Последний герой нашего времени - Владимир Контровский

Улучив момент, он подошёл к Никодимову.

– Антон Степанович, у меня есть к вам одно предложение.

– Слушаю вас, Александр Николаевич, – с готовностью отозвался директор.

– Мне эта машина, честно говоря, как петуху тросточка. Возить мне на ней некого, да и не люблю я, признаться, это дело. Кататься по нынешнему Питеру на автомобиле – тот ещё спорт. Ни проехать, ни припарковаться, да ещё гадать при этом, что случится раньше – ты в кого-нибудь врежешься или тебя помнут? Нельзя ли перевести этот чёртов «лексус» на баланс института – пусть будет служебным, – а я бы взял деньгами?

Никодимов не успел ответить – рядом с ними возникла Юля, появилась мгновенно и бесшумно, словно по мановению волшебной палочки. В руке она держала недопитый бокал с шампанским, и, судя по её раскрасневшемуся лицу, бокал этот был далеко не первым. Да и не стала бы скромная лаборантка, пребывая в трезвом уме, запросто вмешиваться в разговор мэтров – пусть даже в неформальной обстановке.

– Как это некого возить, Александр Николаевич? Вы теперь на коне – к вам теперь выстроится целая очередь претенденток на вашу благосклонность! Жених с «лексусом» – это звучит гордо! – Глаза девушки азартно блеснули. – Ваше здоровье!

– Что-то я пока не наблюдаю никакого столпотворения под окнами своей квартиры, – отшутился Саша.

– Будет! – безапелляционно заявила Юля. – Земля слухами полнится! Информация о резком росте вашего благосостояния ещё не дошла до наиболее активной части женского населения Санкт-Петербурга. Погодите, вы ещё прятаться будете от настырных поклонниц!

«Земля шлюхами полнится, – мрачно подумал Свиридов. – Я бы предпочёл, чтобы любили меня, а не мои деньги. Вот такой уж я обскурант… Можно, конечно, последовать примеру приснопамятного герра Дитриха, заполучившего жену-сиделку, но меня это как-то не особо воодушевляет…». Он хотел было одёрнуть Юлю, но передумал. Шалит девочка, ну и пусть себе шалит. За те три года, которые девушка проработала в его лаборатории, Саша ни разу не сумел понять с ходу, когда она шутит, а когда говорит серьёзно. Не мог он и понять, почему Юля вообще застряла в институте. Химия – явно не её призвание, перспектив не просматривается. А должность лаборантки – это же курам на смех: ни денег, ни славы. Правда, Юлю здесь ценили за лёгкий характер и за умение выступать в роли ингибитора любых конфликтов, но о себе-то ведь ей тоже стоит подумать!

И тут его осторожно взяли за рукав.

– Александр Николаевич, вас к телефону.

– Вот же балбесы, – сердито фыркнул завлаб. – Ведь предупредил же я коммутатор, чтобы не переводили к нам звонки. Праздник у нас, гуляем, все ушли на фронт!

И услышал в ответ чуть виноватое:

– Это из милиции, Александр Николаевич…

Человек в зеленоватой куртке и в такого же цвета шапочке привычным движением отдёрнул простыню.

– Узнаёте? – спросил следователь.

В первый миг Свиридов чуть было не сказал «нет» – лицо молодого парня, лежавшего на оцинкованном столе морга, показалось ему абсолютно чужим и незнакомым, никогда ранее не виденным, но уже в следующую секунду Александр Николаевич понял: да, это он. Дима. Сын. Просто лики мёртвых иногда очень сильно отличаются от лиц живых…

– Да, – хрипло произнёс Саша. – Узнаю.

У него запершило в горле, и сильно защипало глаза – наверно, это от резкого запаха формалина, витавшего в залитом холодным светом люминесцентных ламп помещении.

– Дмитрий Александрович Свиридов, восьмидесятого года рождения?

– Да.

