Минтака Ориона - Юрий Гельман

И когда в особняке на Пэлл-Мэлл, чтобы засвидетельствовать вдове свое соболезнование, появился мистер Эндрю Сейбл, та, нисколько не удрученная своим горем, отвела его в сторону и назначила отдельную встречу через две недели, причем, не в ее доме, а в квартире самого Эндрю.

– Этот срок необходим мне для того, чтобы по закону вскрылось завещание моего супруга, и я официально бы вступила во владение всем его состоянием.

– Что ж, я подожду, – ответил мистер Сейбл и вспомнил свой давний разговор с лордом Фулхемом.

Каково же было его удивление, когда действительно через две недели она явилась в его меблированную комнату – высокая, статная, стремительная и яркая, как всегда, – но с незнакомой для Эндрю растерянностью на лице.

– Сударь, – сказала она срывающимся голосом, – я в отчаянии! Эти многочисленные родственники сэра Уильяма, эта свора прихлебателей, от которой я в свое время сумела его оградить, теперь затеяли судебный процесс против меня. Они оспаривают завещание моего дорогого супруга, в котором он черным по белому указал меня полной наследницей своего состояния. Кроме того, мне в вину ставят еще то обстоятельство, что я вышла замуж за герцога Кингстона, не будучи разведенной с моим первым мужем, нынешним графом Бристолем. Обвинение в двоебрачии не только лишает меня всяких прав на наследство, но и грозит – о, Боже! – смертной казнью. Сударь! Эндрю, я молю вас о помощи!

– Но что я могу сделать для вас? – озадаченно спросил мистер Сейбл.

– У вас так много знакомств и связей в Лондоне. Найдите такого адвоката, который бы сумел доказать мою невиновность. И, кроме того, у меня есть один план. Теперь-то уж точно я поделюсь с вами…

Они провели в оживленной беседе около часа. Леди Елизавета вышла от Эндрю преисполненной надежд, а он сам остался дома в полном смущении, хотя деловая хватка этой женщины вводила его в полный восторг.

На следующий день, как договорились накануне, они вместе поехали в Орвуд, городишко, где четыре года назад состоялось венчание тогда еще девицы Елизаветы Чедлей с капитаном королевской гвардии Робертом Гарвеем, братом графа Бристоля. Попросив священника местной приходской церкви показать ей книгу регистрации смертей и браков, леди Елизавета будто бы собиралась сделать кое-какие выписки. И пока мистер Сейбл, как истинный подельник, отвлекал пастора всяческими разговорами, герцогиня просто и без затей вырвала из церковной книги страницу с нужной ей записью.

В Лондон они вернулись в приподнятом настроении.

– Мы сделали только полдела, – сказала она. – Они уже ничего не докажут. Теперь найдите мне хорошего адвоката.

– Сударыня, – твердо ответил Эндрю, – я с охотой согласился вам помочь, но по-прежнему остаюсь в неведении относительно ваших дальнейших планов. Поверьте, мне не меньше вашего дорога честь и жизнь. И я готов рисковать ими, только если буду знать, ради чего.

– Дорогой Эндрю, – с неожиданной теплотой сказала леди Елизавета, – уверяю вас, то дело, которое я задумала, по своей значимости превышает любые мировые интриги, о которых мы знаем из истории. И если мне удастся выиграть этот судебный процесс, то я немедленно посвящу вас во все детали, ибо одной мне не пройти всех испытаний, которые могут возникнуть впереди. Вас послало само небо. Разделите же со мной тот путь, который приведет нас обоих к вершине.

После ужина, который, как правило, бывал около девяти, жизнь в доме Сумского постепенно затихала. Евдокия перемывала посуду, Наталья прибирала в мастерской и в коридорах. Сам Иван Христофорович, если никуда не уходил, и если не было особого желания побеседовать с Шумиловым, рано отправлялся спать. Садовник-истопник Стеблов вообще редко показывался на глаза, по-крестьянски немного стесняясь остальных.

Однажды поздним вечером, когда Сергей по обыкновению читал перед сном, в дверь его комнаты кто-то тихо царапнулся. Вначале он подумал, что ему показалось. Звук – легкий такой, но настойчивый – повторился.

– Кого это прибило к моей гавани? – спрашивая самого себя, поднялся с тахты Сергей.

В одной сорочке на голое тело он подошел к двери, повернул ключ в замке. И тут же бесшумной белой чайкой в его полутемную спальню впорхнула женщина – сочная, грудастая. Затворила за собой дверь, подперла ее спиной, обожгла отпрянувшего Сергея огненным взглядом. И замерла. И будто ждала его слов – каких-нибудь слов. Он ведь должен был что-то сказать.

– Наталья, это ты?

– Да, Сережа, я, – ответила она с придыханием. – Не ожидал, что ли?

