Витька захрипел и стал покашливать.

- Ничего, мы его малинкой отпоим, у меня еще малинка осталась сушеная, - говорила крестная. - А скоро полезет молодая крапива, щавель, мы ему щей зеленых наварим, и короста сойдет.

Потом дядя Сережа заметил:

- Что-то погрустнел наш Витька. Не заболел ли?

К вечеру парень вдруг запылал жаром. Решили - простыл на дороге. уложили его на горячую лежанку, напоили малиной.

Утром Анюта оставила ему еду на табуретке, наказала в сенцы не выскакивать босым и побежала в школу. В школе ей было тревожно, еле высидела два урока. Примчалась домой - все, что оставляла ему из еды, нетронуто. Чтобы Витька не съел хлеб и кашу - такого она не помнила.

Вот тут они испугались не на шутку. И мамка запричитала:

- А родненький мой сыночек, что ж нам с тобой делать?

Она вдруг очнулась и стала прежней. Побежала в Мокрое за фельдшеркой. И никого не застала, фельдшерка ушла куда-то в дальнюю деревню.

Тогда мать бросилась в контору и молила ради Христа позвонить в район, в больницу, чтобы прислали доктора. Секретарша Карпа ей сказала:

- Теть Саш, ты в своем уме? Твой парень простыл, так ему доктора вызванивать аж из района. Вечером или завтра зайдет фельдшерка, мы ей накажем.

Домой мать вернулась понурая, опустилась на лавку и долго сидела, пригорюнившись. Они ее боялись и расспрашивать, без вопросов все понятно.

Фельдшерку не дождались ни на другой, ни на третий день. Передала она с кем-то из мокровцев, что дома не сидит, вздохнуть некогда, как много больных. Заглянет как-нибудь на днях, когда будет в Козловке. Но толку от этого будет немного, потому что лекарств давно никаких нет, так что пускай обходятся своими средствами - поят малого травами и греют на печке.

Доня принесла стаканчик меда, дед Устин - баранку. Но Витька даже баранку, размоченную в молоке, есть не стал, на мед не глянул. Крестный пошел к Карпу просить лошадь, решили было везти парня в больницу на станцию. Но тут, как назло, после оттепели сильно подморозило и снова задул ошалелый ветрище. На улице даже дышать было трудно. Кот тут же залез в печурку, деревья жалобно нахохлились и поджали, как ручонки, голые ветки. По обледенелым дорогам ходили как слепые, осторожно шаркая лыковыми калошами.

Настя даже руками замахала:

- Не дам мучить парня! Пока довезете его по такому холоду, только растрясете и заморозите.

Ночью Анюта проснулась оттого, что ветер гулко ухал в стену хатки, словно боком толкал. Оконные стекла испуганно дзенькали в ответ. Мать сидела в изголовье Витькиной кровати и покачивалась из стороны в сторону, как заведенная. Мерцала лампадка в углу, и в ее тихом, уютном свете Анюта разглядела, что глаза у матери широко распахнуты. А в них - ни страха, ни боли, одна только безграничная покорность и усталость.

После этой ночи Витька прожил еще два дня. Только спал или бредил. Анюта пробовала поить его с ложечки, часами сидела рядом, дожидаясь, когда он придет в себя, откроет глаза, скажет что-нибудь.

Утром она пошла на дойку вместо матери, а когда вернулась часа через три, Витьки уже не было на свете. У стола сидели две старушки соседки, тихо переговаривались. Эти старушки смерть словно издалека чуяли. Покойник еще не успеет остыть - они тут как тут.

Анюта кинулась за занавеску в спаленку. Там на кровати лежал Витька со смиренно сложенными на груди руками. А возле него сидела в тихом безумии мамка. Одна из старушек быстро подставила для нее табуретку, ласково огладила ее по плечу, нашептала что-то утешительное.

До вечера то и дело хлопали двери, заходили соседи и родня. Ворвалась шумная, громкоголосая Настя, пала на колени у кровати и запричитала:

- А милая наша детынька! А что ж ты наделал! Какое ж ты нам горюшко учинив!

Женщины громко заплакали. Анюте захотелось убежать далеко-далеко, только бы не слышать.

Крестный и деды молча постояли у кровати, понуро свесив головы. Потом тихо поговорили, примерили на глаз и пошли во двор строгать гроб. Настя затопила печку, загремела ведрами. Покойник в воротах не стоит, но свое возьмет. Все были заняты делом: сдвигали столы под образами, грели воду.

- Саш, надо малого обмыть, - осторожно заглянула в спаленку крестная.

Но кума ее не слышала. Тогда бабы подняли мамку как куль и посадили на лежанку. Она не сопротивлялась. Анюте велели одежду подобрать и унесли Витьку к печке обмывать.