«Дима… Когда мы с тобой виделись в последний раз? Три года назад, мельком…А ты совсем не изменился, сынок… И та же родинка над левой бровью… Только вот не было над правой бровью этой страшной чёрной дырки…».

– Эта публика частенько пользуется чужими документами, – объяснил следователь, когда Саша расписался в акте опознания трупа, – нам надо было удостовериться.

– Как это случилось?

– Обычное дело, – следователь пожал плечами. – Столкнулись интересы двух групп наркоторговцев. Делёжка сфер влияния и рынков сбыта называется. Постреляли немного, в итоге – шесть трупов, – молодой парень в форме говорил равнодушно, для него эти разборки давно уже сделались рутинным понятием. – Вы свободны, Александр Николаевич. Если нам потребуется ещё что-то уточнить, мы вам позвоним.

«Вот и всё… – подумал Свиридов. – Ну да, обычное дело. А ты что, ждал выражений соболезнования? Это для тебя Дима сынок, кровиночка, а для других он – „эта публика“. Застрелили бандита – туда ему и дорога! Какая причина для всенародной скорби? Сколько таких вот молодых парней ежедневно гибнет на дорогах, от несчастных случаев и в „горячих точках“? Оплакивать всех – времени не хватит…».

В крематории они были только втроём: Аня, Зинаида Матвеевна и сам Свиридов. Он ждал появления на похоронах крутых парней на «джипах» и «мерседесах», однако никто из «соратников» его сына так и не явился – надо полагать, у них на то имелись свои резоны.

Зинаида Матвеевна, вопреки опасениям Алхимика, смерть внука перенесла спокойно – она давно уже поставила на нём крест. Всплакнула, вытерла слёзы и тихо сказала Саше:

– Прости меня, сынок. Проглядела я его… И его, и Анечку…

Александр Николаевич промолчал, подумав про себя: «Все мы виноваты, мама, – и я со своей наукой, и Людмила со своими запросами-замашками… Что уж теперь виноватых искать…».

Аня тоже долго молчала и только уже на поминках зло и коротко бросила:

– Сегодня он, завтра я – все там будем. Бежим за золотым туманом, спотыкаемся и ломаем себе шеи. – Опрокинула в рот гранёный стаканчик с водкой, вытерла губы тыльной стороной ладони и добавила: – Вот такая эпитафия…

Самому же Саше было тяжело – он даже не ожидал от себя такой реакции. «Человек смертен, – размышлял он, по привычке раскладывая мысли по полочкам – так, как он обычно делал при обдумывании какой-нибудь научной проблемы, – а дети – это его продолжение и шанс на истинное бессмертие… Когда уходят старики – это нормально, это закон природы, а вот когда умирают – и тем более гибнут – молодые… Родители тяжело переживают смерть своих детей потому, что лишаются этого продолжения и этого шанса… И вдвойне тяжело, когда ты знаешь: другого шанса у тебя уже не будет – не те годы…».

Он подолгу засиживался теперь в лаборатории после конца рабочего дня, загружая мозг работой и оттягивая возвращение в свою пустую квартиру, где горькие мысли тут же накидывались на него голодными комарами, зудели и жалили. Однако даже в его рабочем кабинете выползали из тёмных углов призраки воспоминаний – так было и на этот раз.

Саша вспомнил, как маленький Дима упал с ледяной горки и расшиб нос, но держался изо всех сил, чтобы не расплакаться, и только повторял сквозь зубы: «Я мужчина потому что…». Он вспомнил, как они играли с сыном в «морской бой», передвигая по клеточкам карты пластмассовые кораблики, и яростно спорили над каждым ходом, не желая уступить друг другу; вспомнил, как сын хвастался своими успехами в каратэ, демонстрируя отцу ужимки и прыжки с экзотическими названиями. Но Александр Николаевич никак не мог вспомнить, где же пролегла та роковая грань, переступив которую, Дима стал неотвратимо соскальзывать в чёрное никуда.