– Вообще-то нет.

– А я вот пришла. Решилась. Уж цельный месяц жду, что сам позовешь. Ан, нет, все заботы у тебя, дела. Глаза проглядела на тебя. Не замечал, что ли?

– Не замечал…

– То-то и оно, что не замечал. Все графинь да барынь разных малюешь, а меня подле себя не замечал. Так?

– Ну, вижу тебя каждый день, – сказал он. – Что из того?

– А то из того, что женщина я, – томно ответила горничная. – А ты – мужчина. Теперь уразумел?

– Не до конца, – сказал Сергей.

– А я тебе поясню.

Она уже освоилась в его комнате, поняла, что не выгонит он ее просто так. И прошла мимо него, намеренно задев плечом. Села на его тахту, ногу на ногу закинула, сорочку свою подтянув и бедра оголяя.

– Ну? Присядешь ли со мною? – спросила будто с вызовом.

Сергей присел с ней рядом, повернулся вполоборота, приготовился слушать.

– Ну?

– Чудной ты какой-то, Сережа, – сказала Наталья будто обиженно. – Я ведь не уличная девка, что к прохожим цепляется. Тебе вот сколько лет?

– Тридцать два.

– И мне тридцать, – сказала она. – Ужели не замечал, как я на тебя смотрю все время?

– Честно?

– Честно.

– Замечал, – сказал он. – Только… Не думал никогда, что вот… так…

– А как же иначе? Ты своего лица не стесняйся. Мало ли с кем не бывает. Не в этом сила и красота мужская сокрыта.

– А в чем же тогда? Как ты это понимаешь?

– А я понимаю просто: если все остальное у мужика на месте, значит, будет с него толк.

– А у меня, стало быть, все на месте? – усмехнулся Сергей.

– Все, как есть, – твердо сказала Наталья.

– Откуда знаешь?

– Честно?

– Честно.

– А в бане за тобой подглядела! – сказала она и рассмеялась, заметив, как сконфузился Сергей.

– Совести у тебя нет! – пристыдил он ее.

– Совесть моя там же, где и твоя – между ногами, – грубо, но точно ответила она. – Так что ж мы с тобой, не можем друг с дружкой сладить? Чего это таким нелюдимом жить, как ты?

– Нелюдимым, – поправил он.

– А, все одно понял ты.

– И что из того?

– Как что? Не век же тебе одному быть.

– Ты что, замуж за меня хочешь? – спросил он.

– Почему сразу замуж? Можно и так, по-простому. Или… не нравлюсь я тебе?

После этих слов она попыталась стянуть с себя сорочку, но Сергей остановил ее движения.

– Не надо, Наташа, – сказал тихо так, будто жалобно.

– Почему? – обиженно спросила она. – Ты… не можешь ничего? Не бойся, я пойму и не расскажу никому.

– Да нет, глупая, с этим у меня как раз все в порядке.

– А что ж тогда?

– Здесь, понимаешь, – сказал он и положил руку на сердце. – Здесь… пусто все…

Они помолчали. Наталья пристально смотрела на его сгорбленную от воспоминаний фигуру, женской своей интуицией понимая, что невольно задела какие-то глубокие струны души, отозвавшиеся в нем болью.

– Расскажи, – попросила затем тихо. – Облегчи душу.

– Рассказывать особо нечего, – сказал он. – Была у меня жена. Там, в Москве… в прошлой жизни…

Он поднялся, подошел к окну, отодвинул занавеску. Черная петербургская ночь взмахнула вороньим крылом.

– Ей не нравилось, что я много работаю и мало времени уделяю ей. Она хотела жить широко и вольно. А мне приходилось по десять-двенадцать часов в день стоять у мольберта. И однажды она просто взяла и ушла. В один миг собралась и ушла. Вот так.

– А ты ее сильно любил? – понимающе спросила Наталья.

– Не то слово! – воскликнул Сергей. – Она для меня была всем: воздухом, жизнью! Понимаешь теперь, что у меня внутри ничего не осталось. Сгорело все. Умерло.

– Понимаю, Сережа, – тихо так, душевно ответила Наталья и поднялась. – Ты не серчай на меня, ладно?

– Я и не серчаю.

– Хороший ты мужик, Сережа, – сказала напоследок горничная. – Сейчас таких нет. Я бы замуж за тебя точно пошла.

Она двинулась к двери – плавно, грациозно.

– Постой, – позвал он вдруг.

Она остановилась, не оборачиваясь.

– Ты действительно уходишь? Ты так тонко все понимаешь?

Она ждала, по-прежнему не оборачиваясь.

– У меня… целый год никого не было… – сказал он. – Я забыл, как это делается.

Медленно, чтобы не спугнуть искорку, едва только вспыхнувшую между ними, она повернулась к нему.