На краю земли - Николай Дубов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Катеринка увидела мою спину и закричала:
— Ой, дядя Миша, поглядите, что у Кольки на спине!
И тут я вспомнил про свои алмазы, оставленные в кармане штанов. Кажется, мне не удалось сохранить независимое и равнодушное выражение на лице, но я был вполне удовлетворен, увидя восторг на лицах у всех.
Дядя Миша внимательно рассмотрел созвездие кристаллов и сказал:
— Очень хорошо! Отличный образец! Я думаю, это будет украшением вашей коллекции.
— Как? Разве это… — разочарованно начал я.
— Это превосходный образчик кристаллического кварца. Тебе посчастливилось найти крупные и очень чистые кристаллы, хотя ради этого не стоило обдирать спину: кварц — очень распространенный минерал.
Я был так разочарован и огорчен, что безропотно дал намазать свою спину йодом и даже не рассердился на Катеринку, которая сказала, что теперь я похож на зебру. Хорошо еще, что я не расхвастался и не брякнул насчет алмазов!..
Таймень оказался жирный и вкусный, мы на славу пообедали.
— А как же он сюда попал, таймень? — спросила Катеринка, когда после обеда все прилегли отдохнуть.
— Трудно сказать. Может быть, ручей этот когда–нибудь был большим, а лососевые рыбы высоко ведь поднимаются для икрометания. Подняться поднялись, а вода спала, они здесь и застряли. Может, птицы икринки занесли. Вот и вырос такой «хозяин». Ловить–то здесь некому, безлюдье…
Тут я сразу вспомнил про следы:
— Дядя Миша! Тут люди есть… Мы видели следы. С той стороны озера.
— Кто там может быть? А ну, пойдемте посмотрим…
Мы обшарили все кусты вокруг следов, но никого и ничего не нашли. Генька внимательно рассмотрел отпечатки сапог на песке — он чуть не носом по ним водил — и сказал:
— Это хромой. На правую ногу. Видите? Отпечаток правой слабее и неполный… Конечно, хромой!
— Весьма возможно, — согласился дядя Миша. — Человек, однако, давно ушел, и незачем ломать себе голову над этими следами… Пошли в лагерь!
Но Генька, нахмурившись, о чем–то думал и не трогался с места.
— Вспомнил! — вдруг закричал он. — Это те самые!.. Дядя Миша, когда мы пошли вас ловить… — он покраснел и сбился, — то есть когда мы… ну, искали вас… за околицей были точь–в–точь такие самые следы…
— Опять ты выдумываешь! — сказал Пашка. — Ну, похожие — так что? Кто сюда потащится?
Конечно, Генька хватил через край. Следы в самом деле были похожи, но из этого ничего не следовало. Но что делал здесь этот человек и куда он девался?.. Мы вернулись в лагерь удивленные и озадаченные… Может, урочище вовсе не было безлюдным, здесь кто–нибудь жил и у круглого озера был настоящий хозяин, а не только Пашкин таймень?
БРАКОНЬЕРЫ
На следующий день до первого привала мы шли вдоль стены, промеряя пласты и собирая образцы. Стена понемногу понижалась, потом перешла в увал, поросший пихтачом и елью. Постепенно сужающееся урочище замыкала высокая гора, сплошь покрытая лесом. Дядя Миша сказал, что возвращаться на прежний маршрут к реке слишком далеко, и мы решили перевалить через гору, чтобы потом продолжать путь на северо–запад.
В долине лес то и дело перебивался солнечными еланями,[11] поросшими густой, сочной травой почти в рост Катеринки. Дядя Миша, шедший впереди, внезапно остановился на окраине одной из таких еланей и предостерегающе поднял руку. Мы осторожно подошли, но ничего не увидели из–за высокой травы; было только заметно, что посреди поляны что–то движется. Дядя Миша подсадил Катеринку на дерево, она вскарабкалась повыше и быстро сползла обратно:
— Там спит рыжая корова, и около нее маленький теленочек… Хорошенький такой!
Конечно, это была не корова — откуда ей здесь взяться! — и нам всем захотелось посмотреть, но мы стояли неподвижно, боясь спугнуть неизвестное животное.
— Оно не спит, — сказал через некоторое время Генька, — оно дохлое. Видите, вороны…
На ветках ели, стоящей поодаль, уселись две вороны и о чем–то переговаривались, поглядывая на поляну. Потом прилетели еще и еще.
— Да, вороны, должно быть, почуяли падаль…
Прячась в высокой траве, мы поползли на поляну. Посреди нее лежало большое красно–рыжее животное, а возле топтался маленький, тонконогий рыжеватый теленочек с бурыми пятнышками на боках. Он то принимался лизать морду матери, то подталкивал ее головой, как бы стараясь разбудить, то неподвижно застывал, расставив тонкие шаткие ножки.