У них, младших, никогда не было ничего своего. В сундуке ждали и не дождались Ванькины рубашки и штаны. Теперь станут поджидать Домниных ребят. Анюта надолго задумалась над сундуком и выбрала почему-то не самую новую Ванькину рубашку с маленьким чернильным пятном на рукаве. Старший брат вспоминался ей именно в этой рубашке.

Обрядили Витьку и положили на стол под образами. Всю ночь просидели Анюта с матерью в изголовье. На лавке тихо гомонили бессонные старушки, на лежанке вздыхала и причитала крестная. "Богомоленная" бабка Дарья из Козловки до утра читала Псалтырь. Ее забыли позвать, но она все равно пришла, зажгла свечку, раскрыла свою толстую, таинственную книгу и начала "отчитывать".

Уже не раз приходилось Анюте слышать бабкино бормотание. Как ни старалась, понимала только отдельные слова. А тут вдруг помимо воли стали доходить до ее сознания целые фразы. Про райские селения, где обитают ушедшие. Там нет ни печалей, ни воздыханий и жизнь бесконечная. Нелегко поверить в такую жизнь, ведь все хорошее быстро кончается.

Мигала свечка, колебались плавные тени на потолке, бесконечно и монотонно читала бабка. И тогда в полудреме приоткрылся Анюте краешек этой жизни, не видной с земли. Ей не пригрезились райские селения, она не могла представить ничего, кроме Дубровки, Прилеп и Мокрого. Но она ясно увидела их большой уютный дом с распахнутым в майский вечер окном. За столом сидели бабуля с Витькой, Поля Жвычка, которая померла прошлой зимой, и кто-то из родни, которую Анюта или позабыла, или совсем не знала. С тех пор она уже никогда не сомневалась, что бесконечная, без печалей жизнь существует, и не боялась смерти.

Утром "божественная" старушка с Псалтырем ушла, вернулись с дойки бабы, и разговоры пошли обыденные. О том, что за эту неделю у них по деревням умерло пятеро детей да трое в Мокром. Тиф снова навалился. В первую мировую и в революцию тоже был тиф, вспомнили старушки, много людей мерло. Эта напасть словно следом за войнами ходит.

- Тиф еще бывает от тоски, - с таинственным видом поведала Настя. Витька у нас дюже затосковал: подай ему батьку, и все тут!

- Ай, не чепуши ты, Настя, от тоски еще никто на моей памяти не помирал, - вздохнула Домна.

Днем вдруг заявилась долгожданная фельдшерица. На нее покосились и как будто не заметили, кто пришел. А она с порога раскомандовалась:

- Вы к нему не подсаживайтесь так близко, это все же тиф. И хороните побыстрее, долго не держите.

Тут Настя как вскинулась на нее:

- Тиф, говоришь? А неделю назад определила простуду, прописала малинку и горячую печку. Сучка бесстыжая, даже не явилась, когда ее ждали, а теперь пригремела и указания дает, как хоронить! А ну, пошла вон из хаты, а то я тебя щас...

Настя схватила первое, что под руку попалось, - крышку от чугуна. Фельдшерица отступила к двери, а старушки ухватили Настю за подол.

- Малый наш на твоей совести, к тебе будет по ночам приходить! грохотала Настя.

- Я этого вам так не оставлю... Я на работе... - испуганно лепетала фельдшерка, но вдруг губы ее сморщились, и она плаксиво пожаловалась: - Вы же знаете, сколько у меня деревень, я дома не бываю, целыми днями на ногах.

- А что толку в твоей ходьбе! Люди так и мрут. Что ни день, то покойники, - перекрестилась Настя.

- А я не Бог, я всего лишь фельдшер. Это они сейчас спохватились нагнали врачей из района, машины послали по деревням, а неделю назад я была одна, как пенек, и лекарств никаких. Крутилась-крутилась - и никакого сочувствия, одни обиды да оскорбления.

Старушки, уже отворотившись от Насти, сочувственно кивали ей. Фельдшерка заплакала и кинулась вон из хаты. Пробежала под окнами, закрыв лицо руками.

- Ну чего ты развоевалась, - корили старушки Настю. - Она вон своего дитенка не спасла, а ты хочешь, чтоб она людей лечила. Когда есть, лекарства дает, в больницу направление выпишет - и то ладно.

Вспомнили, как у фельдшерки в войну умерла девочка. Погоревали, что нет теперь больницы в Мокром, перевели на станцию, и сделали станцию районом. Начальству виднее, но народ сильно мучается без больницы.

Настя в который раз поцеловала Витьку и горько заплакала. Глядя на нее, трудно было поверить, что полчаса назад она кричала и ругалась, и чуть не побила фельдшерицу крышкой. Такое теперь с ней часто случалось: вскипит вся, выплеснет досаду и злость - и зальется слезами.

Когда подъехал фургон с красным крестом, Настя сама помогала трем санитарам в грязных халатах таскать Витькину одежонку и матрас. Долго потом она спрашивала крестницу, что эти мужики делали в хате. Так и не смогла запомнить это слово - "дезинфекция", да и выговорить его.