Подо мной треснула ветка. Испуганно вскинувшись, теленок бросился в сторону, наткнулся на Катеринку, и они упали. Катеринка обхватила его руками за шею, подбежал я, и мы удержали теленка.
— Это маралуха, — сказал Генька. — Я видел такую шкуру у Захара Васильевича.
— Да, — согласился дядя Миша. — Только она не дохлая, а убита каким–то негодяем.
Над глазом трупа зияла пулевая рана, с правой задней ноги была снята кожа и срезано мясо. Охотник не мог унести всю тушу, вырезал большой кусок и ушел. Тогда, наверно, притаившийся мараленок и прибежал к матери.
Ради куска мяса было убито большое, сильное животное, да и мараленок без матери неизбежно должен был погибнуть.
— Таких гадов надо в тюрьму сажать! — сказал Генька.
— Следует, — поддержал дядя Миша, — уже хотя бы потому, что охота сейчас запрещена. А он убил матку — значит, и теленка тоже.
— Это какой–то чужак, — решил Геннадий. — Наши зверя сейчас не бьют… Давайте поймаем его!
— Найдешь его! — возразил Пашка. — Как иголку в сене…
Катеринка все время возилась с теленочком: гладила, что–то приговаривала и целовала в черную мордочку. Тот пятился и мотал головой. Катеринка сказала, что ни за что не бросит теленка — один он обязательно пропадет.
— А что с ним делать?
— Возьмем с собой! А, дядя Миша? Я его выкормлю…
— Да чем ты будешь кормить? Он ведь, наверно, травы еще не ест.
— Ест! Ест! — закричала Катеринка. — Смотрите!
Она нарвала немного травы и дала теленку. Тот обнюхал, захватил немного губами и тут же выронил изо рта.
— Вот видишь, он еще не умеет!
Катерника огорчилась до слез:
— Все равно не брошу! Вот хоть сама с ним останусь — и всё!
— Ну что ж, хорошо! Веди своего мараленка.
Катерипка сделала из веревки поводок и надела ему на шею. Мараленок сначала пятился и упирался, потом смирился и пошел следом за нею, часто перебирая тонкими ножками.
Но он скоро устал и начал отставать, а вместе с ним и Катеринка. Тогда дядя Миша спеленал его, как ребенка, и привязал на спину Звездочке. Катеринка пошла вперед — собирать изредка попадавшуюся черную смородину.
Обходя завалы, мы не торопясь поднимались по склону, как вдруг впереди послышались глухие удары и Катеринкин голос:
— Скорей! Скорей сюда!..
Мы бросились на голос, выбежали на поляну. По ней прыгала Катеринка и толстым суком била по земле. Земля дымилась.
Пожар!
Пламя еще не поднялось, но между островками зелени змеились, перебегали по сушняку искрящиеся огоньки, распространялись все быстрее и шире. И уже повис над поляной терпкий, едучий запах гари… Схватив валявшиеся всюду сучья, мы принялись забивать стремительно расползающиеся очаги огня.
Подбежали дядя Миша и Пашка. Мы кольцом охватили поляну, чтобы не пропустить огонь дальше, и молотили, молотили по земле. Огоньки пригасли, поднялся сизый дым, и в этом предательском дыму то там, то здесь снова начинали искриться загорающиеся пучки сухой травы.
Наконец огонь был погашен, но трава все еще тлела и дымилась. Только тогда мы услышали журчанье ручейка, протекавшего по краю поляны, и, пустив в ход котел, чайник, кружки, тщательно залили все дымки. Катеринка в этом уже не участвовала. Она сидела на земле и, держась за ноги, беззвучно плакала. Увидев разгорающийся огонь, она бросилась сбивать пламя и, сгоряча не чувствуя боли, бегала прямо по горящей траве, а теперь ожоги дали себя знать. Посмотрев на Катеринкины ноги, дядя Миша ахнул и схватил свой мешок. Оп обмыл ей ноги марганцовкой, потом из флакона, предварительно разогрев его, вылил густую, похожую на воск массу, смазал ожоги и забинтовал. Катеринка перестала плакать и только всхлипывала.
— Очень больно, Катя? — спросил дядя Миша.
— Печет…
— Зачем же ты кинулась босиком в огонь?
— Перепугалась… Огонь–то — вон он, к валежнику подбирался.
Огонь был остановлен в двух шагах от кучи бурелома, за которым шел увешанный бородами мха и лишайников сухостой. Дойди огонь туда — его уже не удалось бы остановить.
В прошлом году мы всей деревней бегали в Колтубы помогать тушить пожар, зажженный молнией. Огонь шел тогда на дозревающие хлеба…
Нет ничего страшнее, чем пожар в тайге, когда ревущее пламя стеной вздымается к небу, вспыхивают, как факелы, столетние кедры и ели; обезумев от ужаса, все живое бежит от огня, и там, где он прошел, на долгие годы остается черная, мертвая пустыня гари